Быстрая Молния - Кервуд Джеймс Оливер - Страница 35

Быстрая Молния не почуял запаха врага, поскольку ветер дул от него, но вовремя разглядел зеленоватые огоньки рысьих глаз, когда та все ближе и ближе подползала сквозь мрак. Если бы Пайсью умела соображать, она бы прикрыла глаза и, лишь приблизившись на расстояние прыжка, открыла бы их вновь. То, что ей видны были сдвоенные огоньки глаз Быстрой Молнии, отнюдь не подсказывало ей, что и ее собственные глаза также можно видеть и что ее приближение не осталось незамеченным. Подобные сопоставления были чужды примитивным инстинктам огромной кошки. Она подкрадывалась против ветра, и именно это было для Пайсью основной гарантией успеха.

Быстрая Молния не делал попыток избежать дальнейшего развития событий, которые, как он чувствовал, могли привести к большой трагедии. Испуганное поскуливание овчарки, тоже заметившей приближение пылающих глаз, прибавило ему твердой решимости выполнить то, что подсознательно сформировалось в его мозгу. Некая загадочная, непостижимая для человеческого разума сила снова воодушевляла и вдохновляла его на бой за свою подругу. Он не сдвинулся ни на дюйм, но Светлячок постепенно отползала все дальше и дальше назад по мере того, как зеленоватые глаза Пайсью становились все ближе. Из своей деревянной пещерки Гастон и Жанна тоже вглядывались в угольную черноту, напряженно прислушиваясь и ожидая. Они тоже заметили сверкание глаз, и мужчина шепотом объяснил жене смысл того, что сейчас произойдет и как это отразится на их дальнейшей судьбе. Предстояла смертельная битва, и от ее исхода зависело, будет ли у них мясо, чтобы прокормиться до тех пор, пока не спадет паводок.

Кровь горячей волной отхлынула от их сердец, когда до них донеслись первые отголоски грандиозной ночной дуэли, состоявшейся на погруженном во мрак Куаху, Великом Заторе. Женщина закрыла ушки маленькой Жаннет, чтобы та не проснулась от всего этого ужаса. Даже глаза овчарки не могли разглядеть, что случилось в первые мгновения жестокого побоища. Не дожидаясь нападения Пайсью, Быстрая Молния бросился, словно ракета, на большую кошку, когда та находилась в десяти шагах от него; у Пайсью едва хватило времени, чтобы принять боевую позу рысей, когда челюсти волка-собаки сомкнулись на ее горле. В течение двух или трех минут продолжалось это жуткое невидимое единоборство, и тут внезапно страх покинул сердце Светлячка, а в жилах ее вспыхнул воинственный огонь отважных колли, шотландских овчарок. Она не могла оставаться безучастной, когда Быстрая Молния, ее друг, сражался, и сражался за нее. Смысл происходящего задел ее за живое, и она, словно маленькая злобная фурия, кинулась в драку. Зубы у нее были острее, чем у Быстрой Молнии, хоть и не такие длинные. В первом яростном прыжке она вцепилась кошке в крестец. Зубы ее вонзились довольно глубоко, и злобное бешенство придало ей силы. Снова и снова нападала она, и подобно тому, как Быстрая Молния некогда спас ее от Уопаска, полярного медведя, так и Светлячок на сей раз спасла Быструю Молнию от Пайсью, громадной рыси. Ибо во мраке Быстрая Молния дрался с незнакомым противником, чьих способов и приемов борьбы он не знал. Атака Светлячка помогла ему — изорванному, окровавленному, с глубокими ранами, в двух или трех местах проникавшими чуть ли не до внутренностей, — справиться наконец с врагом. Воспользовавшись тем, что внимание рыси было отвлечено на мгновение, он уловил подходящий момент и схватил ее за загривок. В течение следующих двух минут Пайсью навеки простилась с жизнью.

Из темноты вышел человек с дубиной, и Быстрая Молния со Светлячком, оставив труп поверженного врага, убежали на дальний конец Куаху, где овчарка еще долгое время спустя продолжала зализывать мягким красным языком тяжелые раны своего друга.

