Меч эльфов. Рыцарь из рода Других - Хеннен Бернхард - Страница 56

Если подумать, то не все у рыцарей было плохо устроено. Мужчины и женщины, если они принадлежали к ордену, имели равные права и обязанности. Они шли в битву бок о бок. Они были свободны и связаны только с Тьюредом и орденом. Во Фьордландии было иначе. Там от женщин требовалось укреплять тылы для своих мужчин. Женщины подчинялись мужчинам во всем! Даже королевы! Свободы, которой она пользовалась здесь, среди рыцарей, на родине у нее не будет никогда. И тем не менее тому, что она делала, прощения нет. Это предательство. Она подтверждает падение последнего свободного королевства.

Но что она может поделать? Даже если она вернется домой… Она знает, насколько сильны войска врага. Они не проиграли еще ни одной войны. Друсна практически пала. Всего лишь две провинции еще оказывали сопротивление. Сколько продержится Фьордландия против такого численного превосходства? Не лучше ли покориться? Сопротивление будет стоить жизни тысячам, и, в конце концов, жертва все равно окажется бесполезной.

Но что, если этими мыслями она обязана лживым речам своих учителей? Гисхильда вздохнула. Как же решить? Где правда?

— Ты боишься? — тихо спросил Люк.

— Да.

Ей очень хотелось сказать ему, чего именно она боится. Но он не заслуживает того, чтобы она заставила его взглянуть в пропасти своей души. Он не сумеет помочь ей. Она должна решить сама. И тут ей стало ясно, что она не знает, хватит ли ей мужества сказать «да» перед алтарем.

— Я люблю тебя.

Гисхильда сжала руку Люка. Его любовь была единственным, в чем она была уверена. Он был ее якорем, единственной соломинкой, за которую цеплялась ее беспокойная душа. Как часто она уходила из башни по ночам и бродила одна в темноте, надеясь на то, что из тени выйдет Сильвина и заберет ее.

Где-то в тумане фыркнула лошадь.

Люк придержал жеребца.

Ее кобыла тоже застыла. Гисхильда вгляделась в туман. Вот такая у нее жизнь: в будущее не заглянешь! Она стоит перед стеной тумана, который искажает ее мир. Деревья превратились в черные колонны, потому что туман скрыл их кроны, и остались только очертания стволов.

Сердце забилось сильнее.

Рука Люка легла на рукоять рапиры.

Там кто-то есть. Знают ли чужаки, что они здесь? Могут ли их взгляды пронизать туман? Может быть, это колдовской туман? Может быть, эльфы все же пришли за ней?

Она горько улыбнулась. Нет, только не сегодня. После всех лет именно в этот день. Они не могут так с ней поступить!

Показался свет. Он находился выше, чем если бы фонарь держал человек. Свет медленно приближался. Прямо к ним. Гисхильде стало жутко.

Девушка отпустила руку и обнажила рапиру. Он был красив, этот дрожащий, яркий свет. Она не могла отвести от него глаз.

В затуманенном лесу стояла мертвенная тишь.

Люк тоже обнажил оружие. Его конь беспокойно фыркал.

— Люк? Гисхильда?

Голос доносился отовсюду и ниоткуда одновременно. Его заглушал туман.

— Кто там?

— Это ты, Люк?

У говорившего был детский голос. По спине Гисхильды пробежала дрожь. Что здесь происходит? Кто ищет их?

— Я — Люк де Ланцак. Кто желал узнать мое имя?

Вместо ответа раздался звук сигнального рога. Почти моментально отозвался второй рог, затем третий. Слева от них в тумане показалось еще одно пятно света.

Гисхильда развернула кобылу. Свет был теперь и позади них. Они окружены!

Покинут

Друстан оглядел себя и то, что он увидел, не понравилось ему. Плащ свисал поверх пустого рукава, чтобы было не так заметно, что он — калека. Но это не очень-то помогало.

— Ты хорошо выглядишь, — сказала Лилианна.

— Я никогда больше не буду выглядеть хорошо. — Ему хотелось побыть одному. Не нужно было приглашать ее сюда. Она была капитаном его звена. Но они оба уже не дети… Он сам может судить. Если бы он только не поддался этим дурацким романтическим чувствам.

— Ну, хорошо! Для однорукого рыцаря в плохом настроении, который в порядке исключения решил побриться, ты выглядишь вполне прилично.

