У последней границы - Кервуд Джеймс Оливер - Страница 6

Алан как-то натянуто рассмеялся.

— Когда проживете год на Аляске, то не будете задавать таких вопросов. Каким образом? Просто: устроив запруды и выловив из рек всю рыбу, которой хватило бы на целый ряд поколений туземцев. Рыбный трест и другие подобные предприятия — вот сила в руках Грэйхама. Пожалуйста, не поймите меня ложно. Аляска нуждается в капиталах для своего развития. Без денег мы не только перестанем развиваться, но даже неминуемо погибнем. Ни одна другая страна на земном шаре не представляет ныне больших возможностей для капитала, чем Аляска. Десятки тысяч состояний могут быть нажиты здесь людьми, которые имеют деньги, чтобы поместить их в дело. Но Джон Грэйхам не принадлежит к тем, кто нам нужен. Он — мародер, он один из тех, единственное желание которых, как можно скорее претворить естественные богатства в доллары, хотя бы эта операция оставила бесплодной и землю и воду. Вы должны помнить, что до сих пор управление Аляской, как оно велось вашингтонскими политиканами, было немногим лучше того режима, против которого восстали американские колонии в тысяча семьсот семьдесят шестом году. Тяжело говорить об этом про страну, которую любишь. Джон Грэйхам является воплощением всего, что только есть мерзкого, — он и его деньги, которые дают ему силу.

При нынешнем положении вещей крупный капитал, который честно ведет дела, открещивается от Аляски. Из-за бюрократизма и недобросовестной политики условия таковы, что капитал, как крупный, так и мелкий, относится к Аляске недоверчиво и не может быть заинтересован. Подумайте только, мисс Стэндиш: в Вашингтоне существует тридцать восемь всяких департаментов, ведающих делами Аляски на расстоянии восьми тысяч километров! Что удивительного в том, что пациент болен? И что удивительного в том, что человек вроде Джона Грэйхама, с бесчестной и развращенной душой, имеет богатую почву для своей деятельности?

Но все-таки мы растем. Мы постепенно выходим из того мрака, который так долго окутывал жизненные интересы Аляски. Мы присутствуем теперь при нарастающем средоточии власти и ответственности в самой Аляске. И министерство внутренних дел, и министерство земледелия оба поняли наконец, что Аляска — могущественная страна сама по себе; с их помощью мы должны будем идти вперед, невзирая на все препятствия. Я боюсь только людей вроде Джона Грэйхама. Когда-нибудь…

Алан внезапно опомнился.

— Ну вот! Опять я заговорил о политике вместо того, чтобы занимать вас более приятными и полезными темами, — извинился он. — Может быть, мы сходим на нижнюю палубу?

— Или на свежий воздух? — предложила Мэри Стэндиш. — Боюсь, что табачный дым на меня неважно действует.

Алан почувствовал какую-то перемену в ней, и он отнес ее не к одной только прокуренной комнате. Ничем не объяснимая грубость Росланда взволновала ее, вероятно, больше, чем она хотела показать, — он был в этом уверен.

— Внизу, в третьем классе, едут несколько индейцев из племени тлинкит и с ними прирученный медведь. Может быть, хотите посмотреть на них? — предложил Алан Холт, когда они вышли из курительной. — Тлинкитские девушки — самые красивые индеанки в мире. И, как говорит капитан, между ними, там внизу, есть две необычайно красивые.

— И капитан меня с ними уже познакомил, — тихо засмеявшись, сказала она. — Их зовут Коло и Хэйда. Они очень милы и мне чрезвычайно понравились. Я завтракала вместе с ними сегодня, задолго до того, как вы проснулись.

— Вот оно что! И поэтому вас не было за столом? А вчера утром…

— Вы заметили мое отсутствие? — сдержанно спросила девушка.

— Было бы трудно не заметить пустой стул. К тому же, кажется, один из молодых инженеров обратил мое внимание на этот факт и выразил предположение, не больны ли вы.

— Неужели?

— Он очень интересуется вами, мисс Стэндиш. Забавно видеть, как он мучится, напрягая зрение, чтобы увидеть вас краешком глаза. Я уже подумывал было, что из чувства милосердия следовало бы поменяться с ним местами.

— Ваши глаза не пострадали бы.

— Вероятно, нет.

