Иное царство - Керни Пол - Страница 16

Между ним и тетей Рейчел было безмолвно заключенное перемирие. Имя Розы в доме больше не упоминалось. Словно она и вовсе никогда не существовала. В ее комнате переставили мебель, ее вещи снесены на чердак, одежда отослана в благотворительное общество при церкви. Она превратилась в запретную тему. В скелет в чулане.

Вновь наступило лето, и Пат каким-то образом умудрился получить на день в свое распоряжение массивный, сверкающий лошадиный фургон — это чудище внушило всей семье благоговейный трепет и прибыло в комплекте с промасленным, дымящим окурками водителем в кепке по имени Алоизиус — Алли для друзей. А мы тут все друзья, заверил он их, с кивком и ухмылкой подмигнув Рейчел, а она ответила ему свирепым взглядом и взвесила в руке тяжелый термос. Семья погрузилась в фургон вместе с Феликсом, Плутоном (вторым тяжеловозом, могучим и добродушным), а также с кобылкой, чья законная кличка была Курок, но обычно ее называли Мечтой. И покатили к побережью, к длинным пляжам, таким удобным для пикника и дьявольски хорошего галопа, сказал Пат, и жена толкнула его локтем, чтобы он не употреблял черных слов при детях.

Они громыхали по дороге будто цирковой фургон, отбившийся от остальных. Старенький «бедфорд» гремел, как ракета, и дыма оставлял за собой не меньше. Феликс и Плутон переминались с ноги на ногу, били копытами, нервно фыркали, зато Мечта чувствовала себя как дома. Она прижалась мордой к боковой прорези и втягивала свистящий мимо воздух широко раздутыми ноздрями.

В Рашаркине они прихватили четверку родственников — не то двоюродных дедов и бабушек, не то еще кого-то — Майкл толком не понял, но все равно вынужден был уступить свое место в выгородке для сбруи и скорчиться позади широкого крупа Феликса, чтобы они могли кое-как устроиться, и прямо перед ним поднимались и опускались огромные, с суповую тарелку, копыта.

Задний пандус был опущен полчаса спустя, и деревянные двери открыты. К Майклу присоединилась парочка детей, его ровесников — и вдвое его ниже, как обычно бывало тогда, — и он догадался, что это еще какие-то дальние родственники, которых они подобрали, остановившись в очередной раз. Его не переставало изумлять, когда люди, которых он никогда не видел (или видел несколько лет назад, что в его возрасте сводилось к тому же), приветствовали его деда и бабушку ухмылками и улыбками, объятиями и хлопками по спине, а затем оказывались их братьями или сестрами. И то, что они выросли в том самом доме, который он называл своим, и уехали давным-давно — уехали на непреодолимое расстояние в сорок миль, а то и больше.

Муллан втиснулся в заднее стойло к Майклу и молчащим детям. (Они застенчиво посматривали на него, их праздничные платья уже украсились соломинками и брызгами навозной жижи. Девочки, которых можно не замечать). Во рту старика торчала погасшая трубка. Он обезопасился от толчков и раскачивания пердящего фургона, привалившись к массивному крупу Плутона. Вид у него был сердитый.

— В него весь свет набился, да еще с женами. Помяни мое слово, Майк, с таким грузом мы до Портраша не доедем.

Но они доехали.

Спереди донесся общий вздох, а солнечные лучи, косо падавшие в пропахшую лошадьми заднюю часть фургона, принесли с собой отдаленный шум и шипение, и еще — соленый запах, от которого пылинки словно веселее затанцевали в золотистом свете. Обе девочки внезапно начали подпрыгивать, встряхивая кудряшками. «Море! Море!» — кричали они нараспев. Майкл смотрел на них с отвращением, а лошади беспокойно задвигались, ловя ноздрями непривычный запах.

— Погляди-ка, Майк, — сказал Муллан, и мозолистая ладонь помогла ему приподняться с тесного, опасного пола и выглянуть в щель.

Они съезжали с холма по выемке, и со стороны Майкла вниз уходил крутой склон, где жесткая трава росла на бледном песке. Песчаные холмы поменьше словно скатывались к белой, ослепительной, как солнце на воде, полосе пляжа, на которую накатывались пенные валы Атлантики, а за ними простиралась необъятная глубокая синева самого океана. Вверху кричали чайки, соленый воздух ворвался в легкие Майкла. Позади него стойло звенело голосами. Он просунул нос дальше в узкую щель, пил воздух, слушал, как шипит пена на песке и громко смеялся.

