Бледный убийца - Керр Филипп - Страница 5

– Ваш сын знает об этом?

– Нет. И, по крайней мере сейчас, я не вижу причины, чтобы страдали мы оба.

Я вздохнул и собирался уже было возразить, но она остановила меня.

– Вы хотите сказать, что это затруднит поимку преступника и что Рейнхард может знать что-нибудь полезное для вас. Вы абсолютно правы, конечно. Но выслушайте мои доводы, господин Гюнтер. Во-первых, мой сын очень импульсивный человек. Скорее всего, его реакция будет – послать шантажиста к черту и не платить. Это, несомненно, приведет к аресту. Рейнхард – мой сын, и, как всякая мать, я безумно люблю его, но он очень беспечен, в нем нет никакого прагматизма. Я подозреваю, что человек, шантажирующий меня, очень тонкий знаток человеческой психики. Он прекрасно понимает, как мать и вдова должна относиться к своему единственному сыну, особенно такая богатая и довольно одинокая, как я.

Во-вторых, я имею некоторое представление о мире гомосексуалистов. Покойный доктор Магнус Хиршфельд написал несколько книг на эту тему, одну из которых, скажу вам с гордостью, я сама издала. Это тайный и довольно вероломный мир, господин Гюнтер. Рай для шантажистов. Так что, вполне возможно, этот негодяй знаком с моим сыном. Даже любовь между мужчиной и женщиной может стать причиной для шантажа, особенно если речь идет о супружеской неверности или о нарушении чистоты расы, что особенно беспокоит этих наци.

Когда вы установите личность шантажиста, тетя расскажу все Рейнхарду, и пусть уж он сам решает, что делать. Но до тех пор он ничего знать не должен. – Она вопросительно посмотрела на меня. – Вы согласны?

– Ничего не могу возразить против ваших доводов, фрау Ланге. По-видимому, вы все хорошо обдумали. Могу я видеть письма вашего сына?

Доставая папку, лежащую рядом с шезлонгом, она кивнула, но затем вдруг засомневалась.

– А это необходимо? Читать эти письма, я имею в виду.

– Да, – сказал я твердо. – А записки от шантажиста вы сохранили?

– Все здесь. – Она протянула мне папку. – Письма и анонимные записки.

– Он не просил вернуть ему записки?

– Нет.

– Это хорошо. Значит, мы имеем дело с начинающим. Тот, кто уже когда-то занимался таким делом, требовал бы, чтобы вы возвращали его записки при каждой оплате. Чтобы у вас не оставалось никаких улик.

– Да, я понимаю.

Я посмотрел на то, что так оптимистично назвал уликами. Текст записок и адрес на конвертах отпечатаны на машинке, бумага и конверты хорошего качества, без каких-либо особых примет, письма опущены в разных районах Западного Берлина: 3-35, 3-40, 3-50, причем все марки посвящены пятой годовщине прихода нацистов к власти. Это уже кое-что. Годовщина отмечалась 30 января, значит, человек, шантажирующий фрау Ланге, по-видимому, не часто покупает марки.

Письма Рейнхарда Ланге были написаны на плотной бумаге, которую имеют глупость покупать только влюбленные – она стоит так дорого, что ее волей-неволей приходится принимать всерьез. Почерк аккуратный и разборчивый, даже старательный, чего бы я не сказал о содержании. Завсегдатай турецких бань не нашел бы в них ничего предосудительного, но в нацистской Германии любовных писем Рейнхарда Ланге было достаточно, чтобы их неосторожный автор совершил прогулку в концлагерь с грудью, украшенной розовыми треугольниками.

– Доктор Ланц Киндерман, – прочитал я имя на конверте, источающем аромат лимона. – Что вы о нем знаете?

– Когда-то Рейнхарда убедили лечиться от гомосексуализма. Сначала он принимал различные эндокринные препараты, но они оказались неэффективными. Психотерапия давала какую-то надежду на излечение. Мне кажется, несколько высокопоставленных членов партии и мальчики из «Гитлерюгенда» прошли тот же курс лечения. Киндерман – психотерапевт, и Рейнхард впервые познакомился с ним, поступив в его клинику в надежде вылечиться. Вместо этого он вступил в связь с Киндерман ом, который сам оказался гомосексуалистом.

– Простите мое невежество, но что такое психотерапия? Я думал, такие вещи давно запрещены?

Фрау Ланге покачала головой.

