Погоня - Кервуд Джеймс Оливер - Страница 28

Вдруг они оба услышали, как у него в кармане затикали часы.

Все еще не спуская с него глаз, она спросила:

— Который час, Джон?

— Иоанна!..

— Я не боюсь, — прошептала она. — До сих пор я боялась, но теперь нет. Который час, Джон?

— Но уверяю вас, они откопают нас! — дико воскликнул он. — Неужели вы не верите, Иоанна, что они хватятся нас и откопают? Почему это невозможно? Ведь камень навалился на провод! Они должны нас откопать! Поэтому опасности нет, ни малейшей! Только холодно и неуютно, но мы ведь не боимся простуды!

— Который час? — повторила она тихонько.

Он вытащил часы и приблизил их к фонарю.

— Четверть четвертого, — сказал он. — В четыре часа они приступят к работам — Блектон и его артель. А ужинать мы будем уже дома.

— Четверть четвертого, — повторила Иоанна твердо. — Это значит…

Он насторожился.

— Это значит, — продолжала она, — что нам осталось жить всего только сорок пять минут.

И прежде чем он успел ей что-нибудь ответить, она сунула фонарь ему в одну руку, а другую сжала в обеих своих.

— Если нам осталось всего только сорок пять минут, — сказала она совершенно твердым голосом, — то не будем лгать друг перед другом! Альдос, я знаю, почему это случилось именно с вами. Это из-за меня. Вы столько сделали для меня за эти два дня, только за эти два дня, в которые многие рождаются, живут и умирают. Но в эти последние минуты я не хочу неправды. Вы знаете, и я знаю: провод ведет к батарее. То, что он прижат к земле, ровно ничего не значит. Надежды нет никакой. Мы оба знаем, что должно произойти в четыре часа. И все-таки мне не страшно.

Она поняла, что он собирается ей что-то сказать. Наконец он говорил:

— Здесь есть еще и другие фонари, Иоанна. Я видел их когда мы разыскивали ваш шарф. Я хочу зажечь их.

Он снял со стены два фонаря и зажег их. И еще огарок, стоявший на бочонке.

— Так веселее, — сказала она.

Она стояла в полном освещении высокая, стройная, прекрасная, как ангел. Губы ее были бледны, в лице не было ни кровинки.

— Джон! Джон Альдос!

— Что, Иоанна?..

Он подпрыгнул к ней, она отшатнулась, но все-таки улыбалась, улыбалась как-то ново и удивительно и протянула к нему руки.

— Джон, Джон, — заговорила она, — если вы хотите, то теперь можете говорить, что мои волосы прекрасны!

Затем она бросилась к нему в объятия. Он прижал к себе ее теплое тело, тесно прижавшееся к нему, а она подняла к нему голову, стала гладить его ладонями по щекам, то и дело повторяя его имя. Он держал ее, забыв обо всем на свете: о времени и пространстве и даже о самой смерти. Он целовал ее губы, волосы, глаза, сознавая только одно — что в этот смертный час он обрел целую жизнь, что ее руки гладили его по лицу и по волосам, что она в безумии повторяла его имя и любила его.

— Иоанна, Иоанна! — вдруг воскликнул он. — Это невозможно! Я жил для тебя, я ожидал тебя — все эти годы я ждал, ждал, ждал, когда ты ко мне придешь, и вот ты пришла, наконец, ко мне — стала моей, моя, моя! Нет, это невозможно! Этого не может быть никогда!..

Он высвободился из ее объятий, поднял фонарь и шаг за шагом стал исследовать туннель. Он весь был из сплошного камня, в нем не было ни отверстия, ни трещинки, сквозь которые он мог бы подать голос или подать сигнал выстрелом из револьвера. И он не кричал. Он знал, что это было бы ни к чему и что его голос прозвучал бы в этом туннеле, точно в склепе. Но, может быть, здесь находился еще какой-нибудь выход? Другого выхода не оказалось. Он вернулся к Иоанне. Она стояла на том же месте, где он ее оставил, и когда он взглянул на нее, все его страхи прошли. Он опустил фонарь на пол и подошел к ней поближе.

— Иоанна, — тихонько заговорил он, прижав обе руки к груди. — Ты не боишься?

— Нет, не боюсь.

— И ты знаешь?

— Да, знаю.

— Ты любишь меня, Иоанна?

— Как ни одного мужчину на свете.

— Но ведь всего только два дня!

— В них я прожила целую вечность.

— Ты хочешь быть моей женой?

— Да.

— Завтра?

— Какое счастье!.. — прошептала она и взяла его руками за щеки. — О, как я счастлива! Джон, я знала, что ты любишь меня, и так старалась, чтобы ты не подметил, как это делало меня счастливой! И так боялась, что ты никогда не объяснишься со мной — и вот, наконец, это случилось. Ах, Джон, Джон!..

