Филипп Стил - Кервуд Джеймс Оливер - Страница 21

— Да, мороз зверский, — выговорил Филипп. — Вчера ночью было шестьдесят градусов. Разоблачайтесь.

— Чертова страна, — пробормотал незнакомец, расстегивая шубу. — Я предпочитаю сгореть в лихорадке, чем замерзнуть тут.

Филипп подошел, чтобы помочь ему раздеться, и незнакомец пристально посмотрел на него.

— Странная походка, — сказал он отрывисто. — На повязке кровь, глаза лихорадочные, бледные губы. Больны или ранены?

Филипп рассмеялся, когда маленький человек подскочил к печке и начал греть и растирать руки.

— Ранен, — сказал он. — Не находись вы сейчас в четырехстах милях от человеческого жилья, я бы сказал, что вы доктор.

— Доктор и есть, — сказал незнакомец. — Эдуард Уоллос Боффин, доктор медицины, 300 Уэбеш-авеню, Чикаго.

Глава XIII. ВЕЛИКОЕ ИСПЫТАНИЕ ЛЮБВИ

Прошло около полминуты, прежде чем Филипп, крайне изумленный, смог что-нибудь ответить. Потом он внезапно издал радостный возглас и протянул незнакомцу руку.

— Черт побери! Стало быть, вы из дома?

— Из дома, — повторил тот, с неменьшим изумлением. — Вы — уроженец Чикаго? — спросил он, удивленно глядя на Филиппа и в то же время пожимая ему руку.

— Слышали ли вы когда-либо о Стиле, Филиппе Эгберте Стиле? Так я его сын.

— Батюшки, — задохнулся доктор, глядя на него с еще большим удивлением и выщипывая кусочки льда из своей бороды. — Что вы тут делаете?

— Я в роли блудного сына, — усмехнулся Филипп. — А вы сюда каким образом попали?

— Путешествую для собственного удовольствия, — ответил доктор, глядя на печку и до хруста потирая руки.

Если бы им довелось встретиться на Северном полюсе, Филипп так же быстро узнал бы в нем горожанина. Его теплый шерстяной костюм отличался изящным покроем. На нем были воротничок и безукоризненно завязанный галстук. На часовой цепочке болтался изящный брелок. Он был чисто выбрит, а ван-дейковская бородка его была тщательно расчесана. Все в нем — от пробора до шнурованных ботинок — свидетельствовало о том, что он интеллигент и представитель свободной профессии. Филипп, пожалуй, мог бы отгадать, что он доктор, и даже точнее, хирург, судя по его рукам и по той манере, с которой он растирал над печкой свои длинные белые пальцы. На вид ему было около сорока лет, и лицо его, скорее сильное, чем красивое, освещалось парой удивительных глаз. Они были не велики, не широко расставлены, но блеском своим напоминали две динамо-машины, освещающие внутреннюю жизнь этого человека. То были такие глаза, которые, как казалось Филиппу, свидетельствовали о большой духовной силе.

Доктор перестал растирать руки и, расстегнув пальто, достал из него портсигар с папиросами.

— Они совершенно безвредны, — усмехнулся он, раскрыв портсигар и протягивая Филиппу. — По моему специальному заказу.

— Как быть с индейцем и собаками? — спросил он. — Можно им войти?

Филипп бросился к двери.

— Встреча с земляком так взволновала меня, что я совсем забыл о них! — воскликнул он. Доктор догнал его и схватил за руку.

— Подождите, — сказал он быстро. — Как далеко отсюда до форта Смит?

— Миль шестьдесят.

— Как вы думаете, доберусь я туда без помощи индейца?

— Если вы согласитесь пожить здесь несколько дней, то да, — сказал Филипп. — Я сам намерен направиться в форт Смит, как только буду в состоянии ходить.

Выражение огромного облегчения зажглось в глазах доктора.

— Это как раз то, что мне нужно, Стил, — воскликнул он, в восторге от предложения Филиппа. — Я себя неважно чувствую и не прочь буду отдохнуть немножко. Позовите индейца.

Как только индеец вошел, доктор, к великому изумлению Филиппа, заговорил с ним на его наречии. В глазах проводника зажегся знак понимания, и когда доктор кончил говорить, он произнес одно-единственное слово, кивнул головой и ухмыльнулся. Филипп заметил, что, когда доктор говорил, его щеки окрасились румянцем; не только по его голосу, но и по сдержанным жестам казалось, что он стремился скрыть от постороннего слушателя всю важность своего разговора с индейцем.

