Расчудесный Хуливуд - Кемпбелл Роберт - Страница 7

– И сколько ему тогда было?

– Четыре с половиной. До тех пор я его продержала при себе. Хоть что-то сделала.

Неужели она рассчитывала на то, что Свистун поставит ей за это плюсик в несуществующем блокноте?

– А как ты зарабатывала себе на жизнь?

– Иногда работала в кафе. Иногда в каком-нибудь магазине. – Она остро посмотрела на него. -Брала деньги с мужчин.

Он не моргнул и глазом.

– Я стала просто чудовищем. Пила. Принимала наркотики. Опустилась на самое дно.

Слезы у нее на щеках уже просохли. Руки теребили край скатерти.

– И вот наступил вечер, когда я…

Она сбилась на полуслове, не зная, рассказывать ли ему то, что он не должен слышать.

– Случилось нечто, вернувшее меня к жизни. Ничего страшного или непоправимого вроде того, что я вытворяла раньше, но так или иначе я очнулась.

– Именно так оно всегда и бывает.

– Четыре года назад я собралась, почистилась, протрезвела. И отправилась за сыном.

– Сколько же ему было лет? Десять? Одиннадцать?

Казалось, она не в силах ответить на этот вопрос. Она поднесла руку к горлу, словно слова застряли там, не пролезая ни туда, ни сюда.

– Но с ним же ничего не случилось, верно?

– Его там не оказалось, – выговорила наконец она.

– Убежал?

– Его продали. Старик его продал.

– Что?

Она заморгала, словно боясь, что он ударит ее за то, что она это допустила.

– Мой свекор умер, но там нашлась старуха, ее звали Гранни Ауэрс, и она сказала мне, что за полгода до моего приезда свекор продал Джона.

– Джона? Так ты его назвала?

– Я же не собиралась называть его в честь отца. -Ее рот скривился, словно она надкусила нечто горькое. – Вот я и назвала его в честь моего отца, а мой отец потом от нас отвернулся.

– Но кому продал его Янгер? И как это произошло?

– Просто продал за наличные каким-то приезжим, а верней, проезжим.

Вставь такой сюжет в книгу, вставь такой сюжет в кинокартину – и никто не поверит тебе, подумал Свистун. Он вспомнил слова, сказанные ему однажды Канааном: "Ребенка от шести до четырнадцати, мальчика или девочку, могут доставить прямо тебе к порогу, не задавая никаких вопросов, и делай с ним, что хочешь. И стоит это удовольствие две с половиной штуки".

– А откуда они приехали? – спросил Свистун.

– Из Центральной или Южной Америки. Из Мексики. Из Азии. Проезжая на восток Штатов. Украли или купили за наличные.

Свистун взял еще один кусок ростбифа. Она бросилась ему в ноги, умоляя о пощаде. А если отдаешь себя на суд другому, едва ли ты собираешься через час после этого лечь с ним в постель. Она превратила его в конфидента, в плечо, на которое можно опереться, в доброго дядюшку. Превратила его в настоящего отца, взамен оказавшегося никуда не годным.

Женщинам кажется, будто с возлюбленным нужно обращаться именно так: кормить его старыми историями, исповедоваться перед ним в былых грехах, проверяя глубину его понимания, нежность его души, силу его чувств. Свистун, однако же, относился к этому совершенно по-другому.

Глава шестая

Каждый день на протяжении пятнадцати с половиной лет он просыпался под оглушительный звонок, ранним утром пробуждавший его ото сна и лишавший тем самым единственного утешения.

Каждую ночь он лежал на нижней койке двухъярусных нар, глазея на верхнюю, на которой спал какой-нибудь уголовник. В последнее время это был грязный итальяшка по имени Мачелли. И, глазея, он мысленно восстанавливал череду событий, заставивших его очутиться в таком дерьме.

