Дни изгнания - Керр Катарина - Страница 61

– Боги милосердные, он что, разбушевался так из-за одной-единственной шлюхи?

– Да ну, прошлая ночь не имеет к этому никакого отношения. Помнишь про заем гвербрету? Сегодня мы голосовали, и я был единственным, кто проголосовал против.

Мэйр уставился на него с неподдельным уважением.

– Слушай, для этого нужно мужество.

– Серьезно? Может, и так.

Западные ворота были открыты. Сразу за ними они увидели еще одного купца, старого друга их семьи Гаркина. Он стоял возле лошади и орал, руководя погонщиками мулов своего каравана. Ганес бросил поводья Мэйру и подошел к купцу, словно бросая вызов.

– Доброго дня, – сказал он. – Что так рано уезжаете?

Гаркин оглядел его с ног до головы совсем не так холодно, как ожидал Ганес, но не произнес ни слова.

– Ну, давайте, – подначивал его Ганес. – Скажите, что вы обо мне думаете. Я даю вам этот шанс, мятежник.

– Я думаю, что мозгов у тебя не хватает, а вот с нервами все в порядке. Это запомнят надолго. Что, отец отправил домой, подальше от позора?

– Ага. А вы что же? Я удивлен, что вы не остались, чтобы отпраздновать свою измену вместе с другими.

– Знаешь что, придержи-ка ты язык. Петухи, которые слишком много, кукарекают, заканчивают свой путь в кастрюле с супом. У меня жена заболела, вот я и еду домой. Хорошего дня, парень, и ради всех богов, думай, прежде чем говорить, хорошо?

Гаркин отошел, покрикивая на своих людей. Мэйр подвел к Ганесу коней.

– Кто это был? Кто-нибудь из гильдии?

– Да, а что такое?

– Я видел его раньше. – Мэйр прищурил глаза, припоминая. – Может, в какой-то таверне, но сдается мне, что это было в дане Дэверри, как раз после того, как мой лорд вышвырнул меня из Блэйсбира, и я отправился на запад.

– Может, и так. Хороший член гильдии едет туда, куда его зовет звонкая монета, а в дане Дэверри много монет. Ладно, нам пора.

Обычно Ганес был хорошим собеседником, но на этот раз он погрузился в долгое молчание, и расшевелить его нельзя было даже шутками, так что у Мэйра оказалось много времени для размышлений – занятия для него непривычного и не особенно любимого. Правда, в этот раз ему действительно было о чем подумать, начиная со старого травника Невина. Мэйр едва обратил на старика внимание, впервые встретив его в Аберуине, но во время совместной поездки на запад он не мог отделаться от ощущения, что знал старика раньше. Этого быть просто не могло, потому что Невин не бывал в окрестностях Блэйсбира, где Мэйр появился на свет и где прошли его детство и юность. Когда же Мэйр стал «серебряным кинжалом» и начал путешествовать, старик и вовсе жил в Бардеке.

Кроме того, лорд Пертис считал, что Невин был чародеем, то есть лорд Пертис признавал существование двеомера. Мэйр снова и снова думал об этом, словно то и дело вытаскивал из кошеля неизвестную монету и крутил ее между пальцев. Поскольку он вырос, привыкнув безоговорочно верить на слово знатным лордам, он предположил: если Пертис говорит, что старик – чародей, значит, тот и есть чародей. Он еще раз подумал об этом, потряс головой и задвинул эту мысль подальше. Может, когда-нибудь в этом и будет какой-нибудь смысл. Может быть.

Да еще этот случай с диким народцем. С тех пор, как юный Адрегин и старик поговорили об этом в тот день, Мэйр совершенно против воли начал думать, что, может, дикий народец и впрямь существует, и какая-то фея действительно везде следует за ним по пятам, как сказал мальчик. Доказательств, собственно, у него не было, но иногда он чувствовал, что кто-то прикасается к его волосам или к руке; еще реже ему казалось, что, когда он едет верхом, тоненькие ручки обхватывают его за пояс, словно кто-то сидит на седле позади него. Иногда он видел, как шевелился куст или ветка, будто кто-то стоит рядом; иногда собаки лорда Пертиса вдруг вскакивали и ни с того ни с сего начинали лаять, или лошадь начинала бить копытами и оборачивалась, словно видела что-то, невидимое Мэйру. Как-то раз он в одиночестве пил эль, и над кружкой возвышалась шапка пены, и вдруг кто-то сдул эту пену прямо ему в лицо. Ему бы хотелось, чтобы они оставили его в покое, но такое желание означало, что эти «они» существуют, а пока он еще не был готов это признать.

