Расчудесный Хуливуд - Кемпбелл Роберт - Страница 29

– Дети в таком возрасте бывают очень трудными, – сказал Свистун.

Мужчина кивнул, словно они с незнакомцем только что уладили какое-то недоразумение.

Глава двадцать шестая

Вечеринка по случаю окончания съемок представляет собой голливудский ритуал.

При запуске каждой картины собирается целая орава самого разношерстного люда: одни хорошо знакомы между собой, другим доводилось поучаствовать в совместных съемках разок-другой, третьи знать друг друга не знают… И все они сходятся воедино на тридцать, на шестьдесят, а то и (по обстоятельствам) на девяносто дней, вынужденные работать в экстремальных условиях по десять, по двенадцать, по четырнадцать часов ежесуточно. Они превращаются в большую семью, вынужденно живущую в одной тесной каморке, у них не остается друг от друга никаких секретов.

Поначалу все это обставлялось весьма церемонно. В местном ресторане устраивались званые ужины, звезды экрана вручали подарки и сувениры техническому персоналу; технический персонал устраивал складчину, чтобы подарить звездам и режиссеру что-нибудь ценное. Одним словом, все изображали из себя одно счастливое семейство.

Потом дело пошло попроще, особенно – применительно к фильмам категории «б». Банкет устраивали прямо на съемочной площадке, любые более или менее гладкие поверхности застилали бумажными скатертями, буфет с горячими закусками заказывали из ресторана, а такелажники то и дело отправлялись в ближайший магазин за очередными порциями спиртного.

Как на детской вечеринке, когда мальчики держатся одной группой, а девочки – другой, пока эти группы не перемешают насильно, технический персонал толпился одной компанией, отпуская грязные шуточки и высказывая нелицеприятные мнения о качестве игры и о самом процессе съемок. "Младшие партнеры" ясно давали понять друг другу, что справились бы с делом ничуть не хуже «старших». За исключением, понятно, парикмахеров и гримеров, которые предпочитали лизать задницу звездам, потому что от благоволения последних зависела их собственная карьера. И за исключением художников по костюмам и представителей родственных профессий, которые вообще не относили себя к техническому персоналу, не сомневаясь в том, что являются истинными художниками. Режиссер переходил от одной группы к другой, строя из себя одинаково ласкового и подчеркнуто справедливого отца.

Из всей этой благостной картины решительным образом выпадал разве что продюсер. Каждый из участников съемок не сомневался в том, что продюсер его тем или иным способом употребил, шла ли при этом речь о скверном питании или о плохом размещении в гостинице, о недоплате или о незаконных вычетах из гонорара. Поскольку Хобби был одновременно и режиссером, и продюсером собственных картин, ему удавалось избежать тяготеющего над продюсерской братией проклятия. Ни актеры, ни технический персонал не смели подкалывать человека, который только что перестал быть для них родным отцом на съемочной площадке, а вместе с тем, скорее всего, и остался им должен жалованье за последнюю съемочную неделю.

В наши дни вечеринки по случаю окончания съемок, хотя и проходят по-прежнему на съемочной площадке, вернули себе часть былой роскоши и великолепия. Изысканные напитки и яства, специально приглашенные на вечер официантки в супермини, строго одетые бармены за импровизированной стойкой.

Кое-кому из наиболее привилегированных участников съемочной группы разрешается приглашать на такую вечеринку личных гостей. Впрочем, появилась и еще одна новинка: отныне и актеры, и технический персонал являются на банкет в шелковых куртках с вышитым на них названием фильма или телесериала. Это теперь фирменный знак – фирменный знак успеха и уважения. И в то же самое время – хорошо продуманная рекламная акция.

И вот собираются человек сорок, они толпятся стоя, рассаживаются по высоким стульям или стоят, привалившись к какой-нибудь детали макета, – и все в черных шелковых куртках, на которых вышиты слова "Ведьмы, у которых течка" (а ведь именно так называется только что законченный фильм Пола Хобби). И еще человек сорок в своей профессиональной одежде – или же в одежде, позволяющей угадать их профессию. И наконец, еще сорок, шикарно разодевшихся по такому случаю. И все трутся локтями, трутся задами, все стараются встать или усесться повыигрышней, чтобы – не исключено – прямо здесь получить новое обещание, новое предложение, новую роль.

