Учебник жизни для дураков - Яхонтов Андрей Николаевич - Страница 7

Сначала — в моей квартире. Потом на даче у будущего тестя.

Но нет таких преград, которые не преодолела бы любовь!

Случались и другие мелочи. Маркофьев жаловался: «Пришел тут к Лауре с девицей. Да еще по заведенной традиции представил ее невестой… Что началось! Лаура этой бедняжке чуть глаза не выцарапала! В меня швыряла тарелками! Такое устроила… А чего я сделал? Из-за чего бушевать?»

Поначалу у меня ум заходил за разум, голова шла кругом от его рассказов. Но потом я стал привыкать. Пелена начала спадать с моих глаз. Ну действительно — что особенного? Почему женатому человеку нельзя прийти к своей невесте с девушкой? Что в этом такого уж странного?

Недалекие люди находятся в плену стереотипов. Стереотипы нужно ломать. Что Маркофьев с успехом и делал.

Самое сложное было объяснить все моей маме.

На то время, пока родители уехали отдыхать, я отдал Маркофьеву ключи от нашей квартиры. Вернулись папа и мама раньше срока.

— Это его жена? Она из другого города? Я так рада, что она приехала. — говорила мама.

— И вовсе не из другого, — отвечал я.

— Как же? — недоумевала мама. — Я видела фото — такая помпушечка-блондинка…

— А вот и нет — говорил я. — Она брюнетка. Ты же сама видишь… Зовут Лаура…

— Что-то со мной происходит… — огорчалась мама. — Совсем памяти не стало. Я думала, ее зовут Вера… Или Надя?

Отправляясь делать Лауре предложение, Маркофьев пригласил в помощники меня. Я надел костюм. Маркофьев — расхристанную ковбоечку. Я был при галстуке, Маркофьев — в рваных сандалетах.

— Ты без цветов? — удивился я.

Он исчез ненадолго. И вернулся с красивым букетом.

— На кладбище забежал, — объяснил он. — Там, на могилках, видишь, какой выбор…

Отсутствие чувства юмора — верный признак глупости. Неумение отличить шутку от серьезных вещей — симптом дурачины. Через несколько дней, когда мы поздним вечером ехали в метро, Маркофьев вновь продемонстрировал неординарность своего мышления. Пассажиров было немного. Напротив нас, развалясь на сиденье, похрапывал пьяный, две тетки сидели в другом конце вагона. Тетки вышли на остановке (и на смену им никто не вошел). Маркофьев подсел к пьяному и вытащил у него бумажник. А потом снял с храпящего часы.

— Пусть запомнит, — сказал Маркофьев, — что напиваться до такого состояния недопустимо. И вообще хорошо, что мы забрали у него деньги. Он бы их все равно просадил. Огорчил бы семью. Близких… Загремел бы в милицию. Мы его спасли!

А однажды он отнял деньги у слепого попрошайки.

— Ему еще накидают, а мне позарез нужны…

Такой он был — простой, доступный, естественный во всех своих проявлениях. Никогда не таился, ничего о себе не скрывал.

Что и от кого можно скрыть? Вы сами-то подумайте!

Это я, по глупости, скрывал, никому не рассказывал о своей тайне.

Мне нравилась девушка, которая не ходила в гости к Лауре. Я и не хотел, чтоб она ходила. Я заприметил ее в консерватории. Затаив дыхание, наблюдал, как она, сжимая в руках платочек, внимает волшебным звукам Моцарта, как с театральной сумочкой идет в буфет, получает в гардеробе пальто…

— С ума сошел! — всплескивал руками Марко-фьев. — Ты, может, собрался жениться по любви?

— А как же иначе? — не без гордости отвечал я.

(Смотри рассуждения, приведенные выше).

— Да ведь жениться по любви — значит поставить себя в зависимость! Ревность, постоянные мысли об этом своем предмете обожания… Если любишь, то будешь ее оберегать, сам ходить в магазины, мыть посуду, тревожиться о ее здоровье, хлопотать, суетиться, да еще, чего доброго, носить на руках… Зачем тебе это? — Ну, вы уже знаете, что он говорил.

Я не хотел его слушать. И напрасно!

Фауст обхаживал Маргариту. Мастер из булгаков-ского романа влюбился в женщину с таким же именем, а теперь вот я…

Лучше бы я читал не «Мастера и Маргариту» и не «Фауста»', а книгу, подобную той, которую вы сейчас держите в руках. Ох, я избежал, бы многих ошибок!

