Завещание поручика Зайончковского - Чудакова Мариэтта Омаровна - Страница 37

Тут Федька не удержался – влез в разговор: смешное больно показалось имя – Пол Пот, вроде как у клоуна.

– Дед, а кто это?

– Кто? Коммунист один из Кампучии – это Камбоджа теперь называется. В Сорбонне учился! И выучился…

При слове «коммунист» отец недовольно поморщился.

– Ну какой он коммунист, батя…

Дед хищно оскалился.

– А, не нравится? Не вашего, значит, роду-племени – или помёта, как тебе больше понравится. Тогда чьего же? Он учился у Мао Цзэдуна и у французских коммунистов – кто же он, по-твоему, а?

– Де-ед! – потянул его Федька за рукав. Хотелось не столько узнать (хотя тоже интересно), сколько хоть немного охладить спорящих. Тогда, может, и про еду вспомнят. Сам шарить по кастрюлям Федька не хотел. Такие споры, после которых отец выбегал обычно, что есть силы саданув дверью, Федька страсть как не любил. – А чего он делал-то, этот Пол Пот?

– Что? А вот собрал армию твоих ровесничков – до четырнадцати лет – и объяснил этой шпане, что для торжества замечательной коммунистической идеи надо как можно большему количеству умников черепа мотыгами разбивать и мозги их умные выпускать…

– Батя!.. – отец предостерегающе поднял ладонь.

Но Федька уже смотрел на деда с ужасом:

– Как – мотыгами?..

– А вот так. Острым концом раз по черепушке – и нет человека. Со всеми его знаниями и мыслями, с интеллектом. Интеллект-то совершенно излишен для усвоения идей Ленина и Мао, – дед и ухом не повел на предостерегающий жест сына, – они ж просты как валенок: грабь награбленное, богатый – твой враг, ученый – тоже. Убивай их во славу марксизма – и тебе уже на этом свете зачтется, тем более что никакого того света, как открыл товарищ Ленин, вовсе нет. И за какой-то год с небольшим – двух миллионов камбоджийцев как не бывало. Подростки – их только настропали: они ж не думая, как оловянных солдатиков, людей валили. Целыми деревнями, семьями многодетными. Когда потом через сколько-то лет выбили их в леса – горы черепов нашли. В тропическом-то климате от человека быстро одни кости остаются. Пол Пот этот так в лесах и сдох потом. А что толку? Людей-то не вернешь.

– Зачем, деда, они это?..

– А ты у папани своего спроси, – ядовито сказал дед. – Ты его спроси – коммунистическая идея хоть где-нибудь без насилия и рек крови прививалась? Они ж, коммуняки, добра людям хотят! Лучше же их идеи для человечества нет. А с теми, кто сам своего блага не понимает, что прикажете делать? Не оставлять же их в полной умственной тьме. Мотыгой по голове или пулю в затылок – и дело с концом!

Отец как в рот воды набрал. А Федя смотрел на деда как совсем тупой. Как это людей убивать ради их же блага?.. А дед не унимался:

– Мао ж сказал – убить десять миллионов китайцев, для того чтобы сто миллионов жили при коммунизме.

– Ну это когда было! – заговорил отец.

– Правильно. Мао давненько жил. А в наших сегодняшних учебниках про Сталина что писать стали, ты знаешь? Правда, откуда тебе знать, ты ведь этот учебник не читал…

– Ну, батя, если я сейчас сяду учебники читать – нам зимой жрать будет нечего!

– Ясное дело, ты человек занятой! Ну вот я сейчас тебе прочитаю – послушаешь три минутки, пока часы чинишь.

Отец уже минут двадцать ковырял тонюсенькой отверткой свои часы.

Дед нацепил очки, взял лист бумаги и начал читать. По мере чтения отец перестал ковырять, слушал хмурясь.

– «В учебнике следует, безусловно, оценить, – читал дед “с выражением”, – масштаб репрессий в годы “большого террора”. Однако для этого следует четко определить, кого мы имеем в виду, говоря о репрессированных. Думается, было бы правильно, если бы здесь появилась формула, в которую будут включены лишь осужденные к смертной казни и расстрелянные лица. Это поможет уйти от спекуляции на этой теме…» Понятно? – спросил дед с непонятным Феде торжеством.

– Это какой же дурак написал такое? – рассерженно спросил отец. – А кто в лагере сидел? А то и умер там – обморозился или от дистрофии во время войны – они не репрессированные, что ли? За что же тогда наше государство их детям компенсацию выдает? Тоже спекуляция, что ли?

