Казан - Кервуд Джеймс Оливер - Страница 34

Собака Харкера была помесью датского дога с мастифом. Она родилась на севере и воспитывалась как ездовая собака. Ставили главным образом на дога. Казану же отдавали предпочтение опытные старожилы севера, которые знали толк в собаках и понимали, что означает зловещий красный свет в глазах пса. Старый золотоискатель с реки Кутини шептал на ухо своему приятелю:

— Ставлю на него один против одного. Мог бы даже и два против одного поставить. Он наверняка побьет дога, у того и приемов-то борьбы никаких нет.

— Зато у дога вес, — с сомнением проговорил его собеседник. — Смотри, какие челюсти здоровые и плечи тоже.

— А неуклюжий-то какой! Горло мягкое, брюхо большое, — прервал его золотоискатель с Кутини. — Поверь моему слову, приятель, не ставь ты на этого дога.

У клеток толпился народ. Сперва Казан рычал на все эти окружающие его лица. Потом лег у глухой стены клетки и угрюмо на всех поглядывал.

Драка должна была происходить у Харкера, владельца заведения, которое являло собой нечто среднее между пивной и кафе. Все скамьи и столы были убраны, и посредине комнаты на высоком помосте установили большую клетку. Вокруг клетки были устроены сиденья для трехсот зрителей. Над открытой сверху клеткой висели две керосиновые лампы с рефлекторами из зеркал.

Ровно в восемь вечера Харкер, Мак-Тригер и еще два человека при помощи деревянных шестов вытолкнули Казана на арену, где уже находился дог. Дог стоял, мигая от яркого света ламп. Увидев Казана, он навострил уши. Казан не оскалил клыков. Ни та, ни другая собака не проявили ожидаемой от них враждебности друг к другу. Шепот разочарования пролетел по толпе зрителей. При появлении Казана дог не прыгнул на него, не зарычал, а стал спокойно разглядывать противника, вопросительно склонив свою красивую голову. Потом взглянул на полные ожидания, возбужденные лица людей. Сперва Казан несколько мгновений настороженно стоял против дога, и вдруг мускулы его распустились, и он тоже равнодушно посмотрел на толпу, которая пришла сюда, рассчитывая на смертельную схватку. Над тесными рядами зрителей пронесся презрительный смех. По адресу Мак-Тригера и Харкера посыпались ядовитые насмешки, кто-то свистнул. Сердитые голоса требовали возврата денег, нарастал общий гул недовольства. Лицо Сэнди побагровело от обиды и ярости. Голубые вены на лбу у Харкера вздулись. Он потрясал кулаками и громко вопил:

— Да замолчите, черт вас подери! Дайте им время!

Голоса стихли. Казан повернулся и теперь снова стоял против дога. И дог тоже перевел взгляд на Казана. Осторожно, словно готовясь к прыжку, Казан немного продвинулся вперед. Мускулы дога дрогнули, и он тоже шагнул навстречу Казану. В четырех футах друг от друга они застыли на месте. В помещении воцарилась мертвая тишина. Сэнди и Харкер стояли возле самой клетки, боясь дышать.

Не уступающие друг другу в красоте и силе животные, имеющие на своем счету сотни битв, лишенные чувства страха, стояли друг против друга — жертвы низменных человеческих страстей. Никто не мог видеть вопросительного выражения в их глазах. Они поняли друг друга. Если бы они встретились на воле, оспаривая свои права в упряжке, не миновать бы им тогда жестокой схватки. Но здесь их объединило чувство братства. В самый последний момент, когда их разделял всего один шаг и люди ожидали увидеть первый яростный прыжок, дог медленно поднял голову и поглядел вдаль поверх спины Казана. Харкер задрожал и беззвучно выругался. Горло дога было открыто для Казана, но животные словно обменялись клятвой не нападать друг на друга. Казан не прыгнул. Он повернулся, и обе собаки, великолепные в своем презрении к человеку, смотрели сквозь решетку своей тюрьмы на многоликую массу зрителей.

Раздался дружный взрыв негодования. Люди кричали, требовали, угрожали. В бешенстве Харкер выхватил револьвер и стал целиться в дога. Но вдруг над ревом толпы прогремел голос.

— Не смей стрелять! — послышался приказ. — Именем закона!

