Утренняя песня - Кейтс Кимберли - Страница 17

Она с ужасом ждала, когда ее позовет Остен Данте. Мучительная неопределенность и безнадежность. Он спросит о страхах Пипа. А когда спросит...

Ханна обхватила себя руками, вспоминая бурное выражение чувств, которое она видела столько раз, – раздраженность, безрассудство и железную волю, которой отваживались противостоять лишь немногие. Болезнь Пипа потрясла его больше, чем Ханна могла себе представить. И Остен Данте был не из тех людей, которые забудут о событиях предыдущего вечера, когда можно будет сказать, что все кончилось хорошо.

Он потребует объяснений, и она больше не сможет отвертеться. Он потребует от нее правду – правду, которую она не осмеливалась ему поведать. А если она откажется? Он вышвырнет их с Пипом на улицу?

Ханна пожала плечами. Когда она тайком увезла Пипа из Ирландии, она была такой спокойной, такой решительной, такой уверенной в своих силах. Она боялась, что верно, то верно. Только дурак не боялся бы гнева Мейсона Буда.

Но где-то на протяжении бесконечного пути эти страхи приняли другие формы, качество и вкус. Голод стал привычным, так же как и холод, пробиравший до костей.

И где-то по пути она потеряла уверенность в том, что достаточно сильна и достаточно умна, чтобы защитить ребенка, которого любила больше жизни.

Что делать, если мистер Данте их выгонит?

Услышав стук в дверь, она издала возглас удивления, повернулась и увидела Пипа и Бекку, ошеломленно смотревших на нее.

– Я испугалась. – Она заставила себя улыбнуться. – Наверное, я слишком рассеянна.

Ханна подошла к двери. За ней стоял Симмонз.

– Мистер Данте желает немедленно видеть вас в музыкальной комнате, мисс.

Ханна судорожно сглотнула. Она не забудет взять жалованье. Как долго они смогут питаться на то, что она заработала?

Она последовала за Симмонзом с высоко поднятой головой, расправив плечи. Данте стоял у окна, сцепив за спиной руки. Из окна были видны плети розового винограда и яркие азалии, беспорядочно росшие среди множества заброшенных тропинок, посыпанных колотыми камнями.

Данте был в одной рубашке, измятой и испачканной, куртка и жилет лежали на стуле. Бриллиантовая булавка, продав которую можно было бы несколько лет кормить и одевать Пипа, не беспокоясь о крове для него, была отброшена, словно битое стекло.

Он был так напряжен, что Ханна не на шутку испугалась.

– Сэр, мисс Грейстон явилась, – объявил лакей. Данте повернулся, жестом отпустил слугу, но не шелохнулся и не произнес ни слова.

Напряжение все наоастало, и Ханна наконец не выдержала.

– Вряд ли вы вызвали меня из-за оконного стекла. Впрочем, вы можете стоять так весь день, это ваше право.

Он обернулся.

– Вы прекрасно знаете, зачем я вас позвал, мадам. Пришло время держать ответ. Мальчик вчера чуть не умер из-за вас!

– Из-за меня?! – выдохнула Ханна. – А я думала, из-за вас!

– Неужели? И что же такого ужасного я сделал? Вы держали мальчика под замком с самого момента появления в этом доме, как будто он – заключенный. А перед этим бедняжка едва не погиб от того, что его таскали по дождю. Неудивительно, что мальчик такой болезненный и бледный.

Ханна вздрогнула, как от удара кинжалом. Ей захотелось сказать, каких усилий ей стоило найти кров для Пипа. Захотелось дать пощечину этому высокомерному человеку, никогда не знавшему ни голода, ни нужды. Но она не доставит ему такого удовольствия.

– Как вы смеете судить меня?

– О, я бы осмелился как следует всыпать вам, мисс Грейстон. Этот ребенок чуть было не умер из-за того, что вы отказались ответить мне на несколько простых вопросов.

– За деньги можно купить время, но не мою душу.

Он тихонько выругался.

– Вы хотите сделать меня ответственным за то, что произошло с Пипом. Так скажите мне, в чем состоял мой ужасный грех? В том, что я ненадолго вывел ребенка на солнце? В том, что предложил ему покататься на лошади?

– Без моего разрешения! Вы даже не спросили меня!

Он прищурился.

– Я задал вам много вопросов, мадам. Но ни на один не получил ответа. И что мне было делать? Пойти за вами, когда вы помогали служанке, и спросить: «Простите, мисс Грейстон, а ваш сын будет полумертвым от страха, если я посажу его на лошадь?».

– Вы могли написать мне записку или послать с вопросом слугу. Или выбрать множество других возможностей.

– Я не привык спрашивать разрешения у моих слуг, мисс Грейстон.

– Что ж, может быть, вам стоит к этому привыкнуть. Впрочем, для великого и могучего хозяина Рейвенскара это невозможно. – Ханна с трудом сдерживала ярость. – Слуги могут подумать, – продолжала она, – что они – люди, которым разрешается ощущать радость, боль и печаль. Это нарушит ваш стиль ведения хозяйства, и, Боже упаси, вам придется терпеть некоторые неудобства. Кроме того, все, что связано с Пипом и лошадью, бессмысленно. Зачем вам беспокоиться и брать Пипа на конную прогулку? Вряд ли вам доставляет удовольствие развлекать детей слуг.

– Просто время от времени я ощущаю необъяснимую потребность сделать что-нибудь хорошее. – Он покраснел и отвел глаза. – Каждый английский мальчишка ездит верхом! – выпалил он. – Я пошел бы на убийство, чтобы покататься на такой лошади, как Закат, когда был в возрасте Пипа. Какой мальчишка не сделал бы этого?

– Отец заставлял мальчика залезать на слишком горячую лошадь пять раз, а потом поклялся, что Пип будет ездить верхом, даже если они оба погибнут. А когда мать мальчика попыталась вмешаться, после того как лошадь сбросила его раз десять... это чудовище избило ее до полусмерти. – Ее глаза наполнились слезами. – Но на этом он не успокоился, – продолжила Ханна. – Он сказал Пипу, что не может унизиться перед друзьями, признавшись, что его сын не ездит верхом. И знаете, что он сделал, сэр?

– Не представляю себе, – ответил Данте.

– Пристрелил лошадь прямо на глазах у Пипа. – Она вытерла слезы тыльной стороной руки. – После этого негодяй сказал друзьям, что лошадь сломала ногу, когда Пип перепрыгивал через забор.

Данте был смущен.

– Пип ездил бы верхом на псах самого сатаны, если бы ему приказал отец.

– Кто этот человек, черт побери? – спокойно спросил Данте. – Скажите.

Ханна покраснела, неожиданно ощутив, насколько безрассудно поступила, рассказав эту историю. О чем только она думала?

Если Данте обмолвится об этом кому-нибудь хотя бы словом, это может дойти до Буда, и он нападет на их след.

– Я и так слишком много рассказала, – ответила она. Данте схватил ее за руку.

– Проклятие, вы не можете рассказывать мне такие ужасы и думать, что я все это так оставлю. Вы должны ответить на мои вопросы. Вы живете в моем доме. Когда я думаю о том, что чуть было не произошло вчера из-за того, что вы не захотели отвечать на простой вопