Знак Вишну - Черкашин Николай Андреевич - Страница 37

Следователь по особо важным делам швырнул трубку. Он вставил эпфелевские кассеты в рекордер, нажал клавишу, и в компьютерную память фоноархива потекли электрические импульсы некогда живых слов...

Интервью первое. Молодой женский голос:

— Впервые я увидела его в военном дельфинарии. Высокий, чуть сутулый. Лет сорока... Лицо строгое, скорее задумчивое, чем строгое. Приятное. Такие лица нравятся женщинам. Но он не очень-то засматривался на девушек. Похоже, он все время о чем-то думал, не замечая окружающих... Я не видела, чтобы он улыбался... Нет, мне не приходилось с ним говорить...

Интервью второе. Грубоватый мужской голос:

— Старший офицер подводной лодки, коммандер Эндрю Хич. Да, сэр... Коммандер-лейтенант Норманн был моим командиром. Но я знал его еще по военно-морскому колледжу. Он пришел к нам из Аризонского университета. Не знаю, что его заставило бросить курс и перевестись к нам. Кажется, в Аризоне он изучал восточные религии... Из бывших студентов плохие командиры... Не тот материал. Как человек он был вполне терпим. Как командир — слишком мягкий... Командир должен быть тупой и решительный. Шутка, сэр, но в ней есть правда. Он был не на своем месте... Эти дельфины его доконали. Он говорил мне: «Эндрю, НТР дала человеку возможность не хвататься за ружье при виде животных. И сегодня нет нужды смотреть на куропатку, белку, зайца или медведя как на еду, мех или врага. Стрелять при виде животных — дурная забава. Но во сто крат подлее заставлять животных уничтожать людей, обманывая и тех и других».

Я честно пытался доказать ему, что его мысли политически незрелы. Он говорил так: «С некоторых пор, Эндрю, обычная трусость стала называться у нас «политической зрелостью». Нет, сэр, вольнодумство до добра не доводит.

Интервью третье. Приятный баритон:

— Да, Ард Норман был моим другом. Бедняге здорово не везло. После затяжного бракоразводного процесса и штрафа, который определил трибунал, у него почти ничего не осталось. Он пригнал ко мне свой старенький «форд», набитый книгами и кое-какими пожитками, и сказал, что дарит это мне все вместе с машиной. «И тебе не жалко?» — спросил я. Он улыбнулся: «Когда в воде освобождаешься от одежды, легче плыть». Потом он сказал, что намерен начать совершенно новую жизнь, о какой давно мечтал. Я пообещал ему помочь найти работу. Все-таки его уволили без пенсии. Он опять усмехнулся и произнес странную фразу: «Мы привязаны к государственной колеснице за узду собственных пороков». Мне показалось, он слегка не в себе. Ему всегда не везло. По-моему, он опасался преследований. Он исчез мгновенно, порвав сразу со всеми. Боюсь, что у него начала развиваться маниакальная депрессия, сэр.

Интервью пятое. Старческий голос с сильным восточным акцентом:

— Да, ко мне приходил этот человек... Он сказал, что роздал все свое имущество и готов вступить в нашу общину, общину джайнов — нищенствующих аскетов ясного разума. По нашему уставу у джайна не должно быть никакого личного имущества. Даже хитон, свою единственную одежду, и чашу для сбора подаяний джайн берет в долг у общины. Таким образом джайны, освобожденные от оков имущества, обретают полную свободу для ясного мышления. Самый страшный грех для джайна — причинить вред любому живому существу. Мы не должны убивать даже комаров или москитов, а только отгонять их специальной метелочкой. Она, кстати, тоже принадлежит общине.

Человеку, о котором вы спрашиваете, я дал хитон, чашу и новое имя — Бар-Маттай, ибо он духовно созрел, чтобы быть джайном. Он ушел нести свет разума. Я не знаю его пути. Кажется, он хотел идти вдоль океанского побережья с юга на север. Это было три года назад... Нет, вестей от него и о нем я не получал.

