Портреты - Кендал Джулия - Страница 19

– Ну, конечно, дорогая. Надеюсь, что я хоть чем-то тебе помог. Счастливого пути, пиши и ни о чем не думай. Следующая выставка у тебя будет, когда пожелаешь.

Путешествие в Грижьер, все четырнадцать часов дороги, могли сравниться разве что с кошмарным сном. Я, как положено, останавливалась, чтобы перекусить, но пища почему-то напоминала опилки, а природы, прежде всегда приводившей меня в восхищение, я на этот раз просто не замечала. Я не могла думать ни о чем, кроме глубоко потрясшей меня истории Макса, и все время пыталась понять, какова в ней его истинная роль. Мне было невыносимо тяжело думать об этом – жуткие картины всплывали в моем воображении: Макс арестован, София присягает в качестве свидетеля, ее предательство, Макс, беспомощно сидящий в ожидании приговор а, который должен решить его судьбу. Но почему он скрыл от меня такую важную страницу своей жизни? Он не мог не понимать, что рано или поздно я все равно узнаю. Больше всего меня мучило то, что он не доверяет мне, иначе он рассказал бы мне все сам, молчание же свидетельствовало об обратном. Он сказал только то, что считал нужным.

Стемнело. Часа три назад я свернула с автотрассы и ехала сейчас по узкой сельской дороге. Я выпрямилась, стараясь расправить плечи и размять спину, онемевшую от стольких часов, проведенных за рулем. Мимо меня пронеслась машина, ослепив мои уставшие глаза ярко-желтым светом. Я чувствовала, что должна остановиться и отдохнуть. Я ужасно устала, но это не была та блаженная усталость, которая наступает, когда близится к завершению какое-то дело. Это была тяжесть, пробравшаяся ко мне в душу, захватившая мысли и чувства, обнажая их до предела и заставляющая осознать, что я просто не смогу продолжать так жить дальше. А потом я увидела знакомый указатель на Лалэн, и это означало, что мое путешествие окончено. Дальний свет выхватил из темноты каменный мост, перекинутый через широкую реку, потом я проехала через Кузэ и до поворота на Сен-Виктор. Мне стало легче и даже показалось, что я уже ощущаю затхлый запах дома, когда после перерыва первый раз заходишь в него.

Через пятнадцать минут я была на холме и смогла различить очертания стоявшего на отшибе Грижьера. Я свернула на грязный проселок и, заглушив мотор, прижалась лбом к рулю. Все, я дома.

Дверь заскрипела, когда я повернула большой металлический ключ и толкнула ее. От собственной тяжести она распахнулась настежь, и в проникавшем внутрь лунном свете комната с покрытой слоем пыли мебелью показалась мне жилищем привидений. Я дотянулась до выключателя. Со стены над каминной полкой на меня приветливо смотрел мой собственный портрет работы Гастона, словно мое изображение присматривало за домом, пока я отсутствовала. Я вздохнула и почувствовала себя немного лучше. Решив больше не терять времени, я принялась снимать отовсюду покрывала. Вот он, мой обеденный стол из вишневого дерева, который я нашла в задней комнате захудалого магазинчика. Возможно, он бы так и остался там на многие годы никем не замеченный, как множество его деревенских собратьев, а теперь он гордо красуется напротив продолговатых французских окон с полотняными занавесками. А вон, возле дальней стены, мой провансальский буфет, который я купила себе в подарок, и в котором теперь хранится целая коллекция толстых керамических тарелок. Удобные старые диван и кресла отделяют кухонный отсек. Это у меня graпde piece, и как только я привела здесь все в порядок, я спустилась на три ступеньки в petite piece, уютную маленькую гостиную, где стоит мой письменный стол, висят полки с книгами, и которая иногда бывает задымленной, если я недостаточно осторожно обращаюсь с печкой. У меня пока не хватило денег, чтобы сложить новый дымоход, но в апреле и ноябре я прихожу сюда из мастерской погреться, когда застывшие пальцы перестают меня слушаться.

