Зеркальное время - Хольбайн Вольфганг - Страница 27

Между тем пришел в себя силач. Он поднял свою гирю, которую даже Юлиану не под силу было сдвинуть с места, и замахнулся ею. Железная болванка превратила в щепки колесо повозки, в которой все еще лежал за­стрявший Рефельс. Юлиан попытался пнуть силача, но тот увернулся и тут же обрушил свою гирю ему на ногу. Юлиан запрыгал на одной ноге, жалобно подвывая от боли, и тут Рефельс наконец выбрался из своей повозки и подоспел ему на выручку. Он перехватил гирю и тут же рухнул от ее неожиданной тяжести, но Юлиан схватил силача и отшвырнул его в темноту. Ужасный хруст дерева оповестил о его кончине.

В этот момент что-то резануло ступню Юлиана. То была голова Белоснежки, хищная челюсть которой кла­цала, как медвежий капкан. Юлиан пинком отшвырнул эту голову в темноту и, прихрамывая, вернулся к Рефельсу.

Видимо, Белоснежка до него все-таки добралась, по­тому что его рубашка и плащ на груди потемнели от крови. Франк дрожал всем телом и казался смертельно изможденным. Тем не менее он поднялся на ноги и. улыбнулся во весь рот:

— А мы с тобой неплохо можем выступать командой, а?

— Могли бы действовать и получше, — сказал Юлиан, оглядываясь.

Опасность далеко еще не миновала. Отовсюду ползли новые, зловещим образом ожившие фигуры детской ка­русели. Правда, они были не особенно расторопны, потому что им приходилось тащить за собой свои кареты и повозки.

Но главная опасность таилась вне карусели.

К тому времени карусель казалась одиноким остров­ком, парящим в гигантской пустоте Ничего. Она была окутана облаком дымчатой черноты, в которой колыхались какие-то мрачные формы, лишенные очертаний. И эта тьма придвигалась все ближе.

Когда Юлиан бросал какой-нибудь предмет, слышался хруст перемалываемой древесины, и на это время на­ступление тьмы приостанавливалось.

— Это ее задерживает! — понял Рефельс. — Быстрее!

И они принялись в четыре руки выбрасывать во тьму все, что еще оставалось на карусели. Задача оказалась непростой, потому что деревянные животные были очень тяжелы и сопротивлялись. Юлиан и Франк получили далеко не по одному удару копытом.

Прошло не меньше получаса, прежде чем они опус­тошили карусель. Круговой помост все еще вращался, но на нем ничего не осталось. Тьма за это время не придвинулась ближе, но теперь больше нечем было уто­лять голод ненасытного чудовища.

Юлиан и Франк сели на ступицу в центре карусели, спина к спине, поджав колени.

Тьма уже доползла до края карусели и пустила свои дымчатые щупальца по закручивающейся спирали.

— А может, оно нам ничего не сделает, — предположил Рефельс. — Ведь до сих пор оно проглатывало только этих монстров, разве не так?

Юлиан даже не стал отвечать. Пожирающая тьма придвигалась все ближе. Края карусели были уже не видны. Еще метра полтора, ну два. Еще пять минут, самое большее...

Вдруг в темноте вспыхнула искорка, и к зловещим всхлипам и шорохам примешался новый звук.

— Что это? —в тревоге спросил Рефельс.

Карусель продолжала крутиться, а когда прошла оче­редной круг и повернулась к тому месту, где вспыхнула искорка, там уже виднелось пламя, в центре которого просматривалось что-то темное. А неведомый звук стал голосом, который звал его по имени!

— Отец! — воскликнул он, не веря своим ушам. — Это отец!

После очередного оборота карусели темное пятно в сердцевине огня стало фигурой, бегущей к ним широкими шагами. Эта фигура горела. Языки пламени лизали ее волосы и одежду; она оставляла за собой в темноте цепь горящих следов.

— Юлиан! Беги! Я вас прикрою!

Юлиан ринулся в темноту.

Он ощутил нечто такое, что не было ни жарой, ни холодом, но сжигало его и вместе с тем леденило; в него будто впивалось что-то и высасывало из него все внут­ренности. И потом...

