Заколдуй меня - Кертис Джек - Страница 4

«Постарайся добраться до машины! — твердил себе Ник. — Рана не очень серьезная. Постарайся добраться до машины! Плохо, конечно, что ты не знаешь этих мест. Скройся скорее в темноте, стань неслышным в шуме прибоя. Придумай, как добраться до автомобиля».

Еще одна мысль не давала ему покоя: "Кто это был, черт возьми, кто?!"

Рана пульсировала, и он, пока бежал, опустил руку вниз и напряг мышцы от запястья до локтя, чтобы дать ей расслабиться в том месте, где она была повреждена. Здоровой рукой он сжимал нож. Последние несколько футов он проковылял по дорожке со вделанными в бетонную дамбу перилами — дальше начинался холм.

Ник стал карабкаться вверх и сразу же погрузился во мрак. Выбранная им тропинка пролегала ярдах в пяти от гребня, но он этого не видел. Черная торфяная поверхность сливалась с такими же черными океаном и небом. Он слышал, как шумит океан, улавливал его запах, чувствовал, как ветер обдувает лицо. Но бежал в темноте, сквозь темноту.

Колючие кустарники хлестали по ногам. Защищаясь от них, Ник наклонился вперед и вытянул руку, но тут же почувствовал, как проступает на коже кровь. Зено слышал, как он вскрикнул, — где-то совсем рядом, как ему показалось. Теперь, когда городские огни остались у них за спиной, Зено оказался в более выгодном положении. Он остановился и стал с напряжением всматриваться в темноту, словно желая загипнотизировать свою жертву. Он увидел во мраке едва различимый силуэт и тут же подался всем телом вперед, занеся руку за спину, и резко выбросил ее вперед, словно ударив хлыстом.

Ник снова споткнулся; внезапно у него свело одну ногу, и он попрыгал на второй, давая мышцам расслабиться, пока судорога не прошла. Но только он поставил ногу на землю, как ее пронзила боль, от икры до паха. Он скорчился и, держась за ногу, прихрамывая, продолжал двигаться вперед. Затем нащупал рукоятку ножа и почувствовал, как кровь, вытекая из пульсирующей раны, капает на руку.

Он выронил нож и схватился за тот, который торчал из ноги, видимо решив, что он лучше, но потерял равновесие и скатился футов на двадцать, а то и больше, вниз по склону. Обеими руками он взялся за ногу, держа ее на весу, и раскрыл рот в беззвучном крике. Боль накатывала волнами. Он чувствовал слабость и тошноту. Больше всего ему хотелось сейчас закричать. Наверное, стало бы легче.

Ник схватился за кустик травы. Перевернулся, стараясь встать на колени, слезы капали на тыльную сторону ладони. Он выжидал. Единственным его преимуществом было то, что, скатившись со склона, он перестал быть виден на фоне неба в слабом мерцании городских огней. Послышался топот — чьи-то ботинки хлопали по грязи, покрывавшей тропинку. Ник лежал, затаившись в темноте, слушая, как топот стихает. Вскоре эти звуки исчезли, кроме посвистывания ветра и шума перекатывающихся внизу волн.

Он прождал минут десять, может быть, больше — время летело невероятно быстро. Он обнаружил, что от падения нож сместился — теперь он торчал из ноги под прямым углом, и Ник вытащил его, чуть нажав на рану большим и указательным пальцами, чтобы лезвие шло свободнее. Нож упал в траву и тут же потерялся.

Одной рукой зажимая рану, Ник стал спускаться по склону: он раз за разом подтягивал ягодицы к пяткам, приподнимая колени, потом сгибался и начинал все сначала, повторяя движения гребца, только в обратном порядке. Время от времени он останавливался: когда боль становилась нестерпимой или когда раненую ногу сводило судорогой и он не в силах был ею пошевелить.

Спустившись вниз, он встал на ноги и сделал несколько шагов по дороге в сторону города. В ботинках хлюпало. Он постарался представить, как выглядит со стороны, и воображение нарисовало человека, залитого кровью. Кровь на запястье, кровь на лице, в тех местах, где он вытирал слезы, кровь на одежде, вокруг ран, и кровавый след, тянущийся за ним, словно за улиткой.

Он шел на огни, время от времени впадая в забытье. Каждый шаг отдавался в ушах ударом молота по наковальне и казался целой милей. В ушах звучал голос Луизы: «Мы везде искали. Тебя никто не видел».

