Игра в зеркала - Шумилова Ольга Александровна "Solali" - Страница 23

Мысли стремительно сменили направление. Постойте, постойте, мы же кроме лица еще ничего не видели. Тут должно быть просто нагромождение аномалий, а не просто подпорченная физиономия. Голубые глаза — это еще мелочь, интересно, что там дальше… У внутренних органов тоже должно быть интересное строение… Так-так-так…

Я хищно покосилась на перчатку и облизнулась.

Затянутая в черную кожу рука стремительно спряталась в карман.

— Я смотрю, необходимый энтузиазм у вас уже появился. Не переусердствуйте только.

— Как я уже говорила, подобных технологий…Гм… — перед моим носом появилась моя собственная диссертация «Теоретический подход к проблеме…». Я подняла на Эрика глаза. — Там написано «Теоретический подход». К тому же рассматривались примитивные формы жизни. Где вы вообще выудили эту идиотскую работу? Ее не допустили даже к защите.

Меня начало грызть беспокойство. Написание этой работы было одной из величайших глупостей в моей жизни. Слава богам, она осталась пылиться в архивах Академии, так и не защищенная в виду своей откровенной фантастичности и не виденная практически никем. И прекрасно, что никем — тогда я еще была не в полной мере ознакомлена с горизонтами современной науки и техники, и не понимала, какие именно идеи следовало держать при себе. А теперь вот приехали…

Ладно, хотя бы ясно, чем Эрик руководствовался, выбрав меня. Ведь подобных технологий действительно не существует. Здесь и сейчас.

— Это все неважно, — в его тоне проскользнула тяжелая, застарелая усталость. Он мотнул головой, и темные волосы рассыпались, прикрыв лицо.

Приглашающий жест:

— Пойдемте.

Я развернулась и направилась вслед за ним в главную рубку. Черная высокая фигура застыла в полумраке на фоне россыпи звезд. Тысячи звезд… Свечи во мраке.

— Я наблюдал за вами. Долго. Можно сказать, все те годы, что вы работали в головной Академии Центра. Вы не получили степеней, не получили и особого признания. Но ход ваших мыслей, ваш подход к проектам — в сотни раз ценнее, чем десяток степеней. И это дает мне надежду, что справитесь… И не пугайтесь так — вам я поручаю как раз «теоретическую» разработку проблемы. Специалистов, способных ювелирно выполнить работу по написанному алгоритму — легион, способных же этот алгоритм пусть даже наметить, я до этого не видел. По прибытии на место вы получите все необходимое для проведения установочных исследований. Составьте список необходимой вам информации — частично я могу предоставить ее уже сейчас, и начинайте думать. Без вознаграждения за свои труды не останетесь, так что об этом аспекте не волнуйтесь. Смею надеяться, мы договорились?…

— Один вопрос. Нескромный. Все это стоит такого количества кредитов, которое может себе позволить не всякий Университет…

— Вы считаете, я ограбил банк? — резкий смешок. — Я оружейник, моя милая. Смею надеяться — хороший.

— Мдам… — промычала я. Не думаю, что версия о банке так уж нежизнеспособна, хотя, пожалуй, поддается корректуре за счет контрабанды. Оружейник… Ну-ну. — Хорошо, я подумаю.

— Думайте. Я не ограничиваю вас во времени. В разумных пределах, конечно, — Эрик бросил на меня выразительный взгляд и отошел к консолям управления.

Скрипнуло кресло. Я подняла глаза на темный затылок и задумалась. Что же с тобой делать, Эрик? На самом деле? Состав преступления есть… и нет. Или?…

Ладно, не мне решать. Судейская коллегия решит. На худой конец — Командор, раз уж он взял операцию на личный контроль.

Электронный блокнот возник в пальцах, световое перо начало медленно выводить «список необходимой информации». Операция фактически исчерпала себя. Все что осталось, проходит скорее по ведомству таможни и полицейского управления Мерры, чем Корпуса. А посему — в ближайшем порту подводим итог совершенной оперативным отделом глупости. Пока же попытаемся извлечь хоть немного пользы из создавшегося положения.

