Мистерия убийства - Кейз Джон - Страница 9

Рядом с амбаром к столбу был привязан мощный чёрный конь. Невысокий смуглый человек, подняв массивное копыто животного, выковыривал металлическим прутом забившуюся в подкову грязь.

Бэбкок сказал, что смуглого человека зовут Джимми Гутьерос. Перебросившись с Джимми парой слов, Шоффлер занёс в свой блокнот его имя и телефон.

— Не возражаете, если мы заглянем в амбар… и в ваш трейлер? — спросил детектив.

— Боюсь, у нас там небольшой беспорядок, — ответил Бэбкок, — но, конечно, пожалуйста.

Когда мы, пройдя через ограду, направлялись к арене, я увидел у металлических ворот крошечную белую кроссовку «Найк» с голубой эмблемой фирмы.

При виде кроссовки я замер, похолодев. Шоффлер и Бэбкок уже прошли через ворота и шагали по арене, когда детектив вдруг заметил, что меня с ними нет.

— Мистер Каллахан…

Я махнул рукой, будучи не в силах выдавить хотя бы слово и не отрывая взгляда от кроссовки. Она стояла в грязи, стояла ровно, словно кто-то просто вынул из неё ногу. Хотя я видел, что шнурок завязан.

— Похоже на кроссовку Кевина, — сказал я.

— Что?

— Вот здесь. Посмотрите… — Я показал на крошечную кроссовку со следами грязи на шнурке. — Мой сын Кевин носил точно такие.

Вид обуви в грязи с завязанными шнурками напомнил о тех моментах — довольно частых, — когда мне приходилось видеть ботинки отдельно от ног их владельцев. Связанные парой и болтающиеся на проволоке. Одиноко стоящие на обочине дороги. Выброшенные в мусорный бак. Одинокая обувь, пусть даже выставленная у дверей номера гостиницы или стоящая в обувной мастерской, всегда казалась мне зрелищем печальным, если не сказать зловещим.

И эта кроссовка — неужели она была на Кевине? — являлась ужасным знаком — доказательством поспешности и насилия. Я дёрнулся вперёд, чтобы поднять кроссовку, но Шоффлер остановил меня, положив свою лапу мне на грудь.

— Секунду! — неожиданно резко бросил детектив. — Не прикасайтесь!

Через десять минут появился Кристиансен, и дело кончилось тем, что кроссовка получила персональную ограду из небольших оранжевых пирамид, применяемых копами при дорожных происшествиях, и жёлтой полицейской ленты. Кристиансен остался ждать специалистов по обработке вещественных доказательств. Словосочетание вещественные доказательства тревожило меня почти так же сильно, как вид самой кроссовки. Аллен Бэбкок клялся, что не видел «теннисной туфли» — так на британский лад он называл кроссовку.

— Откуда вы знаете, что обувь принадлежит Кевину? — спросил Шоффлер, когда мы шли к выходу. — Ведь парни близнецы.

— Но одеваются по-разному, — ответил я.

— Ах да. Я забыл.

— Ну а теперь начнём с самого начала. С того момента, когда вы пришли, — сказал Шоффлер. — Кстати, когда это было? И как выглядел контролёр на входе?

— Здесь должна быть квитанция, — заметил я, вынимая из заднего кармана брюк бумажник.

И тут я вспомнил, как днём решил было, что потерял бумажник. Что-то в этом инциденте меня тревожило, однако я снова о нём забыл, когда нашёл квиток.

— Два восемнадцать, — прочитал я оттиск.

Детектив снова извлёк свой блокнот и, не поднимая глаз, спросил:

— А как выглядел человек за кассой?

Его вопросы начали меня раздражать. У меня пропали дети, а коп ведёт себя так, словно меня проверяет. Тем не менее я ответил:

— Лет тридцать. Брови выщипаны чуть ли не полностью.

У меня в памяти всплыл женский голос: «Один лорд и два сквайра, не так ли? На королевскую визу Её Величества». Два сквайра…

Шоффлер смотрел на бумажник.

— А у вас, случайно, нет с собой их фотографии?

— Есть.

Шоффлер задумчиво почесал бровь и пояснил:

— Я перешлю её с одним из детективов в участок. Таким образом мы выиграем время. Размножим фото, чтобы направить его в местные правоохранительные органы и средства массовой информации.

