Линия огня - Орехов (Мельник) Василий - Страница 11

И теперь не факт, что нам с Патогенычем удастся успешно выбраться обратно.

Честно говоря, я с самого начала совершенно не рассчитывал на его помощь, понимая, что пробиться ко мне снаружи будет тяжеловато. Однако старый бродяга не смог бросить меня на растерзание мутанту. Спасибо, конечно, брат, но какой же ты идиот. Старый сентиментальный идиот.

– Замри! – раздраженно распорядился я. – Обалдел?! Не размахивай руками!

– Куда делась тварь? – настороженно спросил напарник, продолжая рыскать стволом девяносто второй «беретты».

– Вон валяется, – произнес я. – Сам справился, без салажни. Голыми руками загрыз.

– Молодец какой, – безжизненно проговорил Патогеныч. Ага; стало быть, увидел яйцо. – Проползти сможешь под ним?

– Хрена, – сообщил я. – Оно меня не выпускает. Смотри, как низко ударяет в правую стенку.

– Паскуда.

– Не то слово.

Патогеныч задумался.

– Может, ему скоро надоест мельтешить? – предположил он.

– Может, – согласился я. – Или наконец раскурочит металлическую стойку к чертям, а потом изменит траекторию. Подождем.

– Подождем. Время у нас есть.

– О, черт, – убитым голосом проговорил я.

– Что? – угрюмо вскинулся напарник.

– Нет у нас времени ни фига.

Патогеныч проследил направление моего взгляда и, судя по всему, обнаружил то же, что и я: потемневшую полосу на правой стенке стойла. Полоса была широкой, длинной и хорошо заметной даже с такого расстояния.

– Это оно делает? – на всякий случай уточнил Патогеныч, хотя все и так было ясно.

– Нет, я нарисовал только что! – огрызнулся я. – Фломастером! Разумеется, оно!

– От собака.

На дереве чертово яйцо тоже оставляло следы, как и на металле, – неровные овальные ожоги, похожие на следы от огромного паяльника. Вот только если бы траектория яйца была неизменной, как нам казалось, если бы оно действительно стукалось в одну точку, то на правой стене должно было бы оставаться все более и более темное обожженное пятно, может быть, лишь немного увеличивающееся в размерах. Однако вместо пятна на стене оказалась выжжена полоса – смертоносный артефакт с каждым ударом неуловимо сдвигался в мою сторону, и его отпечатки накладывались один на другой. У меня за спиной еще имелось около метра свободного пространства, но по длине коричневой полосы на стене было ясно, что менее чем через четверть часа яйцо окончательно прижмет меня к торцевой кирпичной стене коровника.

А потом нежно поцелует. В щечку.

Ладно. Одну партию в теннис мы сегодня уже выиграли, можно попробовать еще раз. Я осторожно, чтобы не потревожить мельтешащую перед лицом маленькую черную смерть, положил левую ладонь на бедро… сдвинул чуть левее… еще левее…

Под ладонью все еще было бедро. Чудненько. А где же мой контейнер для артефактов?

Я аккуратно покрутил головой. Контейнер обнаружился неподалеку от выхода из стойла, наполовину вмятый в пол тем самым гравиконцентратом, который превратил в лепешку половину моего предыдущего противника. Видимо, сорвался с пояса, когда мы схватились с псевдоплотью.

Дважды чудненько. И чем, простите, я теперь отобью смертельно опасный теннисный мяч?

Я бросил взгляд на стенки своей камеры смертников. Можно было бы попробовать оторвать от них брус или доску, однако конструкция выглядела крепкой, и этой возней я наверняка привлек бы внимание чертова яйца. Посмотрел на Патогеныча. Можно было бы попросить его кинуть мне свой нож или контейнер, но слишком велико расстояние – точный бросок не получится, предмет может угодить в трамплин, который выстрелит им с такой силой, что мне снесет голову. Да и вообще, когда возле тебя шныряет реагирующая на малейшее движение смертоносная штука, швыряться контейнерами или размахивать руками, пытаясь их поймать, не самая продуктивная идея.

Судорожно перебрав в уме все, что на мне было, от куртки до ботинок, и сообразив, что ничего подходящего нет, я посмотрел на Патогеныча. Тот молчал, явно тоже что-то прикидывая про себя. Потом медленно поднял «беретту», и я даже с такого расстояния разглядел черную точку дула.

