Дождик в крапинку - Яхонтов Андрей Николаевич - Страница 2

Рядом с ходиками — черный телефонный аппарат. Прикреплен прямо к стене. Степа вокруг исчеркана карандашом. У папы привычка записывать номера телефонов прямо на обоях. Обои розовые, а узор — будто много куриц обмакнули лапки в серебряную краску и пробежали. Может быть, его таким способом и наносили? Привезли с птицефермы кур, установили низенькие баночки с краской…

Антон медленно приблизился к раковине. Пели трубы на разные голоса, ритмично капала из крана вода. Он представил, как она обжигающе-холодна, и поежился. Что, если только полотенце смочить — на случай, если мама захочет проверить, умывался ли он? Но тогда самостоятельность, которой он собирается маму порадовать, обернется обманом…

И он повернул холодный пропеллер. Брызнула тонкая ледяная струйка.

В комнате Антон сбросил легкие летние сандалии, которые заменяли тапочки, взобрался на валик папиного мягкого кресла и, дотянувшись до репродуктора, повернул пятиугольную металлическую кнопку в центре черного круга. Кнопка по-прежнему была залеплена оранжевым пластилином.

Папа и дедушка хвалили его за выдумку. Ведь оранжевое пятнышко было нос, два исчезнувших зеленых глаза, и получалось: не черный репродуктор говорит, а голова. Буфет — туловище. Такой великан, неподвижный, но говорящий.

«Молодец, сына, здорово придумал», — радовался папа, и Антона переполняла гордость.

«Да, Антон, — торжественно подхватывал дедушка. В каждой из окружающих нас вещей нужно видеть ее живую душу».

Это Антон понимал хуже. Ну, с репродуктором ясно, он говорит человеческим голосом. А в громоздком комоде, который у бабы Лены в комнате, какая душа? Взрослые иногда очень туманно выражали мысли.

«И в комоде, — настаивал дедушка. — В каждой вещи. Ведь мастер, который его делал, вложил в него кусочек своей души». Тут возникала путаница. Не душа вещи, а душа изготовившего ее мастера. Даже не душа — кусочек.

Антон и сам знал из книг, что вещи живут тайной жизнью, но ночам двигаются, разговаривают. Или это были сказки? Он несколько раз пытался подкараулить их превращения, ему это никак не удавалось. Возможно, вещи догадывались, что он не спит, и тайн не открывали. Даже построенный из репродуктора и буфета великан, обязанный Антону своим появлением, стоял не шелохнувшись.

И вот мама затеяла уборку и — чем они ей помешали? — сковырнула зеленые пластилиновые глаза. А оранжевый нос оставила.

Антон надеялся, дедушка и папа огорчатся, осудят маму, а его попросят восстановить все как было. Ведь им так нравилась его фантазия. Однако они проявили полное равнодушие, даже не заметили ничего.

Взрослые быстро забывают свои восторги!

Из репродуктора неслось ритмичное, как удар капель о раковину, постукивание. Антон представил приближающуюся там, на радио, к микрофону женщину на каблуках. Потом раздался шорох и щелчок, и мужской, что Антона неизменно удивляло — приближалась женщина, а говорил мужчина, — мужской голос объявил:

— Передаем сводку новостей.

Антон раздвинул занавески и зажмурился от голубоватого резкого света. В окне изредка мелькали ноги прохожих. Если прохожий был низенького роста, в поле зрения попадали его сумка или портфель.

Антону иногда удавалось подкараулить возвращавшуюся маму, и он мчался открывать дверь.

— Осенние заботы животноводов, — оповестил диктор. Сделал паузу и продолжал: — Передовые хозяйства Украины успешно готовятся к зимовке скота. Запасают корма, ремонтируют помещения и механизмы на фермах…

Антон взял большую красивую книжку вьетнамских сказок, устроился в кресле и стал разглядывать знакомые картинки. Задержался на самой страшной и самой любимой — той, где огромная черепаха выходит из моря, вынося на спине коня и всадника, а вода кипит и расступается перед ней. Жаль, картинка была зеленой, хотя каждый знает, море — синее или голубое.

Тут он вспомнил, что не выполнил еще одного дела — не пожелал доброго утра дедушке и бабе Тане. Это они рассказывали ему о море и о том, как дедушка, еще когда был молодой, пошел в шторм купаться и чуть не утонул.

