Мы играем в пистолеты (СИ) - Риз Екатерина - Страница 3

А Фая всё про скуку!.. А к чему веселиться постоянно? Мне вот, сколько себя помню, особо весело никогда не было, даже в юности, когда, как всё та же Фая говорит, у меня снесло крышу от Славика. Плевать мне было на Славика, дело ведь в другом было. Совсем в другом.

Я сейчас, в свои двадцать семь, и вспомнить так сразу не могу, когда мы с матерью потеряли общий язык. Вроде я маленькой была, маленькой, потом умер отец, а через некоторое время всё сломалось. Сейчас мама говорит, что я тогда стала невыносимой, что со мной невозможно было договориться, я ничего не слышала и делала всё назло, а я, хоть убей, такого не помню. Только то, что мама злилась, когда я бегала к Фае, следила за мной лет с двенадцати, боясь, что я вляпаюсь в какие-нибудь неприятности, в школу ходила… Часто? Возможно. Но ничего ужасного я не совершала, просто упрямая была до невозможности и время от времени вступала в открытое противостояние с педагогами, что тем, конечно же, не нравилось и они вызывали маму в школу. А мама злилась. Не расстраивалась, а именно злилась, и я, своим подростковым умом, никак не могла этого понять. После смерти отца мама тоже изменилась, почерствела что ли как-то, и мне очень трудно оказалось это принять. А ещё труднее – её нового мужа, который появился в нашем доме через полтора года после смерти отца и с порога начал вести себя, как хозяин. Но и тогда я не стала невыносимой и до сих пор искренне в это верю. Я даже училась хорошо. Не отлично, конечно, я всегда объективно отношусь к своим возможностям, но я старалась, потому что прекрасно понимала, что дурой в глазах мужчин нужно выглядеть, но не быть ею. Этому меня тоже Фая научила. И пока моя мама устраивала свою личную жизнь, переживала медовый месяц, беременность и рожала новому мужу нового ребёнка, я зубрила французский, уже в пятнадцать лет думая о том, куда и как я буду поступать. Очень сомневалась, что отчим согласится содержать меня в течение пяти лет учёбы, и уж точно не выдаст и рубля из семейного бюджета на вступительный взнос в институт. Фая предлагала свою помощь, но я отказалась, понимая, что это приведёт к конфликту с матерью, а мне тогда и так не просто было в родном доме. Нет, меня никто не ущемлял в правах, в угол не задвигал и о существовании моём не забывал, даже после рождения сестры, Альбины, но я всё равно чувствовала себя источником всех неприятностей в их молодой идеальной семье. До сих пор помню, как мама, такая счастливая, помолодевшая, с младенцем на руках, выговаривала мне, что я не должна водиться с мальчиками, потому что им всем только одно от меня и нужно, а я ещё дурочка глупая, и наверняка опасности не замечу и вляпаюсь, обязательно вляпаюсь! Я молча всё это выслушивала, понимая, что спорить бесполезно, а уж говорить, что всё это мне давно объяснила Фая, подавно. Тогда точно грянет скандал. А я скандалить не люблю, да и не умею, и вообще боюсь, когда кричат.

Мамины разговоры о мужском коварстве меня беспокоили мало. Она забивала мне этим голову лет с двенадцати, и если бы не Фая, я ведь на самом деле могла на этом зациклиться не дай бог, но когда я начинала пересказывать мамины слова, Фая начинала хохотать и рассказывать мне истории из своей жизни, которые казались мне едва ли не сказкой. Приукрашивать Фая любит, конечно, я даже предлагала ей начать писать любовные романы, но тогда, будучи впечатлительным подростком, на меня её слова оказывали огромное влияние. Заставляли меня мечтать и на жизнь и мужчин смотреть совсем под другим углом, не под тем, который мне предлагала мама. Она это понимала и злилась. Она всегда на меня злилась.

- Ты в бассейн сегодня ходила?

- Да, мама.

- Ника, вот что ты мне врёшь? – Как сейчас вижу, как она Альку на руках укачивает и на меня шипит. – Я видела тебя с этим оболтусом, со Славиком!

Я глаза выразительно закатила и отвернулась.

- Ника!

- Таня, прекрати. – Отчим появился в дверях комнаты и выразительно на нас глянул. – Ты видишь, что она слушать тебя не хочет? Что ты себе нервы треплешь? Пусть делает, что хочет.

