Вечная ночь - Грэй Клаудия - Страница 43

— Только не рискуй, — предупредил Лукас. — Как-нибудь да выясним.

Выяснить правду оказалось труднее, чем я думала.

— Видишь, как просто? — Патрис была так счастлива, когда я попросила ее обучить меня искусству педикюра, как будто я собиралась платить ей за частные уроки. — Завтра поменяем цвет лака на что-нибудь более подходящее к твоей коже. Этот коралловый выглядит немного слащаво.

— О, здорово. В смысле — это будет здорово. — Я как-то не рассчитывала на то, что теперь мне до конца учебного года придется постоянно перекрашивать ногти на ногах, но если я сумею что-нибудь выяснить, оно того стоит. И я начала: — Должно быть, в прежние времена было сложно поддерживать себя в форме — ну, средство для снятия лака и все такое.

— У нас не было лака для ногтей, чтобы его снимать. Но тогда навести на себя лоск было непросто. Здорово помогал тальк. — Патрис вздохнула, и на ее губах заиграла улыбка. — Туалетная вода. Ароматические саше и надушенные крохотные платочки, которые можно было засунуть за лиф платья.

— И это привлекало парней? — Она кивнула, и я рискнула пойти еще дальше: — И тогда можно было их... ну, укусить?

— Иногда. — Тут ее лицо изменилось, и на нем появилось выражение, которого я никогда не видела у Патрис: гнев. — Мужчины, которых я встречала, не были франтами, знаешь ли. Они были аукционерами. Покупателями. И балы, которые я посещала до войны между штатами, были балами для октаронов[4]. Ты, наверное, даже не знаешь, кто это такие, а?

Я замотала головой.

— Девочек вроде меня — в жилах которых текла кровь и белая, и черная, но с кожей достаточно белой, чтобы плантаторы сочли их привлекательными, — отправляли в Нью-Орлеан, и там нас воспитывали как приличных юных леди. Можно было почти забыть, что ты рабыня. — Патрис уставилась на свои недокрашенные ногти. Три из них еще не досохли. — А потом, когда ты подрастала, тебе разрешали посещать балы октаронов, чтобы белые мужчины могли рассмотреть тебя и купить у рабовладельца. И ты становилась наложницей.

— Патрис, это ужасно. — Я никогда не слышала ничего более омерзительного.

Она тряхнула головой и легкомысленно сказала:

— Мое превращение закончилось как раз перед первым балом. Так что я провела весь тот светский сезон, попивая кровь у одного мужчины за другим. Они думали, что будут использовать меня, а вместо этого я использовала их. А потом убежала.

Патрис впервые делилась со мной своими воспоминаниями — во всяком случае, настоящими. Я с радостью послушала бы ее рассказы о прошлом, но мне нужно было сменить тему — ради Лукаса.

— А ты когда-нибудь кусала мужчину больше одного раза?

— Мм?.. — Казалось, что Патрис возвращается откуда-то издалека. — А. Да. Борегара. Жирный. Самодовольный. Мог потерять две пинты крови и даже не заметить этого. Очень удобно.

— И что с ним случилось, с Борегаром?

— В последний вечер сезона свалился с лошади и сломал себе шею. Может, потому что у него кружилась голова от потери крови, а может, просто напился пьян. Как ты думаешь, темно-фиолетовый оттеняет мою кожу?

— Темно-фиолетовый выглядит просто шикарно.

И на этом все закончилось. Едва приоткрывшаяся между нами дверь снова плотно захлопнулась, Патрис опять ушла в свои шелка и духи, не желая вспоминать жестокое прошлое. Я понимала, что не смогу затеять этот разговор еще раз, не вызвав подозрений. Библиотека? Совершенно бесполезно. Вроде бы в вампирской школе в библиотеке должны быть книги про вампиров, так? Ничего подобного. Там на полках стояли только романы ужасов (в секции юмора) и серьезные фольклорные исследования — скорее вымысел, чем факты, вроде тех, что мы читали на уроках миссис Бетани. И ни одной книжки, написанной вампирами для вампиров. Досадливо вздыхая, я запрокинула голову, посмотрела на ряд энциклопедий и подумала, что, может, мне следует однажды самой прорваться на этот рынок. Конечно, такая идея поможет мне с выбором карьеры, но не разрешит ситуацию с Лукасом.