Стена возле двери в их комнату выложена белыми прямоугольными плитками, гладкими и блестящими. Внутри, за облицовкой — печка. Ею, правда, давно уже не пользовались и массивную чугунную заслонку не открывали. Антон подозревал почему. Если справедливы слова дедушки о душе в каждом предмете, там живет дух печки. Страшный, злой из-за того, что о нем забыли. Отвори заслонку — дух может оказаться в квартире… Как-то они с папой ее открывали. Перекинули металлическую щеколдочку-засов направо — и… Что там было? Черно, пусто, пахло чуть горьковато. Антон отважился подуть в дыру. Дыхание пропадало безвозвратно, беззвучно. Духа в это время, наверно, дома не оказалось, через трубу на крыше улетел гулять.

Антон и сейчас присел перед заслонкой. Потрогал щеколду. Ощутил тревожное замирание в груди. Что, если дух только этого и ждал? Навалится на дверцу с той стороны, завоет дико — и уж Антону его не удержать…

Тихо, на цыпочках, отошел от заслонки.

Дедушка с бабушкой пили кофе.

— Позавтракай с нами, — предложил дедушка.

— Спасибо. Не хочу.

У них был не репродуктор, а радиоприемник со множеством программ. Гремел марш, а потом начали передавать новости из социалистических стран.

Антон прошелся по комнате, взглянул на барометр за книжным шкафом. Недавно дедушка научил его с помощью этого прибора предсказывать погоду. Тоненькая золотая стрелка колеблется от слова «буря» до «великой суши» — так раньше называли засуху. А между ними: «великий дождь», «дождь», жирно написанное «переменно», затем «ясно» и просто «хорошая погода».

Антон выбегал во двор и предрекал: будет дождь. Все сразу начинали задирать головы, смотреть на небо. А на небе — ни облачка. И как бы над Антоном ни насмехались, он упрямо твердил: «будет». И ночью, действительно, начинался дождь.

Больше других наскакивал Сашка: «Да так каждый может. Будет, — и рано или поздно будет».

«Там машинка, механизм, — горячился Антон. — Это научное предсказание».

Сейчас стрелка замерла па «переменно».

Антон, хотя это и запрещалось, стукнул ногтем в стекло. Стрелка двинулась к «дождю». Эксперимент, увы, говорил в пользу Сашки. Если при помощи щелчка можно менять прогноз — какая же тут наука?

— Ты что там, Антон? — спросила бабушка. По каким-то одним им известным признакам взрослые всегда распознавали, что он напроказничал или собирается это сделать.

— Я погоду смотрел. Папа со мной в зоопарк обещал пойти, — отдергивая руку, схитрил Антон.

Дедушка перестал жевать, поправил очки и узел галстука под салфеткой.

— Ты же знаешь, папа сейчас очень занят, — заговорил он. — Вероятно, сегодня мы пойдем с тобой в исторический музей.

— Как? Папа обещал, — поглядывая на старших, захныкал Антон. — Он что, опять не придет?

— Историю надо знать, — не проявила к нему никакого сочувствия бабушка.

— Не хочу в исторический. С папой хочу!

— Не капризничай, — строго сказала бабушка. — Это очень интересно. Там кольчуги, мечи времен Александра Невского.

Информация показалась Антону достойной внимания, если только это не очередная уловка взрослых.

А то, что они способны на такое, он теперь знал. Стал жаловаться Полине, какой отвратительный рыбий жир заставляют пить. Она удивилась: «Ты пьешь обычный рыбий жир? А мне мама покупает фруктовый».

Вечером Антон наотрез отказался от противного питья. «Да не бывает фруктового, — убеждала его мама. — Послушай, что я говорю. Выпей ложечку и заешь конфетой». «Есть. Полине же дают!»

«Глупый. Ей просто сказали, что он фруктовый, вот и все», — проговорилась она.

Проговорилась… Конечно, это невесть какое надувательство. Но все равно неприятно, когда тебя, пусть ради твоей же пользы, проводят…

— А нельзя к папе на работу съездить? — спросил Антон.

— Он же сдает спектакль, — тщательно прожевывая гренку, ответил дедушка. — Все актеры, режиссеры и он тоже дни и ночи проводят в театре. Мы им помешаем. Вот когда спектакль будет закончен — поедем.