Холод страха - Сланг Мишель - Страница 53

Физкультурник Фишер, когда кончался футбольный сезон, преподавал гигиену и здоровье. Нам приходилось смотреть много фильмов. В одном показывали, как выглядят люди без кожи. Это было не очень противно, потому что там действовали всякие мультипликационные человечки. Однако имелись кадры, снятые специальной рентгеновской камерой, и в них настоящие скелеты поднимались по лестницам, ели и разговаривали. До конца дня я не мог думать ни о чем другом.

Когда я пришел домой, то тихонько унес к себе в комнату старый учебник анатомии, сохранившийся со студенческих лет моего отца, твердо решив посмотреть на голых женщин, спрятанных внутри переплета. То, что я там нашел, меня разочаровало, а к тому же было очень противно.

На многих картинках женщины были без кожи, с ободранными лицами и клубками внутренних органов. Но их обнаженные мышцы и желтые слои подкожного жира были уж чересчур. Мне гораздо больше нравились четкие острые углы, скрытые внутри человеческой машины. Что-то в безупречности костей заставляло потеть мои ладони, а голова начинала болеть. Я изучал вечно улыбающихся женщин и воображал, какой замечательной станет жизнь, когда я получу мои рентген-очки.

Больше никаких запретных тайн! Я буду видеть, что происходит внутри людей вокруг меня! И особенно я предвкушал, как раскрою секрет, который девочки прячут в своих Штучках. Подслушивая разговоры старшего брата, я успел узнать, что секрет этот, каков бы он ни был, очень и очень важен. От одной мысли об этом у меня вставало. Я слышал, как мой брат и его друзья обсуждали, "как сбросить", но не понимал, кому это может быть нужно, да и что, собственно, "это". Глядя на безымянную, бестелесную женщину, чьи секреты были открыты моим жадным глазам, я внезапно обрел понимание.

По молодости и неопытности я немножко забрызгал книгу. В ужасе перед разоблачением я вырвал запачканную страницу и вернул книгу в книжный шкаф отца. Если он когда-нибудь и обнаружил, что книга испорчена, он ничего об этом не сказал.

Наконец наступил день, когда почта доставила мои рентген-очки. Оказались они совсем не такими, как я ожидал. Оправа из пластмассы, а линзы — две картонки, украшенные кричащим "поп-артовским" узором. Надев их, я обнаружил, что смотрю сквозь две дырочки, заклеенные красным целлофаном. Если не считать того, что они исключили мое периферическое зрение и придали всему вокруг вишневый цвет растворимого прохладительного напитка, единственное, чем они меня порадовали, была отчаянная головная боль.

Странно! Я думал, что забыл про это. Но теперь оно воскресает в памяти — вместе со всем тайным волнением, со всеми стыдными острыми углами.

Думается, рос я нормальным. То есть таким же нормальным, как любой американец, появившийся на свет во время бума рождаемости пятидесятых годов. Дома мне было хорошо. Родители заботились обо мне. В школе у меня были друзья. Я был популярен в классе. У меня были романы с девочками.

В старших классах большинство моих друзей предпочитали веселых девчонок с большими грудями и хорошим цветом лица. Меня привлекали высокие и гибкие. Те, которые мечтали стать манекенщицами.

В колледже у меня завязывались сексуальные отношения со многими женщинами. На втором курсе я собирался жениться на девушке, страдавшей анорексией. После школы она чуть прибавила в весе, но оставалась очень худой. Мои друзья считали меня свихнутым. Месяца за два до назначенного дня свадьбы она умерла в своей комнате от инфаркта. Врачи сказали, что причиной была анорексия, ослабившая ее сердце. Некоторое время я был вне себя от горя и даже пропустил семестр.

После этого в течение нескольких лет у меня случались связи, но ничего серьезного. А потом я познакомился с женщиной, которая стала моей женой.

В то время она была красива по-настоящему. Точь-в-точь манекенщица. И пока она не забеременела, все ей советовали бросить работу и блистать в мире высокой моды. И у нее получилось бы. После нашей помолвки я узнал, что у нее булимия. Она могла съесть невероятно много — казалось, подобное количество съеденного просто не может поместиться в женщине ее телосложения. После чего, извинившись, выходила из-за стола, чтобы в туалете ее вытошнило. Думается, наш брак был счастливым. До ее беременности.

