Линия огня - Орехов (Мельник) Василий - Страница 59

– Вот и все, – хрипло проговорил я. – Сейчас я пну эту штуку, и она покатится с холма. А мы будем бежать рядом с ней, чтобы она оказалась между нами и снайпером, и молиться Черному Сталкеру, чтобы этот хрен стрелял помедленнее. Уяснили?

– Он же ее пробивает насквозь, – безнадежно покачал головой Патогеныч.

– Зато он не знает, куда именно стрелять, – возразил я. – В какое место. Катушка большая и круглая, нас за ней не видно. А чтобы усложнить ему задачу, катушек будет две…

Приятель с сомнением посмотрел на меня.

– Есть шансы, брат, – сказал я. – А тут шансов нет.

Патогенычу снова не понадобилось много времени, чтобы решиться. Времени у нас было совсем в обрез.

С риском для жизни я подтащил к бетонным блокам второй деревянный барабан, и мы тоже установили его вертикально. Присев на корточки, бродяги гусиным шагом переместились за катушку, которая была ближе к нам. Я объяснил им, что первый состав отправится пустым: ему достанется основной огонь. Примерившись, я поставил ботинок на ребро дальнего от нас деревянного колеса и толкнул изо всех сил.

Снайпер, разумеется, давно сообразил, что мы что-то затеваем, поэтому открыл огонь сразу, как только огромный кабельный барабан, громыхая, выкатился из-за железобетонных блоков. Завизжали пули, яростно затрещали пробитые насквозь деревянные борта, звонко дзенькнул рассеченный прямым попаданием металлический корд, опоясывавший одно из ребер огромного колеса. Отпустив расстреливаемую катушку метров на семь, я аналогичным пинком привел в движение нашу и тут же стремглав бросился под хлипкую защиту этого импровизированного деревянного танка. Мои коллеги мгновенно стартовали тоже – прямо из полуприседа.

Некоторое время снайпер продолжал неистово дырявить первую катушку, летевшую вниз по склону, и мы, со всех ног мчавшиеся рядом со второй, отыграли на этом несколько драгоценных секунд жизни. Затем перенес огонь на нас. Однако ему действительно оказалось трудно оценить на глазок масштаб катушки по сравнению с ростом человека, который бежит пригнувшись. Кроме того, наше деревянное колесо, набирая скорость, отчаянно раскачивалось и подпрыгивало на ухабах, что еще больше затрудняло прицеливание. Сначала стрелок влепил заряд слишком высоко, сантиметрах в тридцати над нашими головами. Потом, сообразив, что это едва ли эффективно, перенес огонь ниже, ближе к центру окружности, чтобы наверняка попасть кому-нибудь в корпус. Одна из пуль, с душераздирающим треском продравшись сквозь доски, вжикнула где-то в районе моей поясницы и с визгом унеслась на излете в сторону одинокой опоры ЛЭП посреди поля.

Затем снайпер снова обстрелял первую кабельную катушку, которая уже приближалась к зарослям живых кустов на чистой территории у подножия холма: с одной стороны, он прекрасно понимал, что она скорее всего является отвлекающим маневром, но все же оставалась возможность, что мы разделились, потому что прятаться всем троим за одним барабаном было не слишком удобно. Он влепил славный заряд в переднюю часть огромного колеса; кабельный барабан оглушительно треснул, и одно из его ребер развалилось почти пополам. Искалеченная катушка вильнула и завалилась набок.

Наша катушка, миновав свою погибшую приятельницу, понемногу набирала обороты, и поспевать за ней по пересеченной местности становилось все труднее и труднее. Снайпер, дав по нам еще один выстрел замолк, но это был плохой знак: похоже, он просто вел катушку прицелом, либо ожидая, пока кто-нибудь из нас случайно высунется из-за нее, либо тщательно выбирая место в деревянном кругу, за которым пуля наверняка найдет себе горячую плоть. Мы мчались рядом с прикрывавшим нас массивным колесом, каждую секунду ожидая внезапного и сокрушительного удара по корпусу, после которого наступит вечный сон без сновидений и вся эта кутерьма наконец оборвется.

А потом пространство вокруг нас внезапно вспыхнуло и разорвалось с оглушительным грохотом. Наш кабельный барабан раскололся, брызнув щепками, меня швырнуло в сторону, и я стремительно покатился по обожженной земле.