Я, конечно, знал, что полиция захочет получить снимки близнецов, но официальная просьба подействовала на меня угнетающе.

— Снимку почти год, — сказал я, извлекая сделанное в студии фото из прозрачного пластикового кармашка. Прежде чем передать фотографию детективу, я бросил на неё короткий взгляд.

На снимке оба сына были одеты в одинаковые, голубые в полоску футболки, что для них было крайне необычно. Возможно, Лиз сумела убедить их так одеться, поскольку дети терпеть этого не могли. У парней было мало одинаковых комплектов, и все их подарила внукам тёща. Мы с Лиз всегда позволяли мальчишкам выбирать, что носить (в рамках разумного, естественно), и они никогда не стремились быть похожими. За исключением тех случаев, когда, решив повеселиться, затевали «игру в близняшек». Родителей, само собой, обмануть не могли, но остальных водили за нос без труда.

Несмотря на одинаковую одежду, я знал, кто есть кто на этой фотографии. Оказавшись перед камерой, Шон не мог изобразить «улыбку» или придать лицу выражение, требуемое фотографом. Сколько бы Лиз ни объясняла, что искажённое лицо — это не улыбка, он всем своим видом демонстрировал обратное. Каждый снимок, для которого он позировал, начиная с трёхлетнего возраста и по сию пору, передавал его личное представление об улыбке. Это была, скорее, невесёлая гримаса. Шон широко растягивал губы, обнажая зубы, словно орангутанг.

Фотография была последней каплей. Казалось, мою грудь до отказа заполнили битым стеклом. Я вручил снимок детективу, преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, словно, делая это, я отдавал ему во власть своих сыновей.

— Вы говорили, что они не одеваются одинаково, — заметил Шоффлер.

— Так и есть, — ответил я. — В основном…

— Хм…

Через полчаса после обхода ярмарки, в ходе которого я уточнял события дня, Шоффлер, похоже, удовлетворил своё любопытство. Он выключил и сунул в карман диктофон, достал радиотелефон, отошёл на несколько шагов и, отвернувшись от меня, произнёс несколько слов в трубку. Я тем не менее слышал, что он сказал: детектив вызывал всю команду в здание администрации.

Я находился словно в тумане, впадая то в недоумение, то в панику. Я не верил в происходящее, но уже через миг твёрдо знал, что Шон и Кевин пропали, и ужас ледяной рукой сжимал моё сердце.

— Думаю, пока светло, — сказал Шоффлер в трубку, — нам стоит расширить зону поисков и осмотреть лес.

Глава 5

Я так и не заметил, когда розово-персиковый закат угас за горизонтом и наступила ночь. Поразительно яркий серп луны словно котёнок пристроился в уголке чернильно-чёрного, усыпанного звёздами неба. Я достал сотовый телефон и, наверное, в десятый раз соединился с домашним автоответчиком.

Со времени последнего звонка ничего не изменилось. Никаких сообщений.

Шоффлер не позволил мне присоединиться к поисковой команде. Все давали мне один и тот же совет: «Надо ждать, так будет лучше». У меня пропали дети, а мне предлагали сидеть и молча переносить собственное несчастье.

Однако роль зрителя в тот момент, когда механизм борьбы с катастрофой вступает в действие, показалась мне на удивление знакомой. Дело в том, что в кратких промежутках между новостями и сериалами о преступном мире на Земле происходят настоящие катастрофы, и мы постоянно смотрим такого рода кошмары в реальном времени. Характер кошмара не имеет значения — важно лишь то, что он подаётся во всех своих отвратительных деталях, в сопровождении терзающей душу музыки. Уж мне ли этого не знать.

Со своего места на скамье я слышал, как Шоффлер отдаёт распоряжения:

— Начинайте с пересечения триста первой дороги и Шейд-Вэлли-роуд. Затем запустите птичку в квадрат девятнадцать, чтобы прочесать территорию ярмарки…

Вначале эти слова не имели для меня никакого смысла. Но затем запустить, птичка и прочесать попали в моём мозгу в нужную лексическую зону, и я сообразил, что речь идёт о вертолёте.