Чары тьмы - Керр Катарина - Страница 39

— Нет, из племени греггисионов. Это были мудрые люди, судя по тому малому количеству книг, которые от них остались. Я думаю, что зверские руманы покорили их королевство точно так же, как королевство наших предков. Ристолин всегда поражал меня. Над этим автором, по-моему, стоит размышлять побольше. Я читал часть его «Этики Никомахеи».

Они приятно провели час, обсуждая вещи, даже упоминания о которых Невин не слышал уже очень много лет. Принц говорил с готовностью прирожденного ученого, а когда Невину пришло время уходить, Мейл впал в печаль. В конце концов, на самом он был не ученым, но отчаявшимся человеком, который хватается за любое средство, лишь бы не потерять рассудок.

После тихой комнаты Мейла большой зал показался Невину совсем другим миром, куда он перенесся по волшебству. Поскольку собиралась армия, зал был наполнен лордами и боевыми отрядами: мужчины кричали и смеялись, требовали эля, обменивались быстрыми, острыми шутками, словно бросали кинжалы. Невин уселся за стол Оривейна вместе с советниками короля, прямо под возвышением. Когда начали разносить блюда, Глин вышел через личную дверь рука об руку с Гвенивер. Однако когда король отправился к месту для почетных гостей, Гвенивер покинула его. Она ужинала вместе с королевскими стражниками и Рикином.

— Кажется, леди Гвенивер с презрением относится к господам благородного происхождения, — заметил Невин Оривейну.

— Да. Я много раз говорил с ней об этом, но нельзя спорить с отмеченной богами.

Во время трапезы Невин наблюдал за Глином, который, казалось, совсем не изменился. Король так же прямо держал спину и был таким же любезным, как всегда, когда улыбался шутке или слушал разговоры лордов. Перемены стали очевидны позднее, когда паж проводил Невина в королевские апартаменты.

Глин стоял у камина. Горели свечи, блики мерцали на серебре. Пламя делало более густой богатую расцветку шпалер на стенах и ковров на полу, а также подчеркивало тени под глазами у короля. Настояв, чтобы Невин сел в кресло, Глин на протяжении всего их разговора продолжал беспокойно ходить взад-вперед перед камином. Вначале они обменялись новостями и любезностями. Медленно, постепенно царственность стала уходить, и Глин тяжело оперся о каминную доску. Это был человек с разбитым сердцем.

— Кажется, сеньор очень высоко чтит леди Гвенивер, — заметил Невин.

— Она достойна всяческих почестей. Видишь ли, я назначил ее начальницей своей стражи. Никто не посмеет завидовать отмеченной Богиней воительнице.

Невин понял, что сейчас пришло время для воспоминаний.

— Мой сеньор все еще тоскует по брату?

— Мне будет его не хватать до конца дней. О, боги, если бы только он остался жив! Мы могли бы время от времени тайно встречаться или, не исключено, я когда-нибудь призвал бы его назад.

— Гордость не позволяла ему ждать.

Со вздохом Глин наконец сел.

— Погибло столько людей, которые мне служили, — сказал король. — Смертям не видно конца. Клянусь богами наших людей, иногда я думаю, что мне следует просто позволить Кантрейю занять этот проклятый трон и покончить с этим делом. Но тогда получится, что все, кто умер за меня, умерли ни за что. И Кантрей после этого еще может убить преданных мне друзей. — Глин замолчал и улыбнулся криво и устало. — Сколько человек при дворе уже сказали тебе, что я схожу с ума?

— Несколько. А вы в самом деле сходите с ума? Или они просто путают разумность с безумием?

— Конечно, я предпочту думать последнее. С тех пор, как умер Данно, я чувствую себя словно в осаде. Я мог разговаривать с ним прямо, не выбирая выражений, и если он полагал, что я лопочу, как дурак, он так и говорил. А кто у меня остался теперь? Льстецы, амбициозные люди, шакалы — по крайней мере половина из тех, кто меня окружает. И если я не бросаю им куски мяса, чтобы они лопали досыта, они кусаются. Когда я пытаюсь облегчить свой разум от какой-то темной мысли, они попросту раболепствуют.

