Там, где начинается река - Кервуд Джеймс Оливер - Страница 10

И совершенно неожиданно его голос прозвучал, как барабанная дробь:

— Расскажите нам, Коннистон, поймали ли вы того человека, за которым отправились?

Этот вопрос привел Кейта в себя. Он. медленно склонил голову и сказал:

— Я явился к вам с донесением, что Джон Кейт умер.

Он заметил, что мисс Мириам вздрогнула, точно он нанес ей жестокий, неожиданный удар. Несомненно, она сделала огромное усилие над собой, желая скрыть свое возбуждение, когда отвернулась от него и обратилась к инспектору:

— Вы были, сэр, очень внимательны и любезны. Благодарю вас от всей души. Я надеюсь, что буду иметь еще удовольствие беседовать с мистером Коннистоном… относительно Джона Кейта.

И легко кивнув головой Кейту, она удалилась.

Когда она вышла из комнаты, странный огонь пробежал в глазах Мак-Довеля.

— Вот уже полгода, как она такая, — объяснил он Кейту. — Она питает какой-то особый интерес к этому Кейту и его судьбе. Сказать вам правду, Коннистон, не думаю, чтобы я ждал вас с таким нетерпением, как она. Но удивительнее всего то обстоятельство, что этот исключительный интерес проявился только в последние шесть месяцев. Иногда у меня возникает печальное сомнение: не помешалась ли она немного под влиянием несчастья? Прелестная девушка, Коннистон! Очаровательная девушка! А брат ее — мерзавец! Вы помните его, конечно?

Он придвинул второе кресло совсем близко к своему и предложил сесть.

— А надо вам сказать, друг мой, — заявил он, — что вы все-таки сильно изменились за это время!

Слова эти произвели на Кейта впечатление неожиданно раздавшегося выстрела. Они упали так внезапно, что он почувствовал их воздействие каждым фибром своего тела. Он тотчас же понял, что хотел сказать Мак-Довель. Он был не такой, как англичанин. Ему не хватало выдержки Коннистона, его холодной, импонирующей деликатности и какого-то особого благородства движений и манер. Поймав пристальный, нервирующий взгляд инспектора, он на один миг представил себе, что сейчас на его месте находится сам Коннистон, и до боли ясно увидел, как тот непринужденно крутит свой ус между большим и указательным пальцами и улыбается так, точно вчера лишь отправился в далекий северный путь и уже сегодня вернулся.

Мак-Довель с первой же минуты отметил в нем отсутствие души Коннистона, человека, который довел пес plus ultra свою вежливость и уменье держаться с людьми и который мог так же спокойно смотреть инспектору в глаза, как тот смотрел в его. Конечно, он не может позволить себе то, на что способен был англичанин: не обращая внимания на более высокое положение инспектора, обратиться к нему запросто: «Ну, старичина, как тебе нравится сегодняшняя погода?»

Размышляя обо всем этом, Кейт все же не утерял присущего ему чувства юмора и подумал: как бы рассвирепел Коннистон, если бы его дух попал на секунду сюда!

Кейт усмехнулся и пожал плечами.

— Изменился? — медленно произнес он. — Надо думать, что вы по-настоящему незнакомы с непроглядной, бесконечной ночью! Приходилось ли вам когда-нибудь провести целых шесть месяцев в пустыне, претерпеть совершенно неописуемые лишения, перемигиваться только с холодными звездами, перекликаться только с белыми лисицами и делать над собой адские усилия для того, чтобы не лишиться рассудка? Такой опыт мне пришлось проделать дважды, дважды за то время, что я гонялся за Джоном Кейтом, и мне думается, что вы совершенно правы! Да, я изменился. И еще мне думается, что никогда уже я не буду больше тем, чем был когда-то. Что-то ушло от меня. Я не могу вам в точности объяснить, что именно, но я определенно чувствую, что я чего-то лишился. У меня иногда создается впечатление, что я вернулся сюда только с половиной моего прежнего «я». Вот что убило Джона Кейта! Если так можно выразиться, он начал гнить и действительно сгнил!

Он инстинктивно почувствовал, что начал чрезвычайно удачно для себя. Мак-Довель вытянул один из ящиков письменного стола, вынул оттуда коробку с толстыми сигарами и протянул ее Кейту.