Должно быть, девяносто лет тому назад ярмарочная площадь располагалась метра на три повыше. То ли, может быть, уровень воды в реке с тех пор упал, то ли берег потом сровняли — так или иначе, Юлиан и Франк появились буквально из Ничего над головами изумленных посетителей ярмарки, чтобы тут же упасть на них сверху.

Глава пятая ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ ИЗ ПРОШЛОГО

Прошло почти два дня, прежде чем Юлиан наконец явился к адвокату, чтобы спросить про письмо отца. Время на двух ярмарках протекало с разной скоростью. Когда Юлиан и Франк попали в прошлое, они провели там от силы один час; здесь же, в настоящем, за время их отсутствия прошли почти сутки. Они появились на ярмарочной площади — точнее, над ней — лишь на сле­дующий день после последнего представления отца.

И это еще не все. Падение с высоты трех метров, видимо, доконало Юлиана. Он потерял сознание и открыл глаза лишь через несколько часов на больничной койке, забинтованный, как мумия, в правой вене торчала игла капельницы, вокруг жужжали и мигали приборы. К его телу были приклеены пластырями разноцветные провода.

Юлиан рывком сел в кровати, первым делом выдернул из вены иглу, поотрывал все провода, подошел к шкафу и стал искать свою одежду.

Но ее там не было, и неудивительно — после всех испытаний, выпавших на ее долю.

Тут открылась дверь, и в палату вошла дежурная медсестра.

— Ты с ума сошел! Ты не можешь... — От возмущения она не находила слов.

— Где мои вещи? Мне надо идти!

— В мусорном баке, где же им еще быть! Ну-ка, сейчас же, немедленно в кровать, пока врач не видел, что ты натворил!

Она цепко схватила Юлиана за плечи и так решительно отбуксировала его в кровать, что он от растерянности даже не сопротивлялся. Но когда она собралась снова воткнуть ему в вену иглу, он выдернул руку.

— Ну нет! Ничего вы в меня больше не воткнете. И ничего не впрыснете без моего согласия.

— Я сделаю все, что положено, — упорствовала медсе­стра.

— Вы не дорожите своим местом? — спокойно спросил Юлиан. — Если на вас поступит жалоба за рукоприклад­ство...

— Но это же... — Сестра побледнела и выбежала из палаты.

Юлиан сам удивлялся, как он посмел так грубо раз­говаривать, и решил при первой же возможности изви­ниться перед ней. Но это не значило, что он собирался ей подчиниться. Он должен сейчас же уйти отсюда! Но как?

Через несколько минут медсестра вернулась в палату в сопровождении врача, перед которым Юлиану бес­смысленно было демонстрировать свою надменность.

В этот вечер Юлиан много узнал об отношениях между врачами и пациентами, и прежде всего он узнал главное: что четырнадцатилетние мальчики — как, впро­чем, и четырнадцатилетние девочки — не обладают ни­какими, а точнее сказать, абсолютно никакими правами. Он был несказанно рад, когда на следующий день к нему явились с визитом двое полицейских. Они ни в коей мере не стали ему симпатичнее, но их приход означал хоть какое-то движение дела. С их помощью он мог хотя бы узнать, почему его здесь держат.

Он не пытался врать, но это была одна из тех ситуаций, когда было бы лучше соврать. Разговор длился полчаса, и уже с середины беседы Юлиан начал подозревать, что ему не верят...

— Вернемся к ране на твоей правой ступне, — сказал полицейский. — Доктор Бертрам уверяет, что она нанесена колющим оружием. Ведь в наши дни такие вещи легко узнать.

— Это был гвоздь, — уточнил Юлиан.

— Ты на него наступил?

— Нет. Я же сказал, гномы хотели меня прибить гвоздями.

— Гномы?

— Которые были на карусели, — терпеливо объяснил Юлиан. — Несколько гномов держали меня, а двое соби­рались прибить.

— Ага, — сказал полицейский. — Тогда, значит, и резаная рана на лодыжке тоже оттуда?

— Да, только от пилы. Такая большая двуручная пила, знаете? Одному я так заехал, что у него отлетела башка, но остальные очень упорствовали. Ну, вы знаете, какие эти гномы.

— Конечно, — подтвердил полицейский. — Но ты уве­рен, что это были семь гномов, а не Белоснежка?

— Совершенно уверен. Белоснежка в это время пы­талась перегрызть горло Франку.