– Ага! – крикнул дед, и голос его сорвался на фальцет. – Дошло? Понял все-таки?

– Ну это-то я всегда понимал. Ты уж, батя, в дебилы меня не записывай все ж таки. Так кто написал-то такое?

– Сейчас скажу. Только это не дурак, а похуже. Разница.

Дед стал читать – громко, голосом показывая свое отвращение:

– «А. А. Данилов, доктор исторических наук, автор новейшей концепции учебника “История России. 1900–1945”».

– Так что – учебник-то такой есть уже? – спросил отец.

– Напи-и-ишут! Заявили, что вовсю работают. Федька по нему уже будет историю нашу изучать, если вы все глазами лупать будете. И вам же он потом козью морду сделает. «Какой-такой, – скажет, – террор? Чего вы мне наговорили? Нам теперь в школе все точно объяснили. Все у нас всегда в ажуре было. Кого надо, того и стреляли. Все остальные – целехоньки».

– А мне-то что делать прикажешь? – рассердился наконец отец. – Я механик, не доктор наук.

– А, вона как? А про Федьку подумал? Сын-то – твой? Ай нет? – спросил отец. – Может, соседа?

– Батя! Не дело-то говорить не по возрасту тебе вроде!

Дед уже снова уткнулся в листки.

– Вот тут… Леонид Бородкин, тоже доктор исторических наук, но только совесть сохранил. Вот он книгу здоровую готовил, с цифрами и диаграммами «Гулаг. Экономика принудительного труда». Изучал, на чьих костях промышленность Сталин строил. Так он по «Эху Москвы» рассказывал для примера, как в октябре какого-то года в одной партии заключенных по пути на прииск умерли по дороге трое, а трое – по прибытии. А каким же образом? Да безо всяких репрессий – просто трое охраной убито, а трое умерли от истощения и болезней. А шли неодетые, почти босиком, двести километров по морозу. Всё путем. Они, с точки зрения этого Данилова, не репрессированные вовсе. Так – сами снялись со своих мест и поперли зачем-то по морозу босиком…

Оба молчали. Потом заговорил отец.

– Слушай, батя, – мало что было! Почему кто-то за Сталина должен отвечать?

– А как не отвечать? У нас ведь это было, в нашей стране – не в Исландии, не в Гренландии. Вот эти льготы зэкам ничтожные, – сегодня-то они почти все поумирали, – это за то, что советский следователь мочился ему, избитому, валяющемуся на полу, прямо на лицо и не велел утираться.

– Да откуда ты это берешь-то? Демократов, что ли, наслушался?

– А ты Шолохова читал?

– «Тихий Дон» по телеку видел. Старый еще фильм. С Глебовым и Быстрицкой.

– Нравится?

– А то.

– Так вот он Сталину про такие именно дела писал – в 1937 году. Я его письма читал, они книжкой отдельной напечатаны, а их и не знает никто из вас! Там он допросы своих знакомых описывает, понятно? Плевали в лицо и не давали стирать плевки, понятно? И это еще не самое страшное, при ребенке не хочу рассказывать. Не испугался Сталину это писать, между прочим, а пугаться было чего! Это он потом от пьянки в маразм впал, но это другой уже разговор. Так вот все это надо полным текстом до сознания в школе еще доводить! Пока совесть у человека не заснула! У детей-то совесть есть еще. А подрастут – уже не поверят ничему. Потому что так спокойней.

– Да как же это описывать-то в учебниках? Ведь их дети будут читать! Врачи же говорят – не устоявшаяся еще психика, то да се…

– А так! Нельзя лживую историю России писать! Нельзя нашу великую трагедию ХХ века подштукатуривать. Такая страна, как Россия наша, на дороге не валяется!

– Да ведь как раз валяется! – вдруг высказался папаня.

– Так подымай! Твоя страна ай нет? Кто подымать-то будет? Варягов будем снова приглашать? Скандинавов, говоря по-современному? Так шведы и норвежцы только спят и во сне видят – нами управлять! Они свои страны выстроили – и живут себе припеваючи.

– А ты что думаешь, батя, – никто на нас не посягает, что ли?

– Сынок! Окстись! Ты ж все-таки не дядя Вася наш! Человек образованный! В детстве, по крайней мере, головастый был, как щас помню. Никто мыла не объелся, сынок, – на нас войной идти! Наполеон и Гитлер попробовали – так они просто на карту взглянуть забыли. Там все ясно нарисовано. Большая больно страна, хоть и бестолковая. И еще – неприятеля на своей земле страсть как не любим. До Волги еще можем допустить, не проснумшись. А дальше – не надейтесь никто!