Чары зари - Керр Катарина - Страница 66

Затем он снова разрыдался и упал на колени.

— Очень хорошо, — Саламандр повернулся к Джил. — Давай оставим этого хнычущего придурка тому правосудию, которое ему уготовили боги.

— С радостью.

Они сели на лошадей, окруженные толпой счастливых простейших духов. Большой черный гном с пурпурными пятнами бросил поводья вьючной лошади Саламандру и исчез. Джил обернулась и увидела вытянувшегося в траве Перрина, который все еще рыдал в море качающегося изумруда, а его серый в яблоках конь с беспокойством терся мордой ему о плечо. Ничто не приносило ей такой радости, как его боль. Целую милю они ехали молча, пока не выбрались из зарослей на глинистый тракт, который в Кергонни считался дорогой. Там Саламандр остановил коня, жестом показал Джил сделать то же самое, а затем повернулся в седле и с искренним беспокойством осмотрел девушку. Она могла только тупо глядеть на него в ответ.

— Как ты себя чувствуешь, Джил?

— Изможденной.

— Скоро силы восстановятся.

— Хорошо бы. И мир будет стоять на месте?

— Что? Что с ним сейчас происходит? С миром?

— Ну, все… не то чтобы туманно, не совсем, но ничто не стоит на месте… И эти цвета… все такое яркое и мерцает… — Она колебалась. К тому же приходилось восстанавливать утерянный навык формулирования мыслей. — Видишь ли, у вещей нет границ. Все горит и сливается. И больше нет времени. Подожди, это неправильно. Но это так.

— О, боги! Что с тобой сделала эта вошь?

— Не знаю.

— Прости, это был риторический вопрос. Проклятье, Джил, это очень серьезно.

— Догадываюсь, спасибо. Я когда-нибудь снова смогу видеть мир таким, каков он есть?

— Ты хочешь спросить, увидишь ли ты его когда-нибудь привычным? Потому что сейчас ты как раз видишь мир таким, каков он есть на самом деле, моя дикая голубка. Раньше ты видела только темную, мертвую, мрачную и обманчивую поверхность. Как и большинство людей.

— Но эти цвета и то, как все двигается…

— Достаточно реально. Впрочем, это действительно очень неудобно. Боги милостивы, дикая голубка. Они позволяют большинству людей видеть только то, что им требуется видеть, и скрывают от людских глаз истинную красоту. Если бы они этого не делали, то мы бы все голодали, потому что даже простое действие, например, срывание яблока с ветки, становилось бы важнейшим и зловещим событием.

— Не могу в это поверить.

— Тебе нет необходимости верить в это. Вера не имеет никакого отношения к твоему нынешнему плачевному состоянию. Вера — это иллюзия. И все, что видят люди — также иллюзия, потому что Вселенная — это ничто. Нет ничего, кроме несущейся сети чистой силы.

— Это не может быть правдой.

— Но это так. Впрочем, сейчас не время спорить о темных и малоизвестных вопросах, уподобляясь мудрецам из Бардека. Маленький круглоухий ублюдок причинил тебе больше зла, чем я боялся, Джил. — Саламандр надолго замолчал. Он был сильно обеспокоен. — Понятия не имею, что со всем этим делать. К счастью, это знает наш уважаемый Невин.

— Саламандр, что ты там несешь? Что со мной делал Перрин?

— Ну, смотри. Ты видела те линии света, не так ли? Он вкладывал в тебя жизненную силу — больше, чем ты можешь использовать. С ней тебе не справиться. Каждый раз, когда вы занимались любовью, он отдавал тебе огромное количество жизненной силы. Она не такая твердая, как вода, но более определенная, чем мысль. Ее можно передавать. Обычно, когда мужчина и женщина вместе, каждый из них немного отдает и немного получает взамен — все остается в равновесии. Впрочем, сомневаюсь, что это сейчас имеет для тебя смысл.

— Имеет.

Во взбудораженном сознании Джил появились образы Саркина и Аластира, черного двеомера, который коснулся ее и омрачил ей жизнь предыдущим летом, и ее чуть не вырвало. Когда она снова заговорила, то могла произносить слова только шепотом.

— Продолжай. Я должна знать.