Попавшие в лицо брызги вывели его из забытья. Он миновал скрывавшую его скалу и теперь держался за перила дамбы. Ветер по-прежнему швырял на дорогу брызги, но на море уже начался отлив, и стала видна усеянная галькой прибрежная полоска.

Ник посмотрел в сторону отеля и увидел свою машину, припаркованную на асфальтовой дорожке слева от входа. От подножия скалы до нее было чуть меньше двухсот ярдов, а между этими двумя точками располагалось несколько пролетов лестницы, ведущих от дамбы вниз — к воде. Один пролет — напротив отеля, другой — недалеко от того места, где стоял Ник. Здесь, на пирсе, он был хорошо виден. Но меньше всего ему сейчас хотелось наткнуться на руку, протянутую для помощи, или услышать участливый голос.

Он неуклюже, прыжками, преодолел ступеньки и, очутившись наконец на гальке, едва удержался на ногах. Постоял у стены, чтобы отдышаться, прислонившись спиной к шершавому бетону и держась за раненую ногу. При падении рана открылась, но не причиняла сильной боли, только пульсировала. В свете уличных фонарей, падающем сверху, он рассмотрел нагромождение мокрых камней и волнистую линию пены там, куда отступило море.

Он падал почти каждые несколько ярдов — не из-за каких-либо особых препятствий, просто ноги скользили на мокрых, облепленных водорослями камнях. Продвигаться можно было, только подавшись всем телом вперед и вытянув здоровую руку, чтобы, поскользнувшись, опереться на нее. Промокшие полы плаща набрякли. После каждого падения он отдыхал, и отдых становился все продолжительнее.

Ник закрыл глаза и увидел Луизу с Майклом. Они стояли у двери, пока он ковылял к ним в изодранной, залитой кровью одежде.

«Мы везде искали тебя», — произнесла Луиза.

Она хмурилась, удерживая за руку Майкла, словно появление Ника таило в себе угрозу для мальчика.

Он понял: следовало рассказать Луизе, куда и зачем он едет. Выложить все начистоту. Это и было «самым страшным» — рассказать все.

Добираясь от лестницы рядом со скалой до другой, поднимающейся прямо к отелю, Ник падал раз двадцать, не меньше. Боль, словно волны, плещущиеся у берега, окатывала его с головы до ног, яростно, безостановочно и, схлынув на какое-то время, уйдя в раненые плечо и ногу, возвращалась, захлестывая его мутным потоком. На нижней ступеньке лестницы он присел, прижавшись щекой к мокрой и прохладной дамбе. Рука в кармане плаща сжимала ключ от машины, словно талисман, напоминающий о доме.

«Нужно собраться с силами, — подумал он, — и взобраться по лестнице. Пересечь улицу. Сейчас темно, воздух влажный от брызг — это видно по стенам зданий. Если кто-то и встретится по дороге, мокрая одежда не вызовет никаких подозрений. Потом заберусь в машину и на медленной скорости отъеду миль на пять — этого вполне достаточно. Остановлюсь и окажу себе первую помощь. В машине есть аптечка с бинтами, марлей, антисептиками и парацетамолом. Затем поеду домой. Нигде не задерживаясь. Расскажу обо всем Луизе. И, может быть, испытаю наконец облегчение».

Он снова погрузился в мечты. Вот он дома. Мягко светит послеобеденное солнце, в окно виден Майкл, играющий на лужайке. Ник уже чувствует себя лучше. Рука и нога все еще побаливают; но он в тепле и в уюте и знает, что сделал правильный выбор. Луиза сидит в гостиной на большом ситцевом диване и слушает его рассказ о «самом страшном».

Кажется, она слышит его, хотя сам он себя не слышит. Слова слетают с губ в пугающей тишине, достигая только ее ушей... Он вскакивает на ноги.

«Ник!» — восклицает Луиза резко, с укором. И он оборачивается.

«Ник!» — И он оборачивается на звук.

Рука Зено взметнулась вверх, словно предупреждая: замрите, сейчас отсюда вылетит птичка.

Потом раздался несильный взрыв. Белое магниевое пламя вспыхнуло в нескольких дюймах от лица Ника. Он повернулся, покачиваясь на камнях, выставив вперед руки, будто слепой. Весь мир стал белого цвета. Он всматривался в эту белизну, но там была пустота, вакуум, словно зрачки затянуло пеленой.