К счастью, через пару дней Лукасу стало лучше. Его обостренные чувства приходили в норму дольше, чем мои, но в конце концов стали прежними, так что эта проблема решилась. Однако появились такие изменения, которые было легче прочувствовать, чем понять, — тоже очень знакомое мне ощущение.

В следующие выходные мы с ним шли по опушке леса.

— Посмотри-ка, — сказал Лукас.

Он подпрыгнул, ухватился за нижнюю ветку сосны и легко повис на ней. Потом медленно задрал вверх ноги, перехватил ветку, подтянулся, обвился вокруг нее и встал в стойку на голове, высоко вытянув ноги.

— А я и не знала, что ты олимпийский чемпион по гимнастике, — пошутила я, ощущая тревогу.

— Ах ты черт, все мои секреты выплыли наружу.

— Кажется, я как-то видела твой портрет на коробке с хлопьями.

— Нет, серьезно. Я, конечно, в хорошей форме, но черта с два я мог бы такое проделать. И спрыгивать тоже... должно быть больно, но... — Лукас легко вышел из стойки, отпустил руки и спрыгнул на землю, — и это теперь ерунда.

— Я так тоже могу, — призналась я, — но только после того, как поем. А родители такое проделывают в любой момент.

— То есть ты говоришь, что это способности вампиров. — Лукасу сильно не понравилось такое предположение. — Что я стал сильнее, чем человек. Может, даже сильнее, чем ты сейчас, хотя я и не вампир.

— На мой взгляд, это полная чепуха, но... может быть.

Январь сменился февралем, а мы делали все новые и новые открытия о переменах в Лукасе. Мы с ним вместе бегали по окрестностям, и я не сдерживала темп. Мы бегали быстрее любого человека, причем иногда часами. Бег нас обоих утомлял, но мы могли это делать. Ночами мы выбирались на улицу или на крышу, и я спрашивала Лукаса, что он слышит. Он улавливал уханье совы за полмили от нас или треск сучка. Слух у него был не таким острым, как у меня, и ни один из нас не чувствовал так живо и ярко, как сразу после того, когда я пила его кровь, но тем не менее чувства оставались сверхчеловеческими.

Мы с ним больше не ходили в комнату на самом верху северной башни. Хотя я так же сильно хотела быть с Лукасом, как и раньше, и знала, что он хочет быть со мной, мы вели себя осторожно. Нам хватало сложностей с обуздыванием моей жажды крови; если что-то сильно изменилось в Лукасе, то имелась другая опасность — если мы опять начнем целоваться, то можем чересчур увлечься и потерять голову. Поэтому нетрудно догадаться, как сильно я хотела найти наконец ответы на свои вопросы.

И однажды вечером я решила провести еще одну, окончательную проверку.

Я встретила Лукаса в беседке с термосом в руках.

— Что это? — спросил он, ничего не подозревая.

— Кровь.

— О... — На лице его возникло странное выражение. — Если ты голодна, то... ну, не обращай на меня внимания.

Он переминался с ноги на ногу, избегая моего взгляда. Очевидно, Лукасу все еще была неприятна мысль, что я пью кровь, и это не сулило ничего хорошего предстоящему эксперименту.

— Это не для меня, — начала я. — Это для тебя.

— Ни под каким видом! — отрезал Лукас, не скрывая ужаса.

— Лукас, давай смотреть правде в лицо. Когда я укусила тебя во второй раз, что-то изменилось, глубоко внутри, может быть, навсегда. Если я частично обратила тебя в вампира или в будущего вампира, как я сама, мы должны это знать.

Он побледнел и плотно запахнул длинное пальто.

— Ты в самом деле считаешь, что именно это и произошло? Потому что... Бьянка, я представить себе не могу, что стану вампиром. Никогда!

Его резкое неприятие этой идеи задело меня: я-то уже размечталась, как мы с ним вместе будем идти сквозь столетия, вечно молодые и красивые вампиры, по уши влюбленные друг в друга, в точности как мои мама и папа. Однако Лукас, похоже, так далеко пока не зашел. Подавив разочарование, я сосредоточилась на проверке. В этот вечер я надела серые перчатки без пальцев, поэтому легко открутила крышку термоса.