Фургон с трудом полз по песку, пока они не выгрузили лошадей — Феликс вскидывал голову, как жеребенок, и они подталкивали его плечами в круп. Да и тогда им пришлось бы нелегко, если бы Муллан, просто лоснясь от самодовольства, не припряг Феликса и Плутона к фургону, и они не вытащили его из глубоких рытвин, которые выкопали его колеса. Это вызывало дружный смех, только Шон, казалось, не знал, то ли смеяться, то ли хмуриться. И выбрал золотую середину — грустно покачал головой. Дальше фургон двигался без происшествий, хотя водитель предусмотрительно высадил всех пассажиров, прежде чем тронулся с места, и они брели за ним, а две девочки с локончиками сидели на широкой спине Феликса, так что процессия напоминала отступление от Москвы.

Пески отнюдь не были безлюдны: ветровые стекла легковушек сверкали, как крылья жуков под ярким солнцем: на тартановых пледах лежали краснолицые люди, покрытые лосьонами, точно слизью, термосы торчали, как тупоносые артиллерийские снаряды, а дети весело орудовали лопатками и руками, воздвигая эфемерные замки. Песчаные царства.

Их процессия постепенно остановилась с подветренной стороны дюны с крутыми сторонами, и началась битва за создание прямо-таки настоящего лагеря. Агнес, бабушка Майкла, забрала дело в свои руки. Она, ее сестры и дети принялись выгружать корзины, коврики, ведерки, мячи, лопатки, купальные костюмы и штормовки. Тем временем Пат и другие мужчины (включая Майкла, и никого из детей, как он заметил, упиваясь гордостью) вытирали лошадей, потому что после поездки они были мокры от пота. Особенно кобылка — она показывала белки глаз и вскидывала задом. Слишком много народа вокруг, пожаловался Муллан. Ей бы немножко покоя. Он увел ее за дюну. Раскуривались трубки, ветер задувал огоньки спичек. Пат снял сапоги и подсучил брюки. Хихикающие девочки прятались голышом за полотенцами, и их мать натягивала купальники на их худые ноги. Майкл прислонился к крупу Феликса и уставился на море. Как далеко оно было от деревьев, запаха прелых листьев, реки и угрюмого моста! Здесь было так ясно, распахнуто и пусто — самое место, чтобы вымести мусор из памяти. Роза всегда любила море.

Муллан вернулся с гнедой кобылкой и оседлал ее, вопросительно поглядывая на Майкла. Майкл кивнул, надел уздечку на Феликса, взобрался на его широкую спину и ударил каблуками по бокам. Обе лошади зашагали по песку — огромные копыта Феликса отбрасывали его в стороны. Мечта ступала так, будто на ней было платье и она не хотела запачкать его низ. Трубка Муллана подскакивала у него во рту, рассеивая пепел по ветру. Дети смотрели им вслед, тыкали пальцами, родители прикладывали ладони козырьком ко лбу. Майкл-и Муллан гордо их не замечали.

Сначала Муллану пришлось повозиться с кобылкой, она обрела резвость, а морской воздух будто пьянил ее. Она гарцевала, пританцовывала, выделывала курбеты, а Муллан ругался, и Майкл ухмылялся на спине Феликса. Но потом она присмирела и трусила рядом с тяжеловозом вполне дружески.

— Быстроты в этой поганке хоть отбавляй, — буркнул Муллан, а из-под его кепки стекали струйки пота. — Ей нужна твердая рука, — он обильно сплюнул, и бриз унес его плевок в сторону. Минуту-другую они ехали молча. Фургон уже остался на милю позади.

— Майк, помнишь собаку, в которую я стрелял, ну, ту, которая шастала по двору?

— Так что?

— Чертова была тварь — легче, девочка, легче.

— Почему? — спросил Майкл, хотя он-то знал.

— Дьявольски крупная, это во-первых. С доброго теленка. Ну, как сенбернар или там волкодав. И я готов поклясться, что точно прицелился, когда выстрелил.

— С бедра, — небрежно бросил Майкл, а сам подумал, что у него уши зримо насторожатся, если он будет слушать старика внимательнее.

— С бедра-то с бедра. Но расстояние было всего ничего. Поклясться могу, я точно в него попал. Его должно было в клочья разорвать.