– Я попытаюсь сбить его из пистолета, – хрипло проговорил он.

– Ты хоть раз слышал, чтобы яйцо сбили из пистолета? – безнадежно осведомился я.

– К черту! Все когда-то бывает в первый раз. Оно твердое, значит, не пропустит пулю. Оно обладает массой, значит, пуля сможет его отбросить. Понял?

– Ты мне башку прострелишь, академик, – я едва удержался от того, чтобы качнуть головой. – Сто процентов.

– У тебя есть другие предложения, радиоактивное мясо?

Я скромно промолчал, потому что других предложений у меня не было.

Патогеныч тщательно прицелился. Сморщился недовольно: слишком далеко. Осторожно шагнул вперед, не отводя взгляда от мушки.

– Оттуда стреляй! – вполголоса прорычал я. – Тут аномалии кругом!

До Патогеныча было шагов сорок, а попасть ему надо было в черную на темно-сером фоне цель размером с половину его кулака, непрерывно меняющую вектор движения. Черт, далековато! Но позволить приятелю приблизиться еще я не мог. Если он выстрелит оттуда, у меня еще есть шансы, а вот если он сунется ближе и угодит в трамплин или карусель, мне точно хана. Один, без датчиков, под охраной смертоносного артефакта-аномалии я отсюда не выберусь. Даже если яйцо перестанет приближаться, что вряд ли, мне останется только занять место покойной псевдоплоти в углу и обгладывать доставшуюся по наследству голую коровью кость.

В общем, я вам так скажу, ребята: когда в тебя с сорока шагов целится из пистолета твой ближайший друг, которому ты не раз спасал жизнь в Зоне и все такое прочее, то это запредельно паскудно. Утверждаю как эксперт.

– Не дергайся, Хемуль, – сосредоточенно произнес Патогеныч, сжимая рукоять пистолета обеими руками. – Стой спокойно. Вообще не шевелись, собака, не то я тебе вот такенную дырку во лбу сделаю. Будешь ходить с дыркой, как последний придурок.

Я судорожно облизал губы. Еще раз измерил взглядом разделявшее нас расстояние.

– Ладно, брат, – негромко проговорил я. – Решил стрелять, так стреляй, нечего разговоры разводить. Не в Верховной раде.

– Хемуль, ты меня не учи детей делать, – угрюмо хмыкнул Патогеныч.

Решив, что дожидаться выстрела с закрытыми глазами неконструктивно, я уставился точно в дуло «беретты». Привет, родной.

Патогеныч выстрелил.

Пуля взвизгнула у меня над ухом и глубоко вонзилась в оштукатуренную кирпичную стену за спиной – я даже не успел испугаться.

– Нихренаськи ты снайпер, – только и сказал я, глядя на Патогеныча, когда окончательно понял, что в этот раз пуля досталась не мне. – Покойный Янкель тебе и в подметки не годится.

– Пошел в мясорубку! – психанул напарник. Его борода возмущенно встопорщилась, мне даже показалось, что сейчас он швырнет в меня пистолетом. – Иди сам попробуй, умник!

– С удовольствием. Меняемся местами?

– Слушай, ты, остряк-самоучка! Стой спокойно и скорбно молчи, как мемориал жертвам Голодомора, пока я тебе ухо не отстрелил!

Патогеныч переложил пистолет в левую руку, покрутил кистью правой, разминая запястье. Закрыл глаза, помассировал их двумя пальцами у переносицы. Снова открыл, поморгал, потряс головой. Крепко стиснул рукоять пистолета правой ладонью, поверх обхватил левой.

– Не пытайся ловить яйцо в движении, – посоветовал я. – Целься в то место на стенке, куда оно ударяет, и жми на спуск за мгновение до того, как оно там окажется.

– Заткнись и не тряси башкой, – распорядился напарник.

Пришлось подчиниться, потому что дуло пистолета, казалось, опять направлено мне точно между глаз. Не стоит отвлекать человека в такой ответственный момент. Я и так уже на нервной почве наговорил больше, чем надо. Например, покойника Янкеля в такой ситуации точно не стоило упоминать. Еще, чего доброго, услышит и поманит за собой…

Выстрел!

Мне снова стоило больших усилий не упасть на пол и не перекатиться, уходя с линии огня. Полезные привычки намертво въедаются в подсознание, даже когда от них нет никакого толку, один вред.