Каббалист - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович - Страница 35

— Материальное единство и познаваемость мира. Вот туда. Это закон природы. И мы с вами — носители этого закона.

— Господи, — сказал Родиков.

Светло-зеленый, с темными потеками, длинный корпус больницы показался в середине квартала, и сердце Романа Михайловича сразу ухнуло куда-то, хотя в глубине души он и ожидал чего-то подобного. Девушки стояли у закрытой двери, а на пороге перед ними возвышались два дюжих молодца. Девушки, впрочем, разглядывали не санитаров, а окна второго этажа.

— Все здесь! — выдохнул Родиков: видимо, успел пересчитать.

Взвизгнув тормозами, машина остановилась, и санитары с любопытством воззрились на вновь прибывших.

Родиков бросился к двери и потребовал телефон. Гарнаев выскочил следом, и перед ним неожиданно встала Наргиз. Р.М. успел лишь удивиться, как девушке удалось появиться здесь раньше них.

Все, что произошло потом, Р.М. вспоминал, будто отдельные кадры слайд-фильма. Даже пленка почему-то оказалась экспонированной по-разному. Одни кадры он помнил очень отчетливо. Другие — будто в дымке, лишь общий план. Третьи — совсем блеклые, он с трудом вспоминал потом, что, собственно, на них было изображено.

И ощущение такое же, будто смотришь фильм: что-то происходит, а ты не в силах ничего изменить.

Слайд первый (красочный, четкий). Наргиз рассматривает рисунки, остальные девушки следят за лидером (конечно, Наргиз у них сейчас лидер, все, что она сделает, отзовется эхом, поступком). Родиков скрывается в проеме двери, видна лишь его нога, а санитаров уже нет.

Слайд второй (смазанный, вне фокуса, будто разноцветные пятна). Девушки в быстром движении, нет системы, не танец, нечто бессмысленное. И еще — пятно рисунка на бумаге. В чьей-то руке? Нет, нет… Где же? Впечатление: вот он, рисунок, и нет его.

Третий слайд вовсе серый, с коричневыми потеками, будто после плохого проявления. Несколько окон, а в них что? Пятно без формы и цвета — вода, воздух?

Р.М. почувствовал, что движется куда-то — хочет рассмотреть ближе? Картинка застыла, странно — почему он идет, а все остальное неподвижно?

А следующий кадр был жутко передержан, до невозможности что-то увидеть в густой черноте: белесые штрихи, отдельные пятна света, будто в темном лесу, лишь солнечные блики с трудом пробиваются сквозь густую крону беспородных деревьев. Есть тут люди?

Слайд-фильм кончился.

Р.М. обнаружил, что сидит на кромке тротуара рядом с Гарнаевым. Солнце поднялось высоко и слепило глаза. Р.М. попробовал встать, ожидал слабости, но ничего такого не было, будто его на какое-то время выключили, повернув нужную рукоятку, а потом включили опять. Оказывается, они сидели у входа в больницу, но перед дверью теперь никого не было — ни девушек, ни Родикова с санитарами, ни Тамары. Прохожие шли быстро, бросая любопытные взгляды.

— Где все? — спросил Р.М.

— Разошлись, — осторожно сказал Гарнаев. — Во всяком случае… Лену с матерью повез этот твой следователь. Не знаю куда. Это был гипноз? Главный ведь сам девушку привел и передал матери. Спала на ходу, еле в машину усадили. А остальные разошлись. Да, кстати, где рисунки?

— Вот так вот, — сказал Р.М. — Теперь мы им и не нужны.

— Никогда не видел, — сказал Евгений, — как это получается у телепатов.

— Каких телепатов? — удивился Р.М. — И ты туда же?

— Ну…

— Пойдем. Ты уверен, что здесь, в больнице, никого нет… из наших?

Гарнаев покачал головой. Они пошли прочь, и обоим казалось, что оставляют здесь некую границу между прошлым и будущим, и что не раз им еще захочется придти сюда, не для того, конечно, чтобы войти внутрь, а чтобы постоять на тротуаре и ощутить, как касается щек, лба, ноздрей жар невидимых костров и запах сухого дерева, обращающегося в пепел. Они почему-то не стали ждать автобуса и пошли в сторону города пешком. В памяти сами собой возникали слова, они рождались будто бы в нем самом и сейчас, хотя Р.М. читал их очень давно, записал когда-то, а потом забыл прочно, без надежды вспомнить.

