Танцующий в огне - Келлехер Виктор - Страница 40

– На, попробуй.

Он ждал, что она жадно выхватит нож у него из рук, но она покачала головой и бессильно развела руками.

– Нет, я не могу, – сказала она с дрожью в голосе. – Я могу резать себя, ты это видел. Но только не его. Если я взрежу рану, а он… он потом… – Она вздрогнула. – К тому же это ведь ты читал обо всех этих медицинских штучках, а не я. Я даже не знала, что такое прижигание. С тобой у него больше шансов. Ты и сам это знаешь.

– Но ты же охотник, – в отчаянии возразил Айвен. – А я не могу даже…

– Можешь! И это единственный раз, когда я тебя о чем-то прошу. Я обещаю. Если ты сделаешь это для меня… для нас, то о большем одолжении я и не мечтаю. Я даю тебе слово. И я всегда буду защищать тебя. И Леппо тоже.

Поддавшись страсти, звучавшей в ее голосе, он открыл большое лезвие ножа и уставился на него, гадая, хватит ли у него духу довести дело до конца.

– Леппо верит в тебя, – прошептала Джози, – из-за того, как ты вел себя на охоте. Ты не прирожденный охотник, и он это знает. Но ты и не сбежал до конца охоты. Он оценил это, да и остальные тоже. Они говорили об этом потом. А Льена даже станцевала что-то, чтобы оградить тебя от опасностей. Ты подведешь их всех, если отступишься.

Это был последний довод, устоять перед которым он не мог. И, тем не менее, решиться сейчас – это значило переступить через еще один невидимый порог, отвернуться от будущего, которое он считал своим, и стать кем-то другим. Кем-то, о ком он сам имел лишь смутное представление.

На мгновение усомнившись, Айвен еще раз взглянул на горящее лицо Леппо, как будто желая найти в нем поддержку. Если не считать лихорадки, в нем не было ничего необычного – такое же лицо, как у остальных неандертальцев, к которым он начал привыкать за эти месяцы. Единственное, что в нем было необычного, – это его молодость. Сейчас в свете лампы было отчетливо видно, что это лицо юноши-мужчины, который только вступает во взрослую жизнь. Он и сам бы мог лежать сейчас вот так неподвижно, и его губы дрожали бы и бормотали что-то бессвязное, его жизнь могло засосать в темноту, возврата из которой нет.

Айвен закрыл глаза, пытаясь представить себя на месте Леппо, и тут же открыл их. Пещера перестала казаться ему холодной и неприветливой. По сравнению с непроницаемым мраком снаружи эта пещера, освещенная лампой, с теплым семейным крутом, казалась самым уютным местом на свете, вселяла надежду. Ради этого стоило бороться, сейчас и всегда.

С этими мыслями он взял нож и повернулся к огню.

23

Обернув руку куском шкуры, чтобы не обжечься, Айвен положил лезвие на угли и держал до тех пор, пока чистая сталь не изменилась в цвете и не заиграла цветами радуги. Раскаленный металл чуть шипел на холодном воздухе, пока Айвен пробирался между спящими обратно к тому месту, где лежал Леппо.

Льена, почуяв, что что-то затевается, перестала петь и подошла поближе, все еще притопывая в ритме танца. Харно, растревоженный этой суетой, проснулся и встал со своей лежанки.

Когда Айвен опустился перед Леппо на колени и поднес нож к ране, над ним резко и отчетливо прозвенел голос Харно.

– Что ты задумал?

Льена тихим голосом предостерегла Айвена.

– Законы клана ясно гласят: мы не можем сами отдавать жизнь демонам. Они должны забрать ее.

– Они думают, что я хочу убить его, – прошептал Айвен Джози по-английски.

– Не обращай внимания на них, делай свое дело, – ответила она и тайком потянулась за своим копьем.

Несмотря на то, что в пещере было холодно, Айвен весь вспотел, и руки стали дрожать, когда он поднес нож к ране. Хладнокровнее! – сказал он себе и сосредоточился на вспухшей ране, пока все остальное – все звуки и люди – не отошло на задний план. Смутно он слышал разгоревшийся спор, но это уже не имело значения в молчаливом пространстве, в котором были только они втроем – он, Леппо и нож. Даже крик Джози «Ради бога, давай же!» не произвел на него никакого эффекта.