Он притянул ее к себе поближе, прижался губами к ее губам, и оба они перестали дышать. Только слышалось в их ушах доносившееся из его кармана тиканье часов.

— Который час? — спросила она.

Он вытащил часы, оба они посмотрели на них и кровь в нем застыла.

— Двенадцать минут… проговорила она без малейшей дрожи в голосе. — Сядем, Джон, — ты на этом ящике, а я на полу, у твоих ног, — вот так.

— Я думаю, Джон, — сказала она тихонько, — что мы часто-часто сидели бы так, — я и ты— в особенности по вечерам.

Что-то подкатило ему к самому горлу, и он не ответил. Он слышал, как она задрожала, затрепетала и обвилась вокруг него руками.

И вот послышалось опять: тик-тик-тик…

Он почувствовал, как она стала нащупывать часы и, вынув их, повернула циферблатом к огню так, что увидели оба.

— Уже без трех минут четыре, Джон.

Часы выскользнули у нее из. пальцев. Теперь она села так, что своей щекой прижалась к его щеке, и ее руки обнимали его за шею.

За эти последние секунды, в которые, затаив дыхание, Альдос ожидал, когда пробьют лежавшие на полу часы ровно четыре, казалось, могли бы возникнуть, достигнуть своего расцвета и погибнуть целые миры, могли бы быть написаны истории целых империй и родиться и сойти в могилы тысячи людей, — так долго они тянулись. Он никогда не мог вспомнить потом, как долго они ждали; он не представлял себе, с какой силой прижимал к себе тогда Иоанну. Секунды, минуты и потом еще минуты — его мозг отупел, и он сидел в безумном молчании и ждал. А часы тикали, и это казалось ударами молотка.

Сперва ему казалось, что этот звук долетал до него сквозь ее волосы. Он раздавался где-то над ним, вокруг него, это уже было не тиканье часов, а настоящие удары, упорные, сотрясающие, впивавшиеся прямо в камень. Они становились все слышнее и слышнее, и от них стал содрогаться воздух. Альдос поднял голову. С глазами, как у безумного, он огляделся вокруг и прислушался. Руки его разжались, он выпустил их них уже потерявшую сознание Иоанну, и она, как мертвая, сползла на землю. Он стоял, не мигая, и это настойчивое тук-тук-тук, в сотни раз более громкое, чем тиканье его часов, давило на мозг. Неужели он сошел с ума? Он пошел нетвердой походкой к заваленному выходу из туннеля — и вдруг стал орать, кричать во весь голос, насколько хватало сил, и два раза, теперь уже как настоящий сумасшедший, подбегал к Иоанне, хватал ее за руки, рыдал, звал ее по имени и затем принимался снова орать и снова звать ее по имени. Она пошевельнулась, открыла глаза и с таким же выражением, с каким люди смотрят на человека, внезапно сошедшего с ума, не узнавала его и только повторяла:

— Джон… Джон…

Он схватил ее за руки и с криком побежал вместе с нею к выходу из туннеля.

— Слушай! Слушай! — дико закричал он. — Разве ты не слышишь? Это они… Это Блектон, Блектон и его люди! Слушай… Слушай… Это звук лопат и молотков! Иоанна, Иоанна, мы спасены!

Она не понимала еще, что он говорил. Он волочил ее за co6ой по полу, держа ее за руки, но рассудок все-таки возвращался к ней. Альдос увидел, как она напрягала силы, чтобы понять его, чтобы, по крайней мере, хоть сообразить, в чем дело, и стал целовать ее в губы, стараясь побороть в себе крайнее возбуждение, которое все еще заставляло его дико и в то же время радостно кричать.

— Это Блектон! — то и дело повторял он. — Это Блектон и его люди! Слушай! Разве ты не слышишь, как вонзаются в землю их ломы и как стучат их молотки!

ГЛАВА XX

Наконец, Иоанна поняла, что взрыв не произошел и что это работали Блектон. и его люди, чтобы спасти их. Теперь она стала вслушиваться вместе с Альдосом, и тоже стала плакать от радости, потому что уже не могло быть никакого сомнения в том, что этот равномерный звук действительно исходил извне, раздавался по ту сторону туннеля и как-то странно заставлял содрогаться воздух около их ушей. Некоторое время оба они простояли молча, точно не вполне еще понимая, что могли вырваться из объятий смерти, и что другие люди старались их спасти. Они не старались задавать себе вопросов, почему «койот» не был взорван или как догадались, что они находились именно в нем? И когда они стояли так и прислушивались, до них вдруг долетел чей-то голос. Он чуть-чуть слышался, точно кто-то говорил за десятки миль от них, — и все-таки они узнали, чей это был голос.