Хобби стоит у одного из импровизированных баров с бокалом в руке и вполуха слушает вздор, который несут ему его агент и адвокат, Конски и Джибна, а сам глядит поверх их голов и удивляется, куда запропастилась Шарон. Она пообещала ему приехать, пусть только на полчаса. Неужели точно так же будет обстоять дело и после того, как они поженятся? Каждый засранец будет для нее важнее, чем нуждающийся в ее присутствии муж? Особенно – по окончании изнурительных и чрезвычайно нервных съемок.

Если уж монсиньор Мойнихен сумел выкроить часок, чтобы продемонстрировать свое благорасположение, если уж Поросенок Дули смог на это время отвлечься от охоты на очередную жертву, если уж эта проблядь Ева Шойрен – поганейшая баба, конечно, но зато как изумительно работает у нее голова – оставила все дела, чтобы поднять бокал и поздравить старого друга, то какого хера Шарон и пальцем не шевельнула?

И поскольку Хобби не слушал того, что ему говорили, и беспрестанно оглядывался по сторонам, он и оказался первым, кто заметил появление на вечеринке Дюйма Янгера. Впрочем, оказаться в этом плане первым было сравнительно нетрудно, потому что изо всех собравшихся узнать Янгера, кроме самого Хобби, могли только Боливия и Ева Шойрен.

Он нашел взглядом Боливию и показал ему глазами на выход. Боливия посмотрел в указанном направлении и тоже увидел Янгера. И тут же решительно покачала головой и устремился прочь, давая тем самым понять режиссеру, что не желает впутываться в это дело.

– Ну, и пошел на хуй, – вполголоса пробормотал Хобби.

Конски и Джибна слишком увлеклись собственными разглагольствованиями, чтобы обратить внимание на что бы то ни было.

Откуда ни возьмись, появилась Ева. Она словно бы материализовалась из сигаретного дыма и оказалась рядом с режиссером.

Конски и Джибна невольно отпрянули.

– Надеюсь, никто не испортит нам праздника, – шепнула она на ухо Хобби.

– Какого хера ему надо? Какого хера он сюда приволокся? – пробормотал тот.

– Лучше подойти и спросить.

Хобби, выбросив вперед руку и широко улыбнувшись, двинулся вперед.

Ева сумела опередить его. Она чмокнула Янгера в щеку.

Он заморгал, как будто это проявление дружеских чувств застигло его врасплох.

– Ну, и как же ты об этом узнал? – радостно воскликнул Хобби. – Как ты допер, что я устраиваю сегодня банкет по случаю окончания картины?

– Порасспросил кое-кого, – ответил Янгер. -По части сплетен этот городишко все равно что Рысца Собачья.

– Рысца Собачья. Какая прелесть!

Хобби произнес это так, словно Янгер был провинциальным комиком, отрабатывающим заранее оплаченный выход на публику.

– Я пришел поблагодарить тебя за заботу о моих жене и сыне, – сказал Янгер.

– Да, я пытался помочь им. Тебе известно, что я пытался. Но она как сквозь землю провалилась.

– И от меня тоже.

– Горько слышать это, старина. Действительно горько.

Хобби все еще держал руку Янгера в своей – жест был содран им у президента Линдона Джонсона в ходе предвыборной поездки. Благорасположение струилось у него из кончиков пальцев.

– Вы, мистер Хобби, единственный, кто проявил ко мне хоть какое-нибудь участие.

Хобби обнял его за плечи, бросив при этом на Еву взгляд, означающий: я был прав, а ты ошибалась. Этот мудак ни хрена не помнит. Безмозглый горец, припершийся сюда поблагодарить благодетеля.

Ева с другого боку обняла Янгера за талию. И так они повели его к столу с напитками и закусками.

– Ладно, не хочу слушать никаких «спасибо», – с улыбкой, призванной продемонстрировать собственную щедрость и беззаботность, сказал Хобби.