- Что хочет? Я не знаю, что хочет она, но что хочет этот Славик, прекрасно догадываюсь.

Я на мать посмотрела и поинтересовалась:

- И чего он хочет?

Она замерла, в смятении взглянула на мужа, а когда поняла, что я издеваюсь, снова разозлилась.

- Ты очень умная? Тебя эта полоумная старуха всему научила, так тебе кажется? Не хочу тебя разочаровывать, но ты очень ошибаешься.

- Мам, в подоле я тебе не принесу, не волнуйся.

Отчим привалился плечом к дверному косяку и с интересом на меня поглядывал, даже ухмылялся. А мама сверлила меня взглядом.

- То есть, ты с ним спишь?

- А нам обязательно обсуждать это при чужих людях?

- Когда ты со своим Славиком вляпаешься и придёшь домой вся в слезах, я тебе напомню, что он тебе чужой. – Мама на отчима кивнула.

- Я не вляпаюсь. А если и вляпаюсь, то плакать вряд ли буду. Ошибки нужно не оплакивать, а исправлять. Самой.

- Серёж, ты слышишь, что она говорит? У меня такое чувство, что я не с ней, а с Фаей разговариваю. – Повернулась ко мне. – Я же запретила тебе к ней ходить!

- Я буду к ней ходить. И не кричи, Альку разбудишь.

Мне было семнадцать, и я казалась себе очень взрослой и умной. А вот маму мне было жаль, очень хотелось объяснить ей какую-нибудь прописную истину, которую я сама усвоила уже давно, а ей вот она так и не давалась. В маминой жизни в тот момент меня удивляло всё, начиная с того, как она могла после отца польститься на «Серёжу», который был младше её на шесть лет, и казался мне одним большим недоразумением с его привычкой посмеиваться над всем, что видит, молчать обо всём, что видит, и мнение своё выдавать редко и только по большому одолжению. Отчим был человеком простоватым, работящим, но по жизни пофигистом. Его мало что волновало, помимо семьи. Денег ему нужно было ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы прокормить семью. Нужно больше? Значит, он пойдёт зарабатывать. Нет? Ляжет на диван и будет смотреть телевизор и пить пиво. У него даже машины не было, потому что ему было жалко на неё времени. Человеком он был не конфликтным, но меня иногда раздражал жутко, именно своим равнодушием. Мы несколько лет прожили под одной крышей, в одной квартире, но я не могу вспомнить ни одного нашего разговора «за жизнь», ни одного дела, которое мы сделали бы вместе, кажется, даже из дома вместе ни разу не вышли, даже в магазин. Ко мне он относился со слоновьим спокойствием, наблюдал иногда за мной, как за диковинной зверюшкой, перепалки наши с матерью слушал, а в остальном я его никак не интересовала, у него своя дочь была, зачем ему чужие дети? Мои же планы на жизнь его неизменно смешили, а Фаю он вообще считал чокнутой и всерьёз не принимал. И даже когда мы с матерью разругались в пух и прах, как она думала из-за Славика, а я же боролась за свою независимость и свободу выбора, спокойно заявил, что раз я такая взрослая, то и шла бы… в свою взрослую жизнь, и мозги бы никому не пудрила своими теориями и принципами.

В общем, Славка реально обалдел, когда я заявилась к нему на ночь глядя с вещами.

- Я переезжаю к тебе.

- Зачем?

- Жить, зачем… Или ты не рад?

Славка, с которым мы когда-то учились в одной школе, правда, он был на два года старше, а теперь слыл студентом педагогического ВУЗа факультета физической культуры, в затылке почесал и в квартиру меня впустил.

- Только давай с тобой договоримся, - заявил он на следующее утро, видимо, когда осознал, что я не пошутила и перебралась к нему всерьёз и надолго, - ты живи, но жениться я не собираюсь, и дети мне не нужны.

Я долго на него смотрела. Он как раз явился из душа, стоял передо мной Апполон Апполоном, только шорты в оранжевые огурцы по зелёному фону впечатление несколько портили, пытался хмуриться и добавить в бездонные голубые глаза хоть капельку ума и предосторожности.

- Какие дети, Славик? Мне в институт поступать надо. И ты не беспокойся, я как поступлю, постараюсь от тебя съехать побыстрее.