— Послушай, — сказал он. — «И к полуночи все ведьмы собрались около церкви. Люди обходили их стороной, осеняли крестным знамением в надежде, что нечистая сила сгинет, но в этот полуночный час, когда все смрадное выходит из подземелий, победить нечисть было трудно. Ведьмы начали свой хоровод, взявшись за руки, и был он странен, как все дьявольское. В полночь раскрылись церковные двери, и на погост вышел отец Иероним, глаза его горели, дьявол вселился в него. Он вел за руку Агнессу, ведьму, которую днем раньше препроводили для суда божьего и людского. Агнесса вырвала свою руку из руки пастыря и вступила в круг. Долго смотрели со страхом жители близлежащих кварталов на оргию, и никто не смел приблизиться, не смел разорвать бесовский хоровод. Лишь когда крикнули первые петухи, ведьмы ушли. Прихожане увидели отца Иеронима, лежащего на камнях с лицом, обращенным к небу. Тогда отправились люди к домам бешеных блудниц, но не застали никого. Пусты были дворы — ни ведьм, ни детей их, ни стариков. Все сгинуло от утренней зари, будто и не было…»

— Наизусть помнишь? — с уважением спросил Гарнаев.

— Есть и еще, — вздохнул Р.М. — А что? Похоже?

Они миновали последнюю улицу поселка Разина, дальше открывалась прелестная панорама: вплотную к шоссе подступали мазутные лужи, в которых уныло стояли заброшенные буровые станки без вышек. Запах был тяжелым, машины прорывались сквозь этот участок дороги на большой скорости, а идти здесь пешком было поступком, достаточно безрассудным для каждого, у кого еще не атрофировалось обоняние. За пустырем начинались заводы: переплетения серебристых труб, пальцы газгольдеров, шары нефтехранилищ. Из трех высоких труб вырывались столбы пламени, будто вечный огонь у памятника неизвестному конструктору.

Р.М. оглянулся, ближайшую остановку они прошли, следующая наверняка по ту сторону мазутного заповедника. Они повернули назад, и в это время к остановке подкатил автобус.

— Черт, — сказал Гарнаев, вышел на проезжую часть и замахал руками, будто рядом с ним лежал умирающий.

Автобус притормозил. Салон был полупустым — час пик кончился.

— Сколько мы там торчали? — пробормотал Р.М.

— Я вышел из дома в четверть восьмого, — сказал Евгений, — а сейчас половина десятого.

— Таня с Галкой с ума сходят, — резюмировал Р.М. — И еще Родиков. Хотел бы я знать, что он сейчас делает.

Гарнаев промолчал — Родикова он сегодня увидел впервые и не знал, на что тот способен.

— Кстати, — сказал он, когда автобус миновал мазутный пустырь, и воздух в салоне немного очистился, — возьми меня к себе в помощники, я ушел из обсерватории.

— Бедлам, — буркнул Р.М. — Ты-то зачем? Ты ничего не умеешь, кроме наблюдений и расчетов.

— Невозможно больше. Меня очередной раз понизили — от старшего инженера до простого. Научный стаж — кошке под хвост. Почему я должен заниматься технической работой, когда эти неучи… Ну, ладно. Я еще повоюю, но для этого нужна свобода маневра. Жаловаться нужно повыше. Кругом перестройка, а у наших академических чиновников самый разгар застоя. Сдвиг по фазе.

— Твой глупый поступок, — сказал Р.М., — мы еще обсудим. Что-то у тебя в голове перепуталось… Я буду спрашивать, а ты отвечай. Почему взял рисунки и пошел из дома?

— Мне позвонили. Женский голос. Я снял трубку. Хотя… Знаешь, тут одна странность. Мама не слышала звонка. Она спит около телефона. Я подхожу, спрашиваю: почему не берешь трубку? А что, звонили? — говорит. В общем, женский голос назвал меня по имени, попросил взять рисунки и срочно ехать в психушку.

— Именно в эту? В городе их три.

— Не… помню. Сказала — срочно.

— Ты прежде бывал в этом районе?

— Ни разу. Что это? Внушение? Я сейчас думаю, что и звонка никакого не было.

— Погоди. Ты говорил что-то о новом законе природы, о носителях материального единства мира…

— Я?!

— Не помнишь? Ну хорошо, как ты сам все это… все, с самого начала… объясняешь? Ты ведь думал.