Биг Сур - Керуак Джек - Страница 27

Опять все дрожит, руки трясутся, разжечь огонь и то не могу, приходится Билли – «Даже огонь разжечь не могу!» – восклицаю я – «Зато я могу», – говорит она, редкий случай когда она дает понять что так мне дураку и надо – Эллиотик без умолку пристает к ней: «Эта палка для чего, для огня? как она горит? почему горит? а мы где? а когда мы уедем?» и все это разрастается, она уже говорит собственно с ним а не со мной ибо я сижу глядя в пол вздыхаю – Позже когда у него тихий час мы спускаемся по тропе к морю, около полудня, в тоскливом молчании – «В чем дело, интересно», – вслух говорю я – Она: «Ночью в спальнике было все так хорошо а теперь ты даже руку мне дать не хочешь черт возьми я покончу с собой!» – Ибо на трезвую башку я начинаю соображать что эта история зашла слишком далеко, что я не люблю Билли, только морочу ей голову, что я напрасно всех сюда притащил и просто хочу домой, что меня как наверное и Коди до смерти достала вся это нервотрепка с вечным возвращением в этот несчастный каньон с привидениями, и снова мурашки по спине когда мы проходим под мостом где торчат в небо бессердечные останки автомобиля, напоминая о бессердечии мудрости – И внезапно словно впервые замечаю я как ужасно сдувает в прибой листья каньона, как нерешительно приближаются они c каждым порывом ветра и наконец бросаются в волны чтобы смыться, смяться и смешаться с морем – Оборачиваюсь и замечаю как ветер гонит их с деревьев в море, прямо-таки сдирает в смерть – А я в таком состоянии что вижу как по-человечески трепещут они перед этой чертой – Поспешно, поспешно – В страшном ревущем порыве осеннего ветра Биг Сура.

Бум, шлеп, по-прежнему говорят волны, только меня уже достало все что они когда-либо говорили или скажут – Билли хочет чтоб я прогулялся с ней до пещер, но я не хочу вставать с песка, где сижу прислонившись к камню – Она уходит одна – Я вдруг вспоминаю Джойса и глядя на волны понимаю: «Ты просидел тут все лето записывая так называемый шум моря не догадываясь насколько серьезна наша жизнь и рок, дурак, беспечное дитя с карандашиком, пойми, ты всего лишь беспечно играл в слова – а все твои великолепные скептические выкладки насчет могил и морской смерти НА САМОМ ДЕЛЕ ПРАВДА, ДУРАК! Джойс мертв! Море забрало его! заберет и ТЕБЯ!» и я смотрю как Билли бредет вдоль коварной линии прибоя, она уже неоднократно (видя мое безразличие и разумеется полную безнадежность нашего посещения Коди а также безнадежность своей разгромленной квартирки и разбитой жизни) стонала: «Когда-нибудь я покончу с собой», уж не собирается ли она ужаснуть небеса и меня заодно внезапным самоубиением в волнах этого страшного прибоя – Вижу ее летящие светлые волосы, печальную тонкую фигурку, одна у моря, у пожирающего листья моря, что-то это мне напоминает – Вспоминаю ее музыкальные смертные вздохи и вижу ясно впечатанные в мозг слова: СВ. КАРОЛИНА МОРЕЙ – «Ты был моим последним шансом», сказала она, но не все ли женщины это говорят? – А вдруг под «последним шансом» она разумеет не замужество а некое глубинно-печальное осуществление чего-то во мне такого, что ей необходимо спасти, по крайней мере такое впечатление возникает из всей той мглы что мы с ней делили – Вдруг я действительно отказываю ей в чем-то священном для нее, или я просто дурак неспособный на воистину и во веки веков глубокие отношения с женщиной и всегда готовый променять их на песню за бутылкой вина? – В этом случае жизнь моя кончена и джойсовские волны подтверждают пустыми ртами: «Да, это так», и листья один за другим торопятся по песку топиться – И новые листья, сотни в минуту, приносит с дальних холмов ручей – Ревет и рвется ветер, сплошная солнечно-желтая и пронзительно-синяя ярость – Я вижу, как качаются скалы, словно Господь и впрямь прогневался на мир и решил его уничтожить: большие скалы дрожат и качаются в моих немых глазах: Господь говорит: «Зашло слишком далеко, вы все так или иначе заняты разрушением грех прах тррах теперь вам КОНЕЦ».

«Второе пришествие, тик-так», – думаю я содрогаясь – Св. Каролина Морей заходит все дальше – Побежать бы догнать, но слишком уж далеко – Я понимаю, что если эта сумасшедшая решится, придется со страшной силой бежать и плыть за ней – Я встаю наготове, но тут она как раз поворачивает назад… «Если я про себя называю ее «этой сумасшедшей», интересно, как она называет меня» – Черт, как же я устал от жизни – Хватило бы духу, утопился бы в этой утомительной воде, но и это не выход, так и вижу череду трансформаций и уровней, переплавляющих нас в очередное страдальчество, вечное проклятье – Малышка, кажется, ощущает то же самое – С печальным видом бредет она подобно Офелии босиком среди грохотов.

