В жерле вулкана - Холл Адам - Страница 3

Гидросамолет местной линии оторвался от поверхности озера Асуль и доставил его в гавань Пуэрто-Фуэго перед самым заходом солнца, когда город был все еще раскален от дневной жары, а горячий воздух был неподвижен. Дым из труб землечерпалки и нескольких судов висел густыми влажными клубами среди судовых мачт, и с катера, доставившего Рейнера к причалу, казалось, будто весь город поражен чумой. На вогнутом песчаном пляже виднелось несколько рыбаков, готовивших снасти для ночного лова. Кроме их движений – настолько замедленных и вялых, что казалось, будто они находятся под водой – на причалах и волноломах не было никаких признаков жизни. Человеческие фигуры были неподвижны. Сложив под головами темные руки, они предавались снам, навеянным марихуаной. Пройдя мимо этих людей, Рейнер сразу уловил запах наркотика, а с ним вернулись ощущение жары, вони и чувство, которое он испытывал на протяжении всех восемнадцати месяцев, проведенных в этой ужасной стране, куда надеялся никогда не возвращаться. Моя собственная глупость, в который раз сказал он себе. Как дурак, выпалил «да, сэр» и согласился выполнять это дурацкое поручение.

Прежде чем на город опустилась темнота и на освещенных улицах пробудилась жизнь, индеец-носильщик проводил Рейнера в пансион, затерявшийся среди небоскребов портового квартала совсем неподалеку от того места, где на скверно отпечатанном плане был обозначен бар Вентуры. Постояв десять минут под струйкой ржаво-коричневой воды, именовавшейся здесь душем, дважды проверив москитную сетку на окне и полог над кроватью, Рейнер включил верхний свет и разложил на столе фотографии из архивов «Эль Диаро» и пакет, привезенный с собой из Лондона.

Из сорока двух фотографий, которые удалось найти, пятнадцать изображали Линдстрома. Это были те самые снимки, которые предъявлялись Маршу для опознания. Из оставшихся на пяти был экипаж «Глэмис кастла». Было много агуадорских граждан, а также британских, французских, испанских, американских и перуанских пассажиров. На борту была лишь одна ОВП – Очень Важная Персона – Плэтт-Феллоуз из британского министерства иностранных дел. И шестеро детей.

Сидя в тихой комнате, высоко над жизнью, пробудившейся с наступлением темноты, над звуками голосов и автомобильного движения на Авенида-дель-Мар, он в резком ярком свете висевшей под потолком лампы принялся изучать лица погибших.

Глава 2

По мере того как он поднимался взбегающими в гору переулками и карабкался по крутым лестницам, удаляясь от гавани, шум уличного движения, доносившийся с больших улиц, становился все слабее. Через некоторое время его сменил гул голосов из бара.

Огромные ярко-голубые звезды, казалось, висели прямо над крышами. Можно было поднять руку и собирать их. На лестницах смердел невидимый в темноте мусор и слышалось непрестанное жужжание мух. Около входа в бар друг на друге лежали три человеческих тела – эти люди были одурманены наркотиком, который каждый мог найти в любом порту на этом побережье за сущие гроши. Один лежал на спине, его широко открытые глаза смотрели на звезды, не видя их, а в судорожно сжатых пальцах был зажат смятый лотерейный билет – его доля в общемировой мечте.

Рейнер вошел в бар, спросил перно и сел в конце длинной дымной комнаты. Отсюда он мог видеть входящих прежде, чем кто-нибудь из них заметил бы его самого. Это было важно. Исходя из того, что Линдстром на самом деле жив (а Рейнер хотел закончить эту игру по всем правилам, и лишь потом, утром, отправить телеграмму, испрашивая разрешения вернуться домой), не следовало давать ему возможность увидеть Рейнера первым.

Судя по описанию Марша, перно с водой ему смешивал сам Вентура.

Толстый испанец с нежным взглядом следил за тем, как прозрачный напиток, соединяясь с водой, становится молочно-мутным; в желтом свете облепленных москитами ламп стакан казался жемчужным.

– Дорогой перно, сеньор. Импорт.