Не в бровь, а в глаз! Он судорожно сглотнул.

— Я ведь всего лишь хочу…

— Произвести впечатление? Ах, Друстан! — Лилианна покачала головой. — Я полагаю, что за все эти годы Жюстина успела заметить, что у тебя нет руки. Чего ты теперь переживаешь? В остальном я нахожу довольно привлекательным отсутствие прыщей на твоем лице, в отличие от лиц остальных женихов, которые сегодня будут у алтаря. А когда ты чисто выбрит, тебя вообще не узнать. Если хочешь совет старой подруги: берегись дурного настроения! Оно — единственная опасность, подстерегающая тебя в этот день. — Лилианна снова оглядела его с головы до пят. — Может быть, не стоит идти туда с пистолетами. Свадьба все-таки, не поле битвы…

— Они ведь красивые. С инкрустацией по эбеновому дереву и перламутром…

— Хоть они и красивые, они все равно остаются пистолетами с поворотным затвором, которые…

— На себя посмотри! Ты с рапирой?

— Это традиция. Рыцари носят оружие. Кинжал и рапира — знак нашего статуса, равно как и золотые шпоры. Когда начинаются танцы, мы их снимаем.

— А кого ты видишь во мне? Я рыцарь? Или всего лишь объект насмешек, который только на то и годится, чтобы быть магистром?

Лилианна подошла к нему и хотела обнять, но он увернулся.

— Я вижу в тебе опечаленного друга, Друстан. Конечно, ты — рыцарь. Неважно, какую работу мы выполняем, все мы остаемся рыцарями до последнего вздоха.

— А рыцарь должен носить оружие, которым он может владеть в бою. Когда-то я был мастером-оружейником. Но с тех пор, как мне отрезали руку, из меня дрянной фехтовальщик. Поэтому я буду носить пистолеты с поворотным затвором. Носить любое другое оружие смешно.

Лилианна долго смотрела на него. Понять ее взгляд он не мог. Сочувствует ли она ему? Нет, для этого они слишком хорошо друг друга знают. Ей известно, что он вышвырнет ее прочь и не будет разговаривать неделю, если она выкажет хоть толику сочувствия. Это было последнее, чего он хотел!

Внезапно Лилианна улыбнулась.

— Тебе стоит наконец показаться своей невесте. Ты начинаешь портиться, только когда хочешь от чего-то увильнуть. Тебе страшно от твоего собственного мужества?

— Чушь! — Он произнес это слишком громко и резко; бывшая комтурша попала в яблочко. — Я действительно хорошо выгляжу? — спросил он затем.

Он так долго полировал свою кирасу, и та сверкала, точно зеркало. Над сердцем красовалось изображение Древа Крови, выполненное красной эмалью. На Друстане был широкий белый набрюшник с золотыми кисточками, из которого выглядывали рукояти пары пистолетов. Поверх узких облегающих белых брюк он надел белые замшевые сапоги. Когда Друстан думал о том, во что обошлись ему эти сапоги, у него начинала кружиться голова. Нужно надеяться, что Тьюред пошлет им хорошую погоду. Одно утро на грязной лужайке — и сапоги будут испорчены! Отдать деньги за шелк и жемчуг ему было как-то легче, чем купить себе сапоги, которые он собирался надеть один-единственный раз в жизни.

Его льняная рубаха была почти такой же тонкой, как шелк. Широкий кружевной воротник лежал поверх нагрудника. Единственным украшением элегантного белого плаща было вышитое стилизованное Древо Крови. Шляпы Друстан просто не нашел. Он провел в гавани целое утро, примеряя головные уборы. Но белая, с пышным оперением, казалась ему немного чересчур… а все остальные просто не подошли.

— Чего мы ждем? — поинтересовалась Лилианна.

Она тоже была одета празднично, но гораздо менее торжественно. По ее черным сапогам было хорошо видно, что они у нее еще со времен сражений в Друсне: кожа потрескалась, лопнувший шов держался на двух булавках. Рубаха и брюки были белыми, так же как и у Друстана. Женщина-рыцарь тоже отполировала нагрудник, но это не скрывало глубоких вмятин — следов многочисленных битв.

Друстан завидовал своему капитану из-за кинжала и рапиры. Старая фетровая шляпа Лилианны была украшена новыми перьями и делала ее дерзко прелестной.