Когда наступил день, женщина с черными блестящими волосами подошла к ним, — но не настолько, чтобы вызвать опасения, — и бросила им обрезки сырого мяса, к которым отважилась прикоснуться Светлячок. А мужчина, набожно перекрестившись, поклялся ни при каких обстоятельствах не причинять вреда этим двум зверям, подарившим им жизнь на Куаху, Великом Заторе, ибо — несомненно! — их в своей неизбывной милости послал сюда le bon Dieu, Всевышний Творец.

Еще через день Быстрая Молния ел мясо, сохранившее запах человеческих рук, и в течение следующих трех дней мясо Пайсью, рыси, справедливо распределялось между людьми и зверями. На седьмой день Быстрая Молния и Светлячок переплыли на берег; мужчина и женщина смотрели, как они уплывают, и Гастон прошептал, что завтра они тоже уйдут, а в черных глазах женщины появился подозрительный блеск — и слезы.

Глава 8. Тревоги и судьбы зверей

Трезор был однолюб по отношению к своему хозяину, а хозяин Трезора — однолюб по отношению к своей собаке; это следует понимать так, что Трезор никогда не знал другого хозяина, а его хозяин волею случая не имел другой собаки. Гастон Руже был его хозяином, Жанна с ее длинными, черными как вороново крыло волосами была его хозяйкой, а малютка Жаннет в счастливое и радостное четвертое лето ее жизни была его божеством, к чьим маленьким ножкам он склонялся в благоговейном обожании. После великого весеннего паводка, разрушившего жилище Гастона, когда тот едва спасся вместе со своими милыми Жаннетами, неунывающий француз срубил новую бревенчатую хижину в дикой лесной глуши к востоку от Большого Невольничьего озера. Но одновременно с радостью новоселья наступило время печали, ибо обитатели хижины не сомневались в том, что Трезор погиб во время наводнения, поскольку они не смогли взять его с собой в каноэ при поспешном бегстве из разваливающегося дома. Но Трезор не отдал так легко Богу душу, и в один прекрасный день, едва новая хижина была маломальски построена, он издалека услышал звон топора своего хозяина и явился к нему, голодный и довольный.

Трезор был великаном. Кровь, которая текла в его жилах, принадлежала в основном мастиффам. Пять лет тому назад, ранней зимой, Гастон и Жанна покинули зачумленный край и отправились дальше на север в поисках новых земель обетованных; все их пожитки тащил запряженный в сани Трезор. В черные и светлые дни, когда надежды расцветали в сердцах Жанны и Гастона и когда увядали, могучий Трезор ни разу ни на мгновение не подводил их, но, как и подобает верному слуге, делал все, чтобы они наконец достигли цели своего путешествия на Скалистой реке. И здесь, в торжественную и радостную пору их первой весны, родилась маленькая Жаннет.

И по той причине, что Трезор был однолюбом, принадлежащим одному человеку, одной женщине и одному ребенку, он не был похож на остальных собак этого лесного края. Дикий и грубый мир не научил его жестокости. Он убивал — но не из-за страсти к убийству. И он не бегал с волками, не убегал в пору брачного сезона, что для Гастона Руже было сущим чудом. В такие дни глубокое, томительное одиночество тяготило пса, а душа его наполнялась тоской по подруге и по радостям супружеской жизни.

И Гастон, понимая его, гладил его голову и приговаривал на мягком и красочном английском языке, которым он пользовался, когда не говорил по-французски:

— Ты монреальский собака, Трезор, а Монреаль чертовски далекий отсюда! Ты мечтаешь о монреальской собака-жена, а он никогда не придет! Tonnere,[5] зачем ты не слушаешь волки? Он воет! Он зовет! Он просит тебя приходить, и делать свадьба, и иметь дети, — и я говорю тебе: Монреаль чертовски далекий, и ты лучше иди и приходи назад, как хороший собака! Иди. Я скажу тебе: до свидания, и приходи назад, Трезор. Все дикие собаки делают так. Когда вокруг нет собака, они делают свадьба на волк. Зачем ждать монреальский жена? Он никогда не придет этот дикий место. Мы слишком чертовски далеко!

После этого Гастон хлопал Трезора по спине, как он похлопал бы своего приятеля-мужчину, и снова уговаривал его идти к волкам, — улыбаясь во весь рот при мысли о том, что сказала бы черноволосая Жанна, если бы услыхала его чудовищные советы.