На мгновение воцарилась тишина. Все лица обернулись на голос. За последним рядом скамей на стульях стояли два человека. Один из них был Брокоу, сержант полиции Северо-Запада. Это он и кричал. Подняв руку, он потребовал тишины и внимания. Рядом с ним Стоял бледный, худой, сутулый человек небольшого роста, по его виду трудно было бы предположить, что он многие годы провел в суровых условиях Арктики. Теперь заговорил он тихим, спокойным голосом.

— Я даю владельцам пятьсот долларов за этих собак, — проговорил он.

Все в зале расслышали это предложение. Харкер взглянул на Сэнди. Они стали совещаться.

— Драться они не будут, а в упряжке составят отличную пару, — продолжал человек. — Даю владельцам пятьсот долларов.

Харкер поднял руку.

— Прибавьте еще сотню. Шестьсот, и собаки ваши.

Человек заколебался, потом кивнул головой.

— Хорошо, я даю шестьсот, — сказал он.

В толпе послышался ропот недовольства. Харкер взобрался на край помоста.

— Мы что, виноваты, если они не захотели драться? — закричал он. — А коли среди вас найдутся такие, которые хотят назад свои деньги, можете получить их у выхода. Собаки просто одурачили нас. Мы-то тут при чем?

Человек в сопровождении сержанта полиции прокладывал себе путь между стульями. Придвинув бледное лицо к прутьям клетки, он взглянул на Казана и на дога.

— Думаю, что мы будем отличными друзьями, — сказал он так тихо, что разве только собаки могли слышать его. — Не дешево, конечно, мне это обошлось, но мы подадим счет нашему научному обществу. Мне очень нужны четвероногие друзья, у которых было бы столько же силы и благородства, как у вас.

И едва ли кто-нибудь понял, почему и Казан и дог придвинулись поближе к той стороне клетки, где стоял маленький ученый. А тот вытащил толстую пачку денег и отсчитал Харкеру и Сэнди Мак-Тригеру шесть сотен долларов.

24. ОДНА ВО МРАКЕ

Никогда еще одиночество и тьма не обрушивались на Серую Волчицу с такой беспощадностью. Мак-Тригер подстрелил ее друга и увез с собой. Услышав выстрел, она спряталась в кустах недалеко от берега и в течение нескольких часов поджидала Казана. Она верила, что он вернется, как возвращался уже сотни раз. Она лежала, распластавшись на земле, принюхивалась и скулила; ветер не приносил ей запаха ее друга. День и ночь были для Серой Волчицы бесконечным хаосом, но она определила, что начало садиться солнце, что сгущаются вечерние сумерки, и знала, что вот уже зажглись звезды, что река серебрится от лунного света. В такую ночь хорошо бродить по лесам. Серая Волчица заметалась встревоженно и в первый раз позвала Казана. Со стороны реки шел острый запах дыма, и она инстинктивно поняла, что вот этот дым и присутствие человека не позволяли Казану вернуться к ней. Но ближе подходить она боялась. Слепота приучила ее к долгим ожиданиям.

Со дня битвы на Скале Солнца Казан всегда возвращался к ней, ни разу ее не обманул. Трижды звала она его в эту ночь. Потом улеглась под кустом и прождала так до рассвета.

Инстинкт давал ей почувствовать, когда ночь начинала поглощать последние лучи солнца, и точно так же теперь она уловила наступление утра. Вскоре стало пригревать солнце, и беспокойство побороло в ней осторожность. Серая Волчица медленно побрела к реке, принюхиваясь и скуля. Дыма в воздухе больше не было, не могла она уловить и запах человека. Она шла по своему следу до обрыва над рекой и в густом кустарнике остановилась и прислушалась. Потом спустилась на берег и пошла прямо туда, где выстрел настиг Казана во время водопоя. И тут ее нюх уловил запах крови, которой был пропитан песок. Серая Волчица знала, что это кровь ее друга, потому что здесь повсюду был его запах, смешанный с запахом человека. Она нашла и глубокую борозду на песке — здесь Сэнди протащил Казана к лодке. Серая Волчица нашла поваленное дерево, к которому был привязан Казан. И вдруг она наткнулась на дубинку, которой Мак-Тригер укрощал раненого Казана. Дубинка была перепачкана кровью. Серая Волчица села, запрокинула слепую морду к небу, из ее горла вырвался вой, и южный ветер разнес этот вой на несколько миль вокруг. Никогда раньше Серая Волчица так не выла. Это был не зов волка в лунную ночь и не охотничий клич. В ее голосе было горестное стенание, плач по невозвратимой потере. Потом Серая Волчица побрела в кусты и там легла, повернувшись мордой в сторону реки.