– Это мой единственный недостаток, – по-испански отозвался Рейнер.

– Хороший недостаток. – Вентура гордился знанием английского.

– Бывают и хуже.

Рейнер не сказал ни слова по-английски с того самого момента, как месяц назад сошел с борта гидроплана. Днем он носил темные солнечные очки и готов был поставить тысячу против одного, что Линдстром (если он вдруг окажется жив), при случайной встрече на улице не узнает его. Темные очки были лучше, чем борода: на девять десятых лицо узнается по глазам. Также он позволил появиться на лице тени щетины. Борода изменила бы только внешность, а щетина изменила характер: аккуратный человек превратился в лентяя, а англичанин – в представителя романской расы.

В течение месяца он не приближался к бару Вентуры, так как Марш сказал, что Линдстром скрылся, едва он окликнул его. Прежде чем показаться там, ему нужно было время для проверки. В то время дня, когда можно было появляться в городе, не привлекая к себе внимания, Рейнер ходил по улицам, прибрежным трущобам и рыбацким лачугам на пляже за городом; он разговаривал с испанцами и индейцами с побережья, неграми, мулатами, креолами, метисами и немногочисленными белыми: американцами, англичанами, канадцами, французами, занимавшимися рыбной ловлей, выходившими в море на лодках или бродившими, словно выполняя обет, по пляжу, буквально просеивая песок в поисках любого сокровища, которое можно было бы обменять на крошку съестного или сигарету с марихуаной.

Рейнер задавал вопросы и двигался дальше, как только становилось ясно, что он снова тянет пустышку. Он не проявлял настойчивости в расспросах, опасаясь пробудить их любопытство. Таким образом ему удалось узнать в общем-то немало: в Пуэрто-Фуэго очень немногие вообще слышали об упавшем в море самолете, поскольку это произошло в Сан-Доминго, а Сан-Доминго находился на расстоянии пятидесяти миль – на противоположном краю света. Он узнал, что два года назад на берег выносило только те мертвые тела, которые каким-то образом остались не замеченными акулами. Впрочем, так было и во все прочие годы. Но он ничего не узнал о Линдстроме.

Ночами он сидел один в разных кафе, разглядывая проходивших по тротуарам, и ни разу ему не попалось в толпе одно из тех лиц, что были на сорока двух фотографиях, которые он изучал еженощно перед сном, раскладывая на столе под лампой жуткий пасьянс.

А сейчас он потягивал свой перно и рассматривал людей, входивших в заведение. Бар был переполнен; большинство посетителей составляли рыбаки из порта. Среди синих хлопчатобумажных рубашек выделялись красные пончо индейцев и ослепительно белые полотняные одежды негров. Сегодня был большой базарный день – следовательно, ночь отводилась для пьянства.

Старик со сморщенным лицом новорожденного младенца очень нетвердо держался на ногах, периодически сползал на пол, с усилием поднимался и принимался шарить в воздухе в поисках своих компаньонов. Те вручали ему стакан, наливали очередную дозу выпивки и снова принимались петь, предоставляя старику возможность вновь усесться на пол.

– Он празднует, сеньор, – объяснил Вентура. – Прошлой ночью поймал очень большую меч-рыбу. Десять песальдос. Пять сотен фунтов веса. Очень счастлив.

Рейнер потягивал свой перно.

– Очень счастлив.

Вентуре, похоже, сделалось легче. Как правило, чужакам, особенно англичанам, не доставляло удовольствия видеть здесь пьяных; они уходили и больше не появлялись.

– Англичанин, – сказал Вентура.

Рейнер снова посмотрел на иссохшее лицо пьяного. Оно напоминало цветом кожуру спелого грецкого ореха, а его обладатель срывающимся голосом без намека на мелодию пытался петь старинную песню о девушке из Памплоны, которую бросили на рога быку. Он ничем не напоминал англичанина.

– В самом деле? – спросил Рейнер.

Вентура покачал огромной головой, заросшей гривой иссиня-черных волос.

– Вы, сеньор. Вы англичанин.

– О! – Он заметил человека, вошедшего в бар. – Я бывал во многих странах.