Вдобавок ко всему появляются туристы, люди из других домиков каньона, сезон солнечный и они два-три раза в неделю выезжают на природу, и до чего же грязный взгляд бросает на меня пожилая дама, она наверняка слышала о «писателе» которого пригласили тайно пожить у Монсанто а он вместо этого таскает сюда пьяные компании и вот сегодня притащил худшую из шлюх – (Все-таки сегодня утром Дэйв с Романой занимались любовью на песке при свете дня, так что их было видно не только всему пляжу, но и из нового домика на вершине утеса) – Так что все прекрасно знают, что у Монсанто веселье, причем в его отсутствие – Пожилую даму сопровождают разномастные дети – Так что когда Билли возвращается с того конца пляжа и мы вместе отправляемся домой (причем я скрывая смятение пытаюсь раскурить на ветру дурацкую длинную чародейскую трубку) дама беззастенчиво осматривает ее уже в упор но Билли только улыбается легко как девочка и чирикает «здрасте».

Я чувствую себя самой неблагодарной и недостойной сволочью на свете, ветер зверски треплет мои волосы и лупит ими по идиотской роже, похмельная паранойя разворачивается во всей своей жалкой красе.

Вернувшись в хижину, я не могу рубить дрова так как боюсь оттяпать себе ногу, спать не могу, сидеть не могу, гулять не могу, все хожу к ручью хлебать воду, раз тыщу, на удивление вернувшемуся с вином Дэйву Уэйну – Мы сидим с ним попивая каждый из своей бутылки, мне в моей паранойе подозрительно почему это я должен пить из одной бутылки а он из другой – А он радуется: «Пойду рыбки наловлю, будет отличный ужин; давай, Романа, настриги салатик и чего-нибудь еще там придумай; сейчас мы оставим вас одних, – добавляет он думая что мешает Билли и мрачному мне – а то может смотаемся вечерком в Непент, посидим на терраске, развеем тоску «манхэттенами» или навестим Генри Миллера?» – «Нет! – почти кричу я. – Я совершенно измотан и делать ничего и видеть никого не желаю» – (причем мне страшно стыдно перед Генри Миллером, неделю назад мы с ним уже договаривались о встрече но вместо того чтоб появиться у его друга в Санта-Крузе в семь, звоним ему все пьяные издалека в десять, и бедный Генри говорит: «Жаль, Джек, что мы не встретились но я старый человек и в десять ложусь спать, а вы раньше двенадцати досюда не доберетесь») (голос по телефону такой же как на записях, носовой, бруклинский, добродушный, и он несколько разочарован, так как имел несчастье согласиться писать предисловие к одной моей книжке) (хотя сейчас в покаянной паранойе я думаю: «Ну и хрен с ним, подписался как все эти дядьки пишут предисловия даже не читая») (пример того до какой степени психотической подозрительности я докатился).

Наедине с Билли еще хуже – «Даже не знаю, что делать, – рассуждает она у огня как древняя салемская домохозяйка («Или Салемская ведьма?» – прищуриваюсь я) – Можно отдать Эллиота на воспитание в частный дом или приют и уйти в монастырь, их тут много – или убить себя и его» – «Не говори так» – «А как еще говорить, если некуда деться» – «Ты меня не за того приняла, от меня толку не будет» – «Сейчас-то я уже вижу, ты говоришь что хочешь быть отшельником но что-то непохоже, ты устал от жизни и хочешь спать, я в общем-то тоже но мне надо заботиться об Эллиоте… надо убить себя и его и все разрешится» – «Слышь, хорош гнать» – «В первую ночь ты сказал что любишь меня, что со мной интересно, что тебе никто никогда так не нравился, а потом опять запил, теперь-то я поняла, правду о тебе говорят: и обо всех таких как ты: О я понимаю ты писатель и много страдал, но иногда ты такая сволочь… но я понимаю ты ничего не можешь поделать, я знаю ты на самом деле не сволочь просто страшно искалечен, ты мне объяснял почему… но ты вечно ноешь как тебе хреново, а о других не думаешь, Я ЗНАЮ что ты ничего не можешь поделать, такая забавная болезнь она у многих из нас есть только некоторые ее лучше скрывают… но как же то что ты говорил в ту ночь, и даже сейчас про Святую Каролину Морей, почему ты не слушаешь свое сердце, сердце знает что есть Добро, чует настоящее, а ты так легко поддаешься отчаянию… но вообще наверное ты хочешь вернуться домой и устроить свою жизнь может быть с твоей подругой Луизой» – «Нет, с ней бы я тоже не мог, у меня в душе как будто запор, я не способен на движение эмоций, понимаешь эмоций, как бы такая большая волшебная тайна и все говорят: «О как прекрасна жизнь, как чудесна, Бог создал то, Бог создал се», а откуда вы знаете что Он не ненавидит то что создал: может, Он вообще был пьян и не заметил что сотворил впрочем это я конечно наврал» – «Может быть Бог умер» – «Нет, Бог не мог умереть ибо Он есть нерожденный» – «А как же все твои философии и сутры?» – «Ты что, не видишь что все превратилось в пустые слова, я понял что играл как беспечное дитя в слова слова слова а вокруг большая серьезная трагедия, оглянись» – «Но можно было приложить хоть какое-то усилие, черт побери!»