— А случалось им когда-нибудь страдать?

— Что-то не помнится.

— Например, когда вы смотрите на тлинкитских девушек?

— Я их не вижу.

Она слегка пожала плечами.

— Собственно говоря, я должна была бы находить вас в высшей степени неинтересным, мистер Холт. А меж тем я считаю вас необыкновенным. Вот это мне в вас и нравится. Не проводите ли вы меня до моей каюты? Номер шестнадцатый на этой палубе.

Она шла, снова легко опираясь на его руку.

— Какую каюту вы занимаете?

— Двадцать седьмую, мисс Стэндиш.

— На этой палубе?

— Да.

Лишь после того как она спокойным тоном и не подавая руки пожелала ему доброй ночи, Алан сообразил, насколько интимен был ее вопрос. Он что-то проворчал и закурил новую сигару. Перебирая в уме все случившееся, он медленно обошел раза два вокруг палубы. Затем он отправился к себе в каюту и принялся просматривать бумаги, которые ему предстояло передать в Джуно. Это были записи с отчетом о его выступлениях вместе с Карлом Ломеном перед Конгрессом в Вашингтоне.

Было уже около полуночи, когда Алан Холт кончил просмотр бумаг. Интересно было бы знать, спит ли Мэри Стэндиш. Его немного раздражало и в то же время забавляло, с какой настойчивостью возвращались к ней его мысли. «Надо признаться, что она умная девушка», — решил он. Он вдруг подумал, что ни разу не спросил ее о ней самой, а она тоже ничего ему не сказала. А между тем он так много болтал. Ему стало немного стыдно при воспоминании о том, как он изливал свою душу девушке, которую не могли интересовать ни политические козни Джона Грэйхама, ни Аляска. Впрочем, это произошло не по его лишь вине. Мэри Стэндиш прямо-таки накинулась на него, и, принимая во внимание обстоятельства, размышлял Алан, он вел себя вполне прилично.

Он погасил свет и стал лицом к открытому люку. До его слуха доносилось лишь тихое вздрагивание судна, медленно кончавшего теперь путь по фарватеру пролива Врангеля, перед входом в бухту Фридриха.

Все пассажиры наконец уснули. Луна плыла прямо над головой, и уже не так отчетливо выделялись горы при ее свете. А за пределами тусклого света лежал погруженный во мрак мир.

В этом мраке Алан мог с трудом различить поднимавшуюся, словно глубокая тень, огромную массу острова Куприянова. Зная, как опасен этот пролив, ширина которого местами не превосходит длину судна, он с удивлением спрашивал себя, почему капитан Райфл избрал этот путь, вместо того чтобы обогнуть мыс Решимости. Он видел, что пролив несколько расширился, но «Ном» все еще осторожно подвигался вперед под медленные удары колокола. Алан чувствовал свежий запах морской воды и глубоко вдыхал аромат лесов, который ветром доносило с обоих берегов.

Внезапно в коридоре послышались шаги и стали медленно приближаться. Кто-то остановился, очевидно, в нерешительности, затем двинулся вперед. Алан услышал заглушенный мужской голос, а в ответ — женский. Он инстинктивно отступил на шаг назад и стал в тени, чтобы его не видели. Звуки голосов больше не повторялись. В полном безмолвии две фигуры, отчетливо видимые при свете луны, прошли мимо его окна. Женщина была Мэри Стэндиш. Мужчина был Росланд — тот самый, который так дерзко посмотрел на нее в курительной комнате.

Изумление охватило Алана. Он зажег свет и начал готовиться ко сну. Он вовсе не намеревался следить за ними — ни за Мэри Стэндиш, ни за агентом Грэйхама. Но в нем жила врожденная ненависть ко всякой хитрости и обману, а то, что он увидел сейчас, ясно говорило, что Мэри Стэндиш знает о Росланде гораздо больше, чем она хотела показать. Она не лгала ему, попросту она ничего не сказала и разве только просила его не требовать от Росланда извинения. Для него было очевидно одно: девушка злоупотребила его, Алана, добрым отношением к ней. Но, за исключением этого, ее дела не имели никакого касательства к его личным делам. Быть может, она перед этим поссорилась с Росландом, а теперь они помирились. Наверное, даже так, решил Алан. В общем, глупо даже задумываться над этим.