Интервью седьмое. Мужской голос:

— Я владею небольшим экспресс-кафе на набережной. Человека в желтых одеждах я видел полгода назад. Я протирал столики. Он подошел ко мне и сказал: «Даже убийцам не отказывают в хлебе. Их кормят до самого дня казни. Я не убийца и не преступник. Дай же мне хлеба!» Я сказал ему: «Хлеб нужно заработать. Стыдно попрошайничать». Он ничуть не обиделся и очень спокойно ответил: «Я не попрошайничаю. Я принес тебе свет истины, и она стоит твоего хлеба». Признаюсь, я его чуть не послал с его «светом истины». У нас тут немало всяких ненормальных околачивается. И каждый не прочь задарма поесть. Но этот чудак говорил уж очень занятно. Прямо как пророк: «Путь в бездну начинается с пустоты в сердце...» — и я его накормил, сэр,

Интервью двенадцатое. Девичий голос:

— Я работаю на загородной бензоколонке. К нам редко кто приходит пешком. Тот, в желтом, пришел босиком и попросил налить ему в термос бензин. Мне показалось это смешным — бензин в термос. Потом сообразила, что это факир и он будет пускать огонь изо рта. Плеснула ему полтора галлона, спросила, когда будет представление. Он ответил, что скоро. Напоследок он сказал странную фразу... Я ее запомнила: «Жить дольше, чем Христос, неэтично, если ты не оправдал свою жизнь равноценным подвигом». Больше я его не видела, сэр, ни в городе, ни на афишах...

«Архелон» ушел от погони. И нервы, недавно натянутые до предела, отходили под нежное пение скрипки пленного музыканта. Рейфлинт и Бар-Маттай сидели друг против друга. Коммодор включил телевизор. В дверь каюты заглянул старший офицер.

— Господин коммодор, прикажите убрать антенны! Мы нарушаем скрытность плавания.

Рейфлинт махнул рукой.

— Не надо. Кто мы для всех? Неопознанный гидросферный объект.

На экране мелькали кадры репортажа с космодрома. На стартовой площадке белой свечой высился многоместный космический корабль «Звезда Вифлеема». Свита президента шествует по бетонным плитам к бункеру укрытия. Там установлены микрофоны и телекамеры.

— Дамы и господа! — привычно улыбается президент в объективы. — В этот час я нахожусь на борту многоместного космического корабля «Звезда Вифлеема», — форпоста нашей космической обороны. Космос — это весы мира, и «Звезда Вифлеема» — одна из гирек, которая позволяет нам сохранять равновесие в грядущей «звездной войне»...

Страстная, пронзительная мелодия скрипки невольно вплеталась в речь президента. Она звучала как бессловесный гневный протест...

— Ни один корабль не стоил нашей стране так дорого, как этот, — продолжал президент, — но мир в космосе стоит еще дороже!..

Рейфлинт в сердцах выключил телевизор.

— Кажется, я это уже где-то слышал...

— Они получат еще один «Архелон», — воскликнул Бар-Маттай.

— Только в космосе...

Рейфлинт и Бар-Маттай поднялись на ходовой мостик. Над ними ярко сияли ризы созвездий. Рейфлинт запрокинул голову.

— Видишь, альфа Малой Медведицы. Полярная звезда. Полярис. Через нее проходит земная ось. К ней же привязана и залповая точка «Архелона». Если хочешь, это погребальная звезда человечества, — сказал он, сосредоточенно думая о чем-то своем.

— От Вифлеема до Поляриса...

— Что-что? — переспросил Рейфлинт напряженно.

— Я говорю, человечество прошло путь от звезды Вифлеема до Поляриса...

— Звездный путь, — горько усмехнулся Рейфлинт. — Сквозь тернии — к звездам...

Через стальные джунгли трубопроводов О'Грегори с трудом пролез за Бахтияром. При этом они успевали перебрасываться репликами.

— Надо, чтобы в каждом отсеке было хотя бы по одному нашему человеку, — пыхтел полковник медицины.

— Можно... — откликался стюард.

— Я изучил систему судовой вентиляции. Она легко перекрывается по отсекам.

— Это известно любому новичку,

О'Грегори пропустил колкость мимо ушей.

В выгородке-«пещере», где их поджидал Аварийный Джек, Бахтияр отогнул край ковра, под которым обнаружилась крышка люка. Стюард поднес к замочной скважине магнитный браслет — из скважины выскочил и прилип к браслету металлический шарик. Ключ легко вошел в освободившуюся скважину, и Бахтияр открыл свой потайной «сейф». Он извлек оттуда пластиковый пенал и подал его О'Грегори.