Дьявольский вальс - Келлерман Джонатан - Страница 7

Кэсси Брукс Джонс. Это о чем-нибудь тебе говорит?

– Нет, – мотнул я головой. – Имя Джонс не особенно запоминается.

– А как насчет такого Джонса – Чарльз Л. Джонс-младший? Большая шишка в финансовой сфере? Главный распорядитель деньгами больницы?

– Не слышал о таком.

– Ну да, ты ведь не читаешь информационные бюллетени. Кроме того, восемь месяцев назад он стал председателем правления. Была крупная перетряска.

– С бюджетом?

– С чем же еще? Вот тебе генеалогия: единственным сыном Чарльза-младшего является Чарльз-третий – прямо как у королей. Он обычно зовется Чипом – это папочка Кэсси. Маму зовут Синди. Умерший сын был Чэд – Чарльз четвертый.

– Все имена начинаются с "С"[7], – сказал я. – Похоже, они любят порядок.

– Может, и так. Главное в том, что Кэсси – единственная внучка Чарльза-младшего. Не правда ли, восхитительно, Алекс. У меня под наблюдением потенциальный случай синдрома Мюнхгаузена, переносимый на другое лицо. Известие об этом взбудоражит всех. А пациент – единственная внучка того типа, который отобрал у нас бесплатный кофе.

3

Мы поднялись из-за стола, и Стефани предложила:

– Если не возражаешь, мы поднимемся по лестнице.

– Утренняя аэробика? Прекрасно.

– Когда тебе стукнет тридцать пять, – заявила она, расправляя платье и застегивая белый халат, – старый добрый основной обмен веществ летит ко всем чертям. Приходится серьезно трудиться над собой, чтобы не обрасти жиром. Кроме того, лифты по-прежнему двигаются, как сонные, будто их пичкают валиумом.

Мы направились к главному выходу из кафетерия. Теперь пустовали все столики. Уборщик в коричневой спецодежде протирал пол мокрой тряпкой, и нам пришлось ступать с осторожностью, чтобы не поскользнуться.

– Лифт, на котором я поднимался к тебе, – сказал я, – теперь работает по-новому. Запирается на ключ. Зачем принимать все эти меры безопасности?

– Официальное объяснение – в целях предотвращения уголовных преступлений. Чтобы не допустить сюда беспредел, царящий на улицах. До некоторой степени это разумно – случаи криминальных нападений участились, главным образом во время ночных смен. Но можешь ли ты вспомнить время, когда Восточный Голливуд становился безопасным с наступлением темноты?

Мы добрались до двери. Еще один уборщик уже запирал ее. Увидев нас, он бросил в нашу сторону такой взгляд, будто ему надоел весь мир, и открыл дверь.

Стефани заметила:

– Сокращенный рабочий день – еще одна статья экономии.

А в коридоре царило безумие. Мимо проносились шумные группы оживленно переговаривающихся врачей. Измученные родители тащились по коридору, катя в инвалидных колясках ветеранов больницы кукольных размеров на мучительные процедуры, разработанные наукой.

Молчаливая толпа собралась у дверей лифтов, сбившись в кучки и дожидаясь, когда придет хоть один из трех лифтов, одновременно застрявших на третьем этаже. Ожидание, вечное ожидание.

Стефани ловко пробиралась сквозь толпу, кивая знакомым, но не останавливаясь. Я еле поспевал за ней, стараясь не столкнуться со стойками капельниц.

Когда мы добрались до лестничной клетки цокольного этажа, я спросил:

– Какого рода были криминальные проблемы?

– Обычные, только их стало значительно больше, – ответила она, поднимаясь по лестнице. – Кражи из автомобилей, вандализм, выхватывают сумочки из рук. Случаи разбоя на бульваре Сансет. Несколько месяцев назад на автостоянке на той стороне улицы напали на двух медсестер.

– Нападения сексуального характера? – спросил я, прыгая через две ступеньки, чтобы не отстать от Стефани.