Как только врач подтвердил ее подозрения, моя жена пришла в восторг. Она ни разу даже не поинтересовалась, хочу ли ребенка я. Она без умолку тараторила о том, какое имя дать ребенку и какую гамму цветов подобрать для детской, но вопрос о том, чего хотелось бы мне, ни разу не встал. Я ничего не говорил, а она этого не замечала.

Ее, казалось, не тревожило, что она все больше толстела. Но меня это тревожило.

Я почувствовал облегчение, когда у нее произошел выкидыш. Мы оба избавились от ненужных хлопот. Однако моя жена смотрела на случившееся иначе. Она была совсем сокрушена, как не преминул сообщить мне ее врач, намекнув затем, что ребенка она скорее всего потеряла из-за булимии. Он настаивал, чтобы я увез ее куда-нибудь для перемены обстановки, чтобы мы вместе Смогли бы Справиться с Трагедией. А потому мы уехали во Флориду на две недели.

Пока мы были там, я подобрал на пляже возле нашего отеля кусок коралла. Белый точно кость. Я и принял его за кость, а потому и подобрал. Он был изящен, величиной и формой напоминая фалангу женского пальца. Мизинца. Я долгое время держал его в руке. При ближайшем рассмотрении он утратил сходство с настоящей косточкой. Пористый, узловатый, будто ампутированный у старухи, страдающей артритом. Вернувшись в номер, я проонанировал под душем. Жене я ничего не сказал.

К тому времени, когда мы вернулись из Флориды, пропасть между нами стала еще глубже. С каждым днем мой интерес к ней угасал все больше. Всякий раз, когда я думал о ней — в тех редчайших случаях, когда я о ней думал, — она представлялась мне маленькой смутной фигуркой, будто я семь лет смотрел на нее в перевернутый бинокль.

Лишний вес, который она набрала во время беременности, никуда не делся после выкидыша. Она стала угрюмой, одевалась во все темное и ела много шоколада. Заметную часть времени я тратил на то, чтобы избегать ее.

Одно из моих любимых развлечений — гаражные распродажи. Обожаю, сидя за рулем машины, составлять маршруты с помощью карты города и газетных объявлений. Иногда я оказывался в уголках города, о существовании которых прежде и не подозревал. Что-то вроде приключений на собственном заднем дворе.

Как-то в субботу, ускользая от жены, я наткнулся на дворовую распродажу, которая резко изменила мою жизнь. Возможно, вы решите, что я шучу, но я абсолютно серьезен.

В газете распродажа не упоминалась, и даже самодельные объявления о ней не были прикноплены к деревьям и телефонным столбам. Просто куча всякого старого хлама была сложена во дворе старого двухэтажного дома. Возле ворот на складном стуле сидел позевывающий молодой человек.

В этом районе я вообще-то бывал редко, но мое внимание привлекли два чучела сов, увенчивавшие кучу поношенной одежды. Старый дом, как и большинство на этой улице, в начале века принадлежал зажиточной семье. Теперь он нуждался в капитальном ремонте.

— Э… вещи ваши? — спросил я позевывающего молодого человека.

Он оторвался от замусоленного романа Стивена Кинга в бумажной обложке и безразлично пожал плечами.

— Можно и так сказать. Собственно, это дерьмо моего дяди. Он перекинулся пару месяцев назад.

— Примите мои соболезнования.

Молодой человек опять пожал плечами.

— Я даже не знал, что он еще жив, пока он не умер и не оставил мне эту развалюху.

— А!

— Я здесь на сегодня-завтра, чтобы продать этот хлам, прежде чем передам дом фирме по продаже недвижимости. Они думают, что смогут продать его для перестройки в многоквартирный дом.

Я неопределенно буркнул и начал копаться в пирамидах заплесневелых картонок и позеленелых кофров. В груде рваных номеров "Фейт" и "Кэт фэнси" я нашел несколько книг в кожаных переплетах, в большинстве — латинских. Если судить по пропыленности, им было по меньшей мере сто лет.