Ему говорили, что он убил и зверски искромсал трех женщин. Его осудили, его приговорили, его заперли в эту клетку. Вспоминая последний вечер, проведенный в трактире "У Бадди", он так и не мог вспомнить, что отправился с Глэдис Трейнор на задворки и перерезал ей горло ножом для резки линолеума, который предъявили в качестве вещественного доказательства. Его личный нож. Он помнил о том, как сопротивлялся при аресте, когда полицейские вломились к нему и поволокли наружу, из собственного дома, из собственной спальни, в которой, забившись в дальний угол, тряслась от ужаса его беременная жена. Позже он сказал, что решил, будто в дом к нему вломились грабители или насильники, но ему возразили: с какой стати грабители стали бы вламываться в дом, в котором нечего украсть? С какой стати насильники заинтересовались бы женщиной, которая вот-вот родит?

Лучше всего он запомнил вкус горького пива на губах, когда его вывели из похмельного сна мужские крики, Фэй не оказалось в постели, и он рванулся за пистолетом к брюкам, валявшимся на полу. Владение незарегистрированным огнестрельным оружием впоследствии сработало против него. Обвинение подчеркнуло, что тем самым лишний раз доказывается его агрессивность. А он и дотянуться-то до пистолета не успел. На него навалились со всех сторон, принялись орать что-то прямо в уши, заломили руки, а он так и не понял, какого черта все это должно значить.

Да что там, его и потом подстерегало множество всяких сюрпризов. А может, если хорошенько задуматься – или, наоборот, перестать думать, – то все это нельзя было назвать сюрпризами.

Когда эти женщины в зале суда начали одна за другой рассказывать, как он соблазнил их, а потом обобрал. Можно подумать, что они живут на переломе пятидесятых, когда женщины носили юбку по Щиколотку, не посещали питейных заведений и трепетали накануне каждой менструации. С ума сойти, Даже Шарлотта, давая свидетельские показания, превратила его в самого настоящего дьявола. Шарлотта, плясавшая голой перед всем мужским населением Нового Орлеана и перед половиной гостей города. И кто знает, скольким из них она успела дать?

И может, ничего удивительного не было и в том, что Уиллард Эверли, рассказывая об их совместном детстве на холмах в Кентукки, не вспомнил ничего другого, кроме того, что видел, как десяти– или одиннадцатилетний Дюйм потрошил лягушек по методе, преподанной ему родным отцом. В результате чего он и предстал человеком, способным убивать и потрошить женщин.

А потом началась вся эта история со змеями. Плясал ли он, держа в обеих руках по пригоршне живых гадюк? Плясал ли до тех пор, пока не свалился с ног от усталости? Да нет, знаете ли, ответил он, лет десять ничего, кроме рок-н-ролла, не танцую. В зале поднялся смех, но сказал-то он это совершенно серьезно. Заговаривается ли он порою, говорит ли в исступлении на не знакомых ему языках? Не утверждал ли он, что является проповедником истинной веры, ниспосланным Господом к девственницам, чтобы показать им путь в царствие небесное? И происходило ли это по всему юго-востоку страны? И происходило ли так часто, что его ублюдками кишмя кишит земля между Атлантой и Новым Орлеаном?

Он этого не подтверждал, хотя и не отрицал тоже. Женщины в зале суда и присяжные заседательницы ядовито посматривали на него как на человека, которому наплевать на весь слабый пол за вычетом тех ситуаций, когда ему охота потрахаться. Хотя известно, что любопытство и неудовлетворенный интерес затаскивают женщин под одеяло куда верней, чем сладкие слюни. И происходит это каждый Божий день, кроме разве что воскресенья.

Сперва его одновременно и удивляло, и не удивляло, что Фэй не торопится к нему на тюремное свиданье. Когда его схватили и повезли в кутузку, ей до начала схваток оставались, может, всего несколько часов. Ну, а потом, ясное дело, восстановительный период. Да и куча хлопот. Но все-таки следовало бы ей раньше или позже явиться. Чтобы он полюбовался на нее. Потому что если он кого-нибудь когда-нибудь и любил, то только ее. Иначе с какой стати было бы ему на ней жениться – своих неприятностей мало, что ли? Денег у нее таких, о которых стоило бы говорить, не было, да и ее шансы превратиться в кинозвезду были близки к нулю. По меньшей мере, могла бы принести показать ребенка, чтобы он увидел своего отпрыска.

По меньшей мере, могла бы позвонить ему по телефону или написать письмо, чтобы он не чувствовал себя настолько отрезанным от внешнего мира.