– Так и не выяснили. Ни одна из них здесь больше не появлялась, и поэтому некому было рассказать о происшедшем. Обе они были временными работниками, дежурили в ночные смены. Все, что я слышала, так это то, что их здорово избили и отобрали сумочки. Полиция прислала к нам офицера по связям с общественностью, тот прочел обычную лекцию о личной безопасности и в конце концов признал, что едва ли кто-нибудь сможет гарантировать безопасность, если не превратить больницу в вооруженный лагерь. Женщины, работающие в штате, подняли страшный шум, и администрация обещала более регулярные обходы охраны.

– И каковы результаты?

– Думаю, что кое-какие есть – появилось больше людей в форме, и с тех пор нападений не было. Но меры по защите принесли с собой и много такого, о чем мы не просили. Вначале на территории больницы появились телемониторы, потом ввели новые пропуска, стали возникать столкновения, подобные тому, какое ты только что испытал на себе. Лично я считаю, что мы сыграли на руку администрации – дали им повод для усиления контроля. А получив однажды такую возможность, они никогда уже не выпустят ее из рук.

– Месть троечников?

Стефани остановилась, посмотрела на меня с верхней ступеньки через плечо и бесхитростно улыбнулась:

– Ты и это помнишь?

– Еще бы.

– В те времена я много болтала. Правда?

– Юношеский задор, – согласился я. – Кроме того, они этого заслуживали – при всех разговаривали с тобой свысока. Только одно выражение чего стоит – «Доктор Мисс».

– Да, это была весьма нахальная компания, согласись. – Она двинулась дальше, но замедлив шаги. – Сокращенный рабочий день, ленч с «Мартини», подолгу рассиживались и трепались в кафетерии, а нам рассылали меморандумы о повышении эффективности труда и экономии расходов.

Через несколько ступенек Стефани вновь остановилась.

– «Троечники» – не могу поверить, что я действительно так сказала. – Ее щеки запылали. – Я была несносной, правда?

– Вдохновенной, Стеф.

– Скорее надутой. Это были сумасшедшие времена, Алекс. Абсолютно сумасшедшие.

– Согласен, – ответил я. – Но не забывай, чего мы добились: равная оплата для женского персонала, разрешение для родителей ночевать здесь, игровые комнаты.

– Давай не забывать и о бесплатном кофе для больничного персонала.

И через несколько ступеней:

– Но при всем при том, Алекс, многое из того, на чем мы были помешаны тогда, кажется теперь нецелесообразным. Мы сосредоточились на личностях, но проблема заключалась в самой системе. Одна группа бывших троечников уходит, а на ее место приходит другая – такая же, и старые проблемы остаются. Иногда я задумываюсь, не слишком ли я здесь задержалась. Возьмем тебя – вот уже много лет, как ты выбрался из этих проблем и выглядишь лучше, чем когда-либо.

– Но ты тоже, – возразил я, вспомнив о том, что она только что говорила о желании занять должность заведующей отделением.

– Я? – Стефани улыбнулась. – Ты весьма любезен. Но в моем случае это происходит не благодаря личным достижениям. Просто здоровый образ жизни.

На пятом этаже размещались дети в возрасте от года до одиннадцати, при уходе за которыми не требовалась сложная современная аппаратура. Восточное отделение на сто кроватей занимало две трети площади всего этажа.

На оставшейся трети западной части были двадцать палат для частных пациентов. От общего отделения они отделялись дверьми из тика с медной табличкой, гласившей: «СПЕЦИАЛЬНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ХАННЫ ЧЭПЕЛЛ».

Палаты Чэппи. Недоступные для простых смертных и стажеров, содержащиеся за счет пожертвований, частного страхования и дарственных чеков; никаких карточек бесплатного медицинского страхования.

Частное отделение – это мелодии «Музак»[8], льющиеся из скрытых в потолке динамиков, покрытые коврами полы вместо линолеума, палаты на одного пациента, а не на троих или больше, телевизоры, которые работают почти круглосуточно, правда, допотопные, черно-белые.

В то утро почти все двадцать палат пустовали. Три скучающие медсестры стояли у медицинского поста. В нескольких футах от них подпиливала ногти секретарша.

– Доброе утро, доктор Ивз, – обратилась к Стефани одна из сестер, не особенно дружелюбно взглянув на меня.