— С Перрином что-то не так. Он изливал из себя силу, как льется мед на пиру у лорда. Ты никогда не смогла бы отдать ему столько же или использовать полученное. Вся эта избыточная сила текла у тебя в сознании. Ты могла применить ее как угодно. Но ты ведь даже не подозревала о ее существовании. Поэтому она побежала по первому же руслу, какое нашла… Так вода, перехлестывая через берега реки, бежит по канаве… Надеюсь, такой образ тебе понятен, моя дикая голубка. Знаешь, ты не можешь врать, будто у тебя нет таланта к двеомеру.

— Плевать! Я никогда не хотела ничего подобного!

— Разумеется, нет, сумасшедшая. Я не это имел в виду. Послушай, тут вершатся темные и опасные дела, и в них я вижу источник многих странных вещей. Никто из тех, кто изучает двеомер Света, не станет баловаться с ними так беззаботно, как этот Перрин.

— Ты хочешь сказать, что он следует темной тропой?

— Нет, потому что этот несчастный и слабый идиот, очевидно, не способен ни на что по-настоящему серьезное. Я не знаю, что представляет собой лорд Перрин, моя маленькая малиновка, но зато уверен, что нам нужно отвезти тебя подальше, как можно дальше от него. Доберемся до какого-нибудь безопасного места, а затем я все-таки выясню, что обо всем этом думает Невин.

После того, как Джил уехала, у Перрина едва хватило сил расседлать коня и отправить его пастись. Он упал на одеяла и заснул; проснулся ненадолго на закате и после того проспал всю ночь. Утром, открыв глаза, он перекатился на бок и по привычке протянул руку к Джил, а потом заплакал, потому что вспомнил: ее больше нет рядом.

— Как ты могла меня оставить? Я любил тебя так сильно!

Он заставил себя остановить поток слез и огляделся в лагере. Несмотря на долгий сон, он все еще чувствовал себя усталым, его тело болело, словно он участвовал в драке. Вспомнив человека, который увез Джил, Перрин похолодел. Двеомер. Откуда еще могло взяться то странное видение светящихся облаков и золотых мечей? «Ты видишь, что ты делал?» — говорил тот мужчина. Но ведь Перрин совсем ничего не делал, он только любил ее. А какое отношение имеют к любви те нити, сотканные из мистического света? И Джил сказала, что ненавидит его. Перрин потряс головой, не позволяя себя снова расплакаться. Наконец он с усилием встал и начал собирать вещи. Перрину угрожала опасность, поскольку он слишком долго здесь задержался: лорд, который еще недавно владел жеребчиками, может отправиться на поиски конокрада. Работая, Перрин задумался над тем, в какую сторону ехать. Он не может вернуться к Неду. Это надолго. Нужно ждать, пока не остынет Беноик. «Ты дважды дурак, — сказал он сам себе. — Вначале забрал у другого человека его женщину, а потом потерял ее.» Перрин знал, что Беноик будет презирать его за это. Дядя постоянно будет демонстрировать ему свое негодование. После того, как он познал великолепие разделенной любви — а Перрин отказывался верить в то, что Джил его никогда не любила — вся предстоящая жизнь представлялась молодому лорду бесцветной и туманной. Он долго не мог покинуть прежнюю стоянку. Он бесконечно возился с вещами — например, сворачивал одеяла, а после застывал и задумывался о Джил, снова начиная плакать. Серый в яблоках конь оставался рядом, он терся мордой о плечо друга или подталкивал его в спину, словно хотел сказать, что хозяину следует развеселиться.

— По крайней мере, ты-то меня любишь, ведь так? — прошептал Перрин. — Но лошадь очень легко сделать довольной, да?

Наконец он был готов тронуться в путь. Серый был оседлан, а вьючную лошадь и двух новых жеребцов он собирался вести в поводу. Перрин забрался в седло и просто долго сидел на месте и смотрел на пустую поляну, связанную с последними воспоминаниями о Джил. Куда теперь ехать? Вопрос казался нерешаемым. Наконец, когда конь под ним начал нетерпеливо приплясывать, Перрин повернул назад, на северо-запад. Неподалеку находился город Лерин, где он знал торговца, который возьмет жеребцов и не станет задавать вопросов. Весь день Перрин ехал медленно, а слезы то и дело начинали литься из его глаз.