* ПОМЕНЬШЕ ЧИТАЙТЕ КНИГ, КОТОРЫЕ НАВОДЯТ НА ВСЯКИЕ ГЛУПЫЕ МЫСЛИ, ВООБЩЕ ПОМЕНЬШЕ ЧИТАЙТЕ (исключая мой Учебник).

— С ЖЕНЩИНАМИ НАДО ОБРАЩАТЬСЯ КАК С ПОВСЕДНЕВНОЙ ПОСУДОЙ — БЕЗ БОЯЗНИ ЕЕ ПОТЕРЯТЬ, — внушал мне мой друг Маркофьев.

Тех, кто относится к ним как к хрустальным рюмочкам, они не ценят. Потому что — как можно ценить человека, который трясется над каждой рюмочкой? У него что, нет денег купить новый сервиз, новый хоровод хрусталя из шести или двенадцати предметов? Вот когда женщина будет знать, что у вас такая возможность есть, что она для вас — сменная посуда, что в ожидании быть поданными на стол томятся шесть, двенадцать, сто двадцать конкуренток, тут она призадумается…

Не бойтесь навьючивать на свою рюмочку большие грузы. Не выдержит, подломится, — найдете другую, с более прочной ножкой. С генетической предрасположенностью к стойкости. А не может тащить семейный воз, слишком хрупкая, — пусть ее папа и мама помогают. Нет у нее подходящих папы и мамы, пусть сидит и помалкивает в тряпочку.

Маркофьев пытался меня спасти. Познакомил с подружкой Лауры, Людмилой. Папа Людмилы, между прочим, был директором завода по производству химических удобрений.

— То, что нужно. Не будь дураком! — твердил мне Маркофьев.

Но кому, кому он это говорил! Самому что ни на есть пропащему идиоту.

Людмила позвала меня в гости.

— Родителей нет. Они в санатории, — предупредила она.

Не успел я переступить порог ее квартиры, Людмила жарко приникла ко мне и стала теснить к стене. Ее губы искали мои. Я пятился, пока не ощутил у лопатками выпуклый узор обоев.

— Ну быстрей же, быстрей, — застонала она и за руку повлекла меня в спальню родителей. Посреди большой комнаты стояли две застеленных розовыми покрывалами кровати. Пока я размышлял, как себя вести и как вообще должен вести себя воспитанный человек в подобной ситуации, Людмила сбросила с себя одежду. Сложена девушка была сказочно, это бросалось в глаза.

— Чего ты тянешь? — и она стала стаскивать с меня брюки и рубашку. Но мне-то надо было прежде осмыслить происходящее.

Покрывало оказалось колючим, и это тоже отвлекало, я никак не мог сосредоточиться… Людмила глубоко впивалась ногтями мне в плечи. Было больно.

Прошло, наверное, полчаса. Людмила остыла и затихла. Мы лежали как два совершенно чужих человека, я это очень хорошо чувствовал.

— Ну? — холодно сказала она. — Зачем тогда надо было морочить мне голову?

У меня было несколько вариантов ответа. Но я выпалил:

— Мне нравится другая. Людмила хрипло захохотала.

— И что из этого? — сказала она. — Можно подумать, мне нравишься только ты… — И стала одеваться.

Одно из самых страшных для женщин оскорбление — оскорбление благородством: когда мужчина страшится обидеть партнершу грубостью и пошлостью своих намерений. Какие обиды?! Какая грубость и пошлость?!

Обида будет, если вы не сделаете того, что должны и намеревались сделать. От вас именно этого ждут, а не деликатничанья! Смело вперед!

— Эх, ты, — говорил мне Маркофьев. И качал головой.

* НИКАКИЕ НЕДОСТАТКИ НЕ ПОРТЯТ ДЕВУШКУ, ЕСЛИ ЕЕ ПАПА БОЛЬШОЙ НАЧАЛЬНИК.

И еще он любил повторять:

* ЛЮБОВЬ ПРИХОДИТ И УХОДИТ, А КУШАТЬ ХОЧЕТСЯ ВСЕГДА

Дураки считают, при выборе жены (мужа) нельзя допустить ошибку. Надо действовать точно.

Какую жену выбрать? Это же ясно.