Световое перо запорхало быстрее. Информация в этом мире ценность гораздо большая, чем свеженькие хрустящие кредиты, даже если это всего лишь информация о чьей-то родословной. Задним числом я даже посочувствовала черноволосому авантюристу — сотня против одного, что после моего доклада научный отдел Корпуса возьмется за него настолько плотно, насколько он и не мог мечтать. Правда, с совершенно иными целями, но это уже частности.

А все же с ним было интересно играть. Опасно, не спорю, но интересно.

Я закусила губу, поймав себя на мысли, что начинаю думать о нем в прошедшем времени. Вот этого не стоит делать ни в коем случае. Расслабляет.

— Ким… Вы же ожидали не этого, — неожиданно раздалось за спиной. Я вздрогнула, отчасти работая на образ. К стыду своему, лишь отчасти… — Тогда чего?

Тяжелые руки легли на спинку кресла, широкая тень упала под ноги. Эрик, Эрик… Снова прячешься за моей спиной. Да ты и всегда прятался — в редкой тени поднятого воротника, в непроницаемой черноте неосвещенных коридоров, сумраке рубки, почти никогда не глядя прямо в лицо, отворачиваясь, опуская голову… вот только я заметила это слишком поздно. Чего я ожидала? Уж не того, что ты проведешь меня. Браво!..

— Чего я ожидала? Ты не поверишь — ничего.

— Не верю, ты права, — улыбнулся. Криво, сухо. Ладонь с силой хлопнула по спинке кресла. — Впрочем, я знал, что ты солжешь.

Он развернулся на каблуках и бесшумно заскользил к выходу из каюты. Импульсивный крик рванулся из горла и полетел ему в спину:

— Зачем же спрашивал, Эрик?…

Резкий разворот, холодный взгляд, приподнятые брови:

— А вдруг? — он помолчал и вышел.

А вдруг… Я вздохнула.

Световое перо вернулось к прерванному занятию.

В лицо плеснула холодная вода. Я встряхнулась, отфыркиваясь. Ночные труды не прошли даром — в добавок к подробному, и, надеюсь не слишком очевидно избыточному опроснику я обзавелась глубоко засевшей мигренью.

И… Я закусила губу. И, кажется, побочным продуктом мигрени. В россыпи вопросов, цифр и фактов, в сотнях маленьких зеленоватых букв, светящихся на темном фоне, заключался полный анамнез человеческой жизни. Или — смерти. Разложенная по полочкам, вскрытая и распотрошенная на прозекторском столе моего профессионализма, она вызывала чувства мутные, мятущиеся и неясные, тогда как профессионализм вызывал чувство кристально чистое и ясное — гадливость.

Моя мораль описывается одним словом: «надо», и теперешнее появление некогда удаленного хирургическим путем чувства изрядно меня удивило. Скорее позабавило, чем испугало. Жизнь описывается всего в нескольких десятках переменных, смерть и вовсе обходится одной. Когда-то я спросила себя, нужна ли мне жизнь в трех координатах, и поняла, что нужна. Неистребимый инстинкт выживания, покорявший звездные системы, заставил вцепиться в нее зубами и когтями, изумленно оглядываясь вокруг и спрашивая «Зачем?«…Теперь поздно уже разжимать зубы и втягивать когти: привычка — страшная сила, а я привыкла быть живой.

Я тщательно запаковала данные в архив, пометив всеми возможными ярлычками. Возникла отстраненная и холодная мысль о том, что научный отдел будет в свинячьем восторге, как, впрочем, и тюремщики — он не будет сидеть в общем блоке, заставляя усиливать меры охраны. Да, именно в свинячьем. Свиньи вы, коллеги.

Циничная мысль перекрыла тихий шорох и резонансом прошлась по сознанию, распрямляя спину, вскидывая подбородок, обнажая зубы, делая взгляд жестоким.

Я не глядя отбросила руку в перчатке и укоризненно качнула головой:

— Эрик…

Стоящий за спиной мужчина вздрогнул и сделал шаг назад. Качнулась пола куртки, задевая плечо, движение воздуха выбило локон из прически, расплескалась вода из горсти…

Что такое, в самом деле, мораль? Я сунула блокнот в карман. Побочный продукт мигрени. И лечится, по-видимому, тоже медикаментозно.

— Когда мы прибудем?… — я опустила глаза, вытирая мокрые руки о штанину. Молчание. — Эрик?…

— Может быть, неделя, — пауза.

— Может быть? — я нахмурилась.