— В конце концов, их жизни зависят от вас, сеньор.

— Я знаю. О, боги, как хорошо я это знаю! Мне жаль, что я не родился простым всадником. Все люди при дворе завидуют королю, но знаешь, кому завидует король? Рикину. Я никогда не видел более счастливого человека, чем Рикин. Пусть я король, а он — сын крестьянина! Что бы он ни делал, что бы с ним ни случилось, он называет это волей своей Богини и спокойно спит по ночам, — Глин замолчал на короткое время. — Так ты считаешь меня сумасшедшим? Или я просто дурак?

— Мой король никогда не был дураком. Он стал бы счастливее, если бы действительно сошел с ума.

Глин рассмеялся, и в это мгновение внезапно напомнил Невину принца Мейла.

— Невин, я буду очень благодарен тебе, если ты снова присоединишься к моему двору. Ты видишь вещи, недоступные другим. Король признает, что нуждается в тебе.

Поскольку впереди Невин не видел ничего, кроме печали, то хотел было солгать и заявить, что двеомер запрещает ему оставаться. Он слишком сильно любил всех этих людей, чтобы отстраненно смотреть на их неизбежные страдания. Но внезапно он увидел, что должен сыграть определенную роль. В свое время он покинул Глина, Мейла и Гавру, потому что бежал, руководствуясь собственным эгоизмом.

— Это большая честь для меня, сеньор. Я останусь и буду служить вам столько, сколько буду вам нужен.

И таким образом Невин нехотя получил то, за что многие люди убили бы: положение королевского советника, которому благоволит король. Невину потребовались два трудных года, чтобы распутать паутину зависти, которую создало его внезапное возвышение, но затем даже завистники прекратили оспаривать его место. Все в королевстве знали, что центр дворцовой власти связан с этим потрепанным стариком с его эксцентричным интересом к целебным травам, но конечно только немногие знали, почему обстоит именно так.

Все эти годы война не прекращалась, хотя постоянных боевых действий не вели — только отдельные набеги, хитрости, засады и уловки.

Дождь начался, когда они находились в сорока милях от основных сил и разбитого ими лагеря. Это был сильный косой дождь, сопровождавшийся холодным ветром, от которого не защищали плащи. Дорога превратилась в сплошной грязевой поток. Положение было отчаянным, а лошади могли идти только шагом. «С дождем связана лишь одна хорошая вещь, — с горечью подумал Рикин. — Он также замедляет продвижение врага.» Рикин посчитал необходимым сказать это тридцати четырем всадникам, оставшимся из ста пятидесяти. Никто не ответил, если не считать ворчания себе под нос. Рикин проехал по строю взад и вперед два раза, он обращался ко всем по имени, орал на отстающих и безудержно расхваливал тех немногих, у кого осталось немного силы духа. Впрочем, он сомневался, что от этого будет какая-то польза.

— Лошади в худшем состоянии, чем люди, — заметила Гвенивер. — Скоро нам придется остановиться.

— А если они нас догонят?

Гвенивер просто пожала плечами. Никто из них совершенно не представлял, как далеко позади находится боевой отряд Кантрейя. Единственное, на что они могли рассчитывать, — это на погоню. После тяжелой победы, которая уменьшила состав их боевого отряда до этой усталой группы, Кантрей посчитает делом чести отомстить.

Ближе к закату они встретили пару фермеров, с трудом пробиравшихся вперед на телеге, в которую была впряжена норовистая корова. В сгущающихся сумерках Рикин смог рассмотреть, что телега полна мебели, рабочего инструмента и бочек. Когда боевой отряд окружил фермеров, те посмотрели тупо и изможденно, словно их больше не беспокоило, убьют ли их на дороге эти озлобленные солдаты.

— Откуда вы бежите? — спросила Гвенивер.

— Из Роскарна, госпожа. Дан пал вчера и мы надеемся пробраться на юг.

— Кто разрушил его?

— Люди с зелеными тварями на щитах.

Рикин выругался себе под нос: речь шла о крылатом драконе Кантрейя.

— Они не снесли дан, ты олух! — сказал второй фермер. — Мы же не видели никакого дыма, не так ли?