— Закурите сигару, Коннистон, — сказал он, — и изложите мне все, что с вами случилось за это время. Я готов поклясться всем святым для меня на свете, что вы далеко не полумертвый человек. Стоит вам прожить одну недельку в своем старом, почти родном городе, и вы станете прежним человеком. Будьте уверены, что это именно так, как я говорю вам!

Он чиркнул спичкой и поднес ее к сигаре Кейта.

В продолжение целого часа Кейт рассказывал историю человека, охотившегося на человека же. Это была его собственная одиссея.

Он совершенно забыл про то, что находится в обществе человека со строгим, важным лицом, который неотрывно следит за ним и внимательно вслушивается в каждое его слово. Он рассказывал и в это время видел только долгие месяцы и годы, в которые разыгралась его личная эпическая драма; видел бесчисленные дни погони, бегства, преследования, голода и холода; видел долгие ночи, сплошь начиненные горьким одиночеством и отчаянием, близким к безумию. Дойдя до последних дней в одинокой, заброшенной на краю света хижине, Кейт с судорогой в горле произнес:

— Вот каким образом умер Джон Кейт, джентльмен и человек!

И даже в эту минуту он не переставал думать об англичане, о его спокойной и безбоязненной улыбке в предсмертные минуты, о его последних словах, о последнем дружеском пожатии руки, и Мак-Довель видел все так, точно страшная драма разыгралась на его собственных глазах. Словно желая смахнуть паутинку с лица, он провел по нему рукой. В продолжение нескольких минут после того, как Кейт кончил, он стоял, отвернувшись от человека, которого принимал за Коннистона, и уносился мыслями в зеленые равнины Саскачевана.

Но, когда он снова повернулся лицом к Кейту, это был прежний железный человек, воплощение закона, закона могучего и безжалостного, каким-то чудом принявшего форму и облик мужчины.

Он сказал следующее:

— Видите ли, Коннистон, после двух с половиной лет такой жизни даже преступник может показаться вам святым. Так или иначе, свое дело вы выполнили блестяще. Обо всем, что вы рассказали мне, я доложу в департамент, и если вы не получите повышения, то даю вам слово, что я немедленно подам в отставку. Тем не менее мы вместе с вами должны пожалеть о том, что Джон Кейт не дожил до того, чтобы быть повешенным.

— Но он понес должное возмездие! — угрюмо произнес Кейт.

— Нет, не совсем! Он умер обыкновенной смертью. А настоящее возмездие он получил бы, если бы был вздернут на веревке в воздух! Я нахожу его преступление исключительно тяжелым, ибо он дошел до кульминационных высот мести. Мы можем забыть про его имя, но я лично никогда не избавлюсь от сожаления, что его не казнят. Я готов был бы отдать год моей жизни за наслаждение видеть его в этой самой комнате. Его следовало бы должным образом покарать, и — Господи! — какую услугу вы оказали бы правосудию, если бы привели сюда живым Джона Кейта, того самого Джона Кейта, который целых четыре года скрывался от нас!

Он потирал руки и с улыбкой в глазах смотрел на Кейта.

Закон! Он стоял здесь, бездушный, бессердечный, скорбя, что человеческая жизнь избегла его кары… Кейт на минуту почувствовал сильнейший приступ отвращения.

Вдруг послышался стук в дверь. Мак-Довель крикнул, что можно войти, дверь тихо открылась, и на пороге показался молодой секретарь канцелярии, Крюз.

— Смит ждет ваших приказаний, сэр! — произнес молодой человек.

Что-то сдавило горло Кейта. Он отвернулся в сторону, желая скрыть от посторонних выражение своего лица.

Смит!

Теперь-то он определенно знал, что именно подсказывало ему как можно скорее сойти с опасного пути… Он понял также, что силился произнести Коннистон в тот момент, когда одеревеневший язык уже отказывался служить ему.

Они забыли про Смита!

ГЛАВА VI

В приемной, которая непосредственно примыкала к комнате секретаря, терпеливо ждал Смит. Казалось, природа создала его лицо из какого-то особого материала, из необыкновенной ткани, которая, наподобие камня и железа, не проявляла ни страсти, ни эмоций, ни желаний. Это было абсолютно бесстрастное, ничего не выражающее, так сказать, безличное лицо.