— Он сегодня же вечером вернется на Чиппеуей, — пояснил доктор, обращаясь к Филиппу. — Собаки и сани мои собственные, а он говорит, что ему нетрудно добраться туда на лыжах. — Доктор закурил папиросу и прибавил: — Он не понимает по-английски.

Индеец увидел пояс и кобуру Филиппа и пробормотал несколько слов, склонившись над печкой. Доктор не донес папиросы до губ и быстро взглянул на Филиппа.

— Вы, вероятно, из Северо-Западной конной полиции? — спросил он.

— Да.

— Господи, — удивился доктор. — Это вы-то! Чего ради?

— Так себе, — полушутливо ответил Филипп. — И мне довольно солоно приходится на этой службе, доктор. Я попал сюда, преследуя одного человека, и был как следует избит в награду за мои хлопоты. Впрочем, я не особенно горюю. Я даже доволен, что ему удалось удрать.

— Почему? — спросил доктор.

Несмотря на недавнее знакомство, Филипп начал испытывать симпатию к своему собеседнику.

— Да видите ли, — начал он, несколько колеблясь. — Он был из той категории преступников, которых толкают на преступление обстоятельства. Виновен был не он, а другой человек. Он пострадал за чужие грехи.

Если бы доктора укололи булавкой, он и то не мог бы вскочить со стула с большей поспешностью.

— Вот, вот именно, — горячо воскликнул он, шагая взад и вперед по хижине. — Это больше, чем теория, это истина. Большинство людей страдают по чужой вине… С этим мы рождаемся, и этот принцип мы поддерживаем и причиняем массу страданий, сея горе и обиды из эгоистических побуждений.

И только один раз из ста бумеранг прилетает обратно и попадает в того, кто это действительно заслужил. Но если уж он попадет, тогда… о, тогда…

Он замолчал так же неожиданно, как начал, и неестественно рассмеялся.

— Ну, ладно! — воскликнул он. — Давайте-ка посмотрим вашу голову, Стил. Я заговорил о горе и страданиях и вспомнил, что в качестве хирурга я мог бы быть вам полезным.

Филипп заметил, что доктору стоило больших усилий овладеть собой, и пока его новый знакомый развязывал повязку на его голове, он задал себе вопрос: какое таинственное дело могло завести доктора в форт Смит?

Доктор вывел его из задумчивости.

— Странное место для ушиба, — сказал он отрывисто. — Впрочем, ничего серьезного — ссадина местная, лихорадка местная. Мы вас скоро поставим на ноги. — Он подошел к шубе и достал из глубокого кармана кожаный медицинский ящичек.

— Странное место, странное место, — бормотал он, возвращаясь с пузырьком в руке. — Вы упали на берегу, так, что ли?

Филипп рассмеялся, и пока доктор хлопотал над его головой, он дал ему подробнейший отчет о своей встрече с Де-Баром. И только несколько часов спустя, когда индеец ушел, и они, поужинав, сели к гудящей печке и мирно закурили, ему пришло в голову, не слишком ли он был откровенен. Редко приходилось встречать Филиппу человека, который бы произвел на него такое приятное впечатление, как маленький доктор.

Он рассказал ему все свои похождения, задавал тысячу вопросов о жизни в Чикаго. Он установил, что доктор знает Чикаго еще лучше, чем он сам, что он знаком со многими его знакомыми и живет в шикарном квартале. Однако доктор избегал говорить о себе и своих делах и ловко переводил разговор на другую тему, когда Стил хотел что-нибудь выяснить.

Было уже поздно, когда Филипп встал и предложил идти спать. Он посмотрел своему собеседнику в лицо и рассмеялся.

— Боффин, Боффин, Боффин, — пропел он. — Странно, что я никогда не слышал вашего имени в Чикаго, доктор. Какого черта вас занесло сюда?

В его глазах светился откровенный вызов. Доктор слегка наклонился к нему, как бы собираясь заговорить, но сдержался, несколько секунд его смеющиеся глаза смотрели прямо, и когда он, наконец, нарушил молчание, на его щеках вспыхнул тот самый нервный румянец, который Филипп заметил раньше.

— Я знаю вашего отца, — сказал он тихим голосом, — Я знаю его хорошо, и я, разумеется, читал все, что писали газеты о вашем разрыве с обществом и отъезде в Южную Америку. Я думаю, вы человек честный.