Мочить твою ягоду!.. Лежа навзничь, я с трудом приходил в себя после сокрушительного нокдауна. Похоже, нас угостили гранатой из РПГ. Если бы не толстая массивная катушка, принявшая на себя основную часть ударной волны, нас скорее всего просто размазало бы в манную кашу.

Быстро перевернувшись на живот, я попытался ползти вниз по склону в сторону границы выжженного пространства, которая виднелась всего метрах в пятнадцати от меня. Однако руки и ноги отказывались повиноваться. В глазах у меня вдруг зарябило, все тело налилось свинцом, словно кто-то огромный наступил на меня и придавил к земле. Мне стало неимоверно плохо: казалось, что все внутренности сейчас вывалятся изо рта и шлепнутся в холодный пепел. Мои мозги начала беспощадно перемешивать гигантская горячая ложка, медленно набиравшая обороты. Я попытался крикнуть, но глотка отказывалась мне повиноваться.

Заработал Радар.

Потом меня шарахнуло так, что я ничего не помню о следующих минутах. Пси-удар оказался что надо, будто подкованным ботинком в висок. Помню только оттенок ужасающего, чудовищного ощущения, словно меня стремительно крутят в наполненном мыльной водой и невыносимо горячим бельем барабане стиральной машины, и с каждым вдохом в судорожно агонизирующие легкие проникает новая порция мыльной воды и белья. Радар еще не успел выйти на максимальную мощность, но то, что он уже делал со мной, вытерпеть было выше человеческих сил. Не случайно эти технологии в начале века использовали для разгона демонстраций и облучения вражеских позиций – только тогда они были намного менее мощными и назывались нелетальным оружием, потому что не убивали людей, предельно мучительно и беспощадно, как меня сейчас, а заставляли их в панике разбегаться, чтобы не испытывать больше непереносимых физических и моральных страданий. Безумная пульсирующая боль в каждой клеточке тела, казалось, разрастающаяся и увеличивающаяся вдвое с каждой секундой, помноженная на невыносимую тошноту, полную невозможность вдохнуть и запредельную, нечеловеческую тоску, всепоглощающую депрессию, единственным выходом из которой казалось немедленное самоубийство, – вот что я ощущал целую вечность, прежде чем мне вновь удалось глотнуть прохладного воздуха.

Перед глазами медленно прояснялось. В голове стоял оглушительный хрустальный звон, но вскоре мне все-таки удалось сориентироваться и сообразить, что мы втроем лежим в кустах у подножия холма. И перед носом у меня растет пожухлая, размокшая от осенних дождей, но вполне живая трава.

Мы каким-то образом выбрались из зоны действия Радара.

Гусь, болезненно скрючившись, валялся рядом со мной. На него было страшно смотреть: лицо посиневшее, перекошенное в ужасной гримасе, на губах запеклась сухая пена, черты заострились, как у покойника. Боюсь, что я совсем недавно выглядел не лучше.

А вот Патогеныч уже немного оклемался. Он осторожно выглядывал из кустов в ту сторону, где, судя по грохоту, кипел нешуточный бой. Визжали гаусс-винтовки, бухали гранатные разрывы. Услышав, как я шевелюсь, приятель обернулся ко мне.

– Ну, хвала Черному Сталкеру, очухался!

– Как… – попытался заговорить я и не смог продолжить.

Я с трудом собрал мысли в кучу: они разбегались от меня, словно тараканы. А ведь это, наверное, и есть обычное состояние зомби, вдруг мелькнуло у меня в голове. Напрочь выжженными мозгами мучительно трудно думать. Поэтому зомби всегда выглядят такими сосредоточенными и потерянными: они все время безуспешно пытаются ухватить за хвост собственные разбегающиеся мысли.

Однако эти соображения не заставили меня впасть в отчаяние, а, наоборот, позволили облегченно перевести дух. Если я еще способен на такие длинные ассоциативные цепочки, значит, с мозгами все в порядке. Просто еще ощущаются шок и отходняк после пси-воздействия Радара, едва не превратившего меня в идиота.

– Как мы… – наконец с трудом выговорил я. – Как мы здесь оказались?..

– Я вытащил, – поведал Патогеныч, не прерывая наблюдений. – За шкирку.