– Я точно не знаю. Но думаю, что упор делается на лечение психических заболеваний как составной части общего физического здоровья пациента. Не спрашивайте меня, чем это отличается от метода Фрейда, кроме того, что тот еврей, а Киндерман – немец. Клиника Киндермана исключительно для немцев. Для богатых немцев, страдающих алкоголизмом и наркоманией, для тех, кого привлекают наиболее эксцентричные способы лечения – хиропрактика и тому подобное. Или для тех, кому нужен дорогой отдых. Среди пациентов Киндермана – заместитель фюрера Рудольф Гесс.

– Вы когда-нибудь встречали доктора Киндермана?

– Один раз. Мне он не понравился. Такой нагловатый австриец.

– Все они такие, – пробормотал я. – Как вы думаете, мог бы он решиться на шантаж? В конце концов, все письма адресованы ему Если это не Киндерман, тогда кто-то, кто знает его. Или, по крайней мере, тот, у кого была возможность украсть письма.

– Признаюсь, я бы не стала подозревать Киндермана по той простой причине, что письма изобличают их обоих. – Она на минуту задумалась. – Знаю, что это глупо, но я никогда не задумывалась над тем, как эти письма могли попасть к кому-то другому. Но теперь, когда вы об этом заговорили, я полагаю, что их, должно быть, украли. У Киндермана, скорее всего.

Я кивнул.

– Хорошо, теперь разрешите задать вам более трудный вопрос.

– Мне кажется, я знаю, что вы хотите спросить, господин Понтер, – сказала она, глубоко вздохнув. – Рассматривала ли я такую возможность, что вымогателем может оказаться мой собственный сын? – Она критически посмотрела на меня и добавила: – Похоже, что я в вас не ошиблась, не так ли? Я все время ждала, когда вы зададите этот циничный вопрос. Теперь я знаю: вам можно доверять.

– Цинизм сыщика – это то же самое, что зеленые пальцы у садовника, фрау Ланге. Иногда он приносит мне неприятности, но чаще всего спасает от недооценки людей. Поэтому, надеюсь, вы простите меня, если я выскажу предположение, что это главная причина, по который вы не хотите сообщать ему о нашем расследовании, и вы об этом уже думали. – Я увидел мимолетную улыбку на ее лице и добавил: – Видите, я вовсе не недооцениваю вас, фрау Ланге. – Она кинула. – У него могут быть финансовые затруднения, как вы думаете?

– Нет. Как член правления «Издательства Ланге» он получает большую зарплату. Кроме того, ему поступают доходы от крупного треста, который был основан для него его отцом. Правда, он любит играть. Но самое худшее, по-моему, то, что он владелец совершенно бесполезного издания «Урания».

– Какого издания?

– Это журнал. По астрологии и тому подобной ерунде. С того самого дня, как он купил его, этот журнал только пожирает деньги, больше ничего. – Она закурила другую сигарету и пососала ее, сложив губы трубочкой, как будто собиралась засвистеть. – К тому же он знает, если у него когда-нибудь действительно не будет денег, ему достаточно только прийти ко мне и попросить.

Я жалобно улыбнулся.

– Меня нельзя назвать особенно умным, но вы никогда не думали о том, чтобы усыновить кого-нибудь, вроде меня? – Она захохотала, а я добавил: – Наверное, он очень счастливый молодой человек.

– Он очень испорченный, вот он какой. И совсем не так молод. – Она уставилась в пространство, машинально следя глазами за сигаретным дымом. – Для богатой вдовы вроде меня Рейнхард является тем, что деловые люди называют «товаром, продаваемым с убытком, для привлечения покупателя». Нет более сильного разочарования в жизни, чем разочарование в единственном сыне.

– Неужели? А я слышал, что, когда стареешь, дети становятся счастьем.

– Знаете, для циника вы что-то чересчур сентиментальны. Уверена – у вас нет своих детей. Так что разрешите мне сказать вам одну вещь, господин Гюнтер. Дети – отражение нашего возраста. Это самый быстрый способ постареть, который я знаю. Зеркало нашего угасания. Моего особенно.

Собака зевнула и соскочила с ее колен, как будто она уже много раз слышала эти слова. На полу она потянулась и подбежала к двери, затем повернулась и нетерпеливо посмотрела на свою хозяйку. Однако это проявление собачьего высокомерия не произвело на нее никакого впечатления. Фрау Ланге встала и выпустила животное из комнаты.