В этот момент он думал над тем, что сказал Леппо несколько недель, а может, и месяцев, назад, перед тем как порезать себя в священной пещере: «Только кровь достаточно сильна, чтобы подчинить мир духов нам».

Только кровь!

Повторяя мысленно эти слова, Айвен вонзил нож в рану, да так глубоко, что скопившийся гной струей ударил ему в руку.

Леппо застонал, а Льена отчаянно закричала, но для него имело значение только то, что сказала Джози.

– Все назад! – крикнула она окружившим ее людям, замахнувшись на них копьем, а потом обернулась к Айвену. – Я не смогу удерживать их вечно. Заканчивай то, что начал!

Рана сейчас кровоточила, но он даже не пытался остановить кровь, а вместо этого пошел к костру. Под прикрытием Джози он снова раскалил нож, пока тот не стал светиться. Когда на этот раз он прикоснулся ножом к открытой ране, плоть зашипела. Леппо опять застонал, а пещера наполнилась запахом горелого мяса.

Даже Джози испугалась.

– Господи! Ты уверен в том, что ты делаешь? – Остальные же взвыли от боли за сородича.

Айвен повернулся к ним, собираясь все объяснить, но тут же понял, что не может этого сделать.

Слово «прижигание» и для Джози то ничего не значило. Как тогда объяснить его людям совсем другой культуры? В их языке даже слова подходящего не найдется. Однако что-то все-таки надо было сделать или сказать, причем срочно. Они смотрели на него в ужасе, Агри вся в слезах опустилась на колени, а Льена в отчаянии выдирала перья и косточки из своих волос.

– Что ты за существо? – спросила она шепотом.

– Ты – демон огня, пришедший с неба? – хриплым голосом добавил Харно.

И тут Айвен понял, что к ним надо обращаться на понятном им языке. Это их мир, в конце концов.

– Нет, я не дух огня, – ответил он. – Но я призвал его целебную силу. Я вызвал ее, чтобы выжечь яд из ноги Леппо.

Они продолжали смотреть на него с недоверием, и тогда он сделал вот что: он заговорил с ними на единственном другом доступном ему языке – на языке танца.

Сначала его движения были неуклюжими, поскольку он не имел никакого представления, как следует изображать огонь. Мысленно он представил пляшущие языки пламени в их родной пещере и постарался подражать им. И не просто копировать, а как бы пропустить их через себя, стать одним из этих языков, дать остальным почувствовать и впитать его внутренний мир, как огонь впитал в себя яд из тела Леппо. И постепенно, под влиянием образа огня, он почувствовал, как он сам меняется. Каждый взмах руки как зеркало отражал мерцание пламени в самом сердце костра, каждый шаг, каждый поворот туловища передавали движение то опадающего, то разгорающегося пламени. Когда он крутился и извивался, его волосы, казалось, рассыпали искры, а в глазах лучились раскаленные угольки.

Он сам сейчас был огнем, бушующим вокруг распростертого тела Леппо, окутывающим его пламенем, замыкающим его в очищающее кольцо, которое он очертил в танце движением ног. Его тяжелое дыхание превратилось в ветер, раздувающий огонь, невнятное пение, непроизвольно вырывавшееся из губ, было монотонным и низким, как гул отдаленного пожара. В этом безумном танце он утратил ощущение реальности, его будто несло к далекому миру, полному солнечного света. Там он знал, что значит гореть, питать и исцелять. Там он был ярче самого солнца, его дух – стремителен и яростен, как какой-нибудь древний бог огня, не признающий никакой другой силы, кроме своей собственной.

Когда он пришел в себя, он стоял на коленях и жадно хватал ртом воздух. В пещере стояла абсолютная тишина. Совсем рядом с собой он увидел глаза – более старые, более мудрые, каких у него самого никогда не будет. В них отражался свет лампы, и они смотрели на него с полным пониманием. Льена кивнула и обернулась к остальным – к другим лицам и глазам, которые, казалось, говорили ему, что они, наконец, узнали его, поняли, кто он такой на самом деле и зачем упал с неба.

– Смотрите! – сказала Льена. – Дух огня покинул его.