Несмотря на все попытки не обращать на это внимания, он невольно продолжал собирать все новые и новые свидетельства. Их кони иноходью преодолевали последние мили, оставшиеся до Каннобайна, а молчание Ганеса сделалось мрачным и ледяным, как зимняя буря. Мэйр развлекался тем, что рассматривал ставший уже привычным пейзаж: слева луга, утесы и искрящееся море; справа – тучные поля, кое-где рощицы, низкорослый лес, предназначенный под дрова. На ветвях осталось совсем немного алых и золотых листьев, особенно на деревьях, росших вдоль дороги, которые принимали на себя порывы морского ветра. На одном из таких деревьев Мэйр и увидел, причем очень отчетливо, маленькое личико, уставившееся на него: хорошенькое, несомненно женское, с длинными синими волосами и большими голубыми глазами, глядевшими с тоской. Мэйр взглянул еще раз – и она вдруг улыбнулась, обнажив два ряда длинных, заостренных зубов. Мэйр невольно заорал.

– Что? – очнулся Ганес. – Что случилось?

– Ты что, не видишь? Да смотри же! Вон там, на нижней ветке!

– Вижу что? Мэйр, ты что, с ума сходишь? Нет там ничего.

– День сегодня безветренный, а листья шевелятся!

– Ну, птица улетела или еще что-нибудь в этом роде. Ты, может, уснул в седле и увидел сон?

– Ну, наверное. Извини.

Печально вздохнув, Ганес снова погрузился в свои раздумья. Мэйр обозвал себя идиотом и начал старательно убеждать себя, что ничего не видел. Он почти преуспел в этом, но тут увидел в какой-нибудь сотне ярдов впереди Невина, выкапывающего корешки у подножья утеса. Они проехали мимо, старый травник распрямился и помахал им рукой, и его неожиданное появление просто потрясло Мэйра. Он решил, что это – знамение, и сумел только слабо махнуть рукой в ответ.

В следующий базарный день Глэйнара продала последние сыры. Она уже собиралась домой, как вдруг увидела всадника, пробиравшегося по запруженной народом площади. Это был Мэйр, его серебряный кинжал ярко блестел у него на поясе. Она не могла точно сказать, хочется ли ей, чтобы он остановился рядом, но ее никто и не спрашивал – он остановился.

– А твой языкастый братец в городе сегодня или нет?

– Нет. А тебе-то какое дело?

– Да я привез тебе из Аберуина подарок, но при нем дарить не хотел. – Мэйр вытащил из-под рубашки что-то, завернутое в белую ткань, и протянул девушке.

– Спасибо, Мэйр.

Он улыбнулся, глядя, как она разворачивает тряпицу и вытаскивает маленькое бронзовое зеркальце, которое легко могло уместиться у нее на ладони. С одной стороны на нем было серебряное стекло, с другой – красиво переплетенные спирали.

– Я хотел купить серебряное, – вздохнув, сказал Мэйр, – но монеты улетают от «серебряного кинжала» быстрее, чем цыплята улепетывают от лисицы.

– Ой, это неважно. Оно такое красивое. Боги, у меня никогда раньше не было зеркала! Спасибо. Нет, честно, спасибо.

Глэйнара подняла зеркальце вверх. Она наклонила голову и увидела в нем свое отражение, причем куда яснее, чем в ведре с водой. К своему ужасу, она заметила на щеке грязь и быстренько вытерла ее.

– У такой хорошенькой девушки должно быть свое зеркало.

– Ты правда думаешь, что я хорошенькая? Мне так не кажется.

Он выглядел таким возмущенным, что ей стало стыдно.

– Понимаешь, – раздумчиво сказал Мэйр, – хорошенькая – это неправильное слово, верно? Ты красива, как дикая лошадь или вьтпрыгнувшая из ручья форель, а не как роза в саду у лорда.

– Ну, тогда спасибо. – Глэйнара как раз заворачивала зеркало, но все равно покраснела от удовольствия. – А что у тебя за дело?

– Да наш Барсук хочет поговорить с Ганесом, сыном купца. Будь я проклят, если знаю, о чем, но я везу парню письмо. Я не умею читать, а то бы точно сунул в него нос. Оно не запечатано.