Именно туда, в глубину дома, сейчас я и направилась. Это мое любимое место и именно там я провожу большую часть времени, если не пишу на природе. Я специально сделала здесь множество окон, и комната целый день залита солнечным светом. Но сейчас было темно, и я могла различить только очертания стоявших там, где я их оставила, мольбертов и аккуратно составленных холстов. Краски, кисти и все прочие необходимые для моего дела принадлежности расположились на полках. Мне показалось, что я чувствую в кончиках пальцев желание побыстрее взяться за них и начать работать.

Но вместо этого я вернулась назад. Вот-вот наступит утро, и я надеялась, что, быть может, тогда отступит черная, выворачивающая меня наизнанку тоска.

Проснулась я от крика петуха, важно и настойчиво оповещавшего всех, кто желал его слушать, что он приступил к работе. Открыв глаза, я не сразу сообразила, где я, но наконец, совсем проснувшись, поняла, что передо мной мой милый, родной Грижьер. Я выпрыгнула из постели, в которую вчера, судя по всему, просто рухнула, и осмотрела комнату. Толстые грубые стены из камня были сейчас освещены лившимся из окна солнечным светом, и я с удовольствием потянулась, предвкушая наступающий день. Вот она, простая мирная жизнь, с ее нехитрыми радостями. Надо было купить продукты, прибрать и, самое главное, найти Гастона. Мне хочется так много ему рассказать. Я вывесила за окно чуть сыроватую перину и, ступая босыми ногами по деревянным половицам, направилась в ванную. Как ни странно, несмотря на прошлую морозную зиму, трубы не лопнули, и мой душ, настоящее чудо слесарного искусства, итог многочисленных консультаций и огромного счета, – работал как миленький.

К сожалению, уезжая в ноябре, я не заменила газового баллона, газа едва хватило, чтобы согреть воду для кофе, и мне пришлось напомнить себе о прелестях жизни вдали от цивилизации.

Для начала необходимо было выгрузить вещи из машины, и на это ушло почти все утро, потом я отправилась в супермаркет, до которого было минут пятнадцать езды, и который обычно удовлетворял все мои насущные потребности, начиная с ветчины для сандвичей, сыров, молока, вина, в общем всего, что только можно вообразить. Хлеб я хотела купить попозже – в местной boulaпgerie, а с овощами решила подождать до базарного дня, то есть до завтра, и ограничилась несколькими помидорами и салатом. Я обрадовалась, когда меня узнал мясник. Он решил не терять времени даром.

– Boпjour, мадемуазель Вентворт! Мы не знали точно, когда вы приедете, но я оставил специально для вас лучшие бараньи котлетки, которые я продаю только моим любимым клиентам. Вы возьмете несколько?

Я рассмеялась, поскольку очень хорошо знала милого месье Трибо.

– А почем эти замечательные котлетки, месье?

– О, вам будет достаточно всего франков на двадцать.

– Я возьму одну за пять.

– Но, мадемуазель, – возмутился он, – этого мало даже птичке!

– Это как раз столько, сколько мне нужно, месье, – сказала я твердо. – И еще, пожалуйста, дайте мне шесть сосисок, ага, и еще копченую курицу, – добавила я, заглядывая в свой список.

– Готово, мадемуазель. 3аписать на счет? – Пожалуйста.

Он завернул мои покупки в плотную белую бумагу, заклеил и с поклоном протянул мне. Я поблагодарила и пошла к выходу, а он принялся аккуратно записывать цифры в голубую тетрадь. Я знала, что, получив этот счет, буду проверять его тоже очень внимательно.

К четырем часам все дела были завершены, и мой маленький дом приведен в полный порядок. Все было так, будто я вовсе и не уезжала. Довольная, я вышла в сад. Было начало мая, и я подумала, что пора высаживать помидоры, если я хочу, чтобы к середине лета они начали плодоносить.

– Мадемуазель!

Я вздрогнула и обернулась. Велосипед полетел в сторону, и по траве ко мне несся Гастон. Даже его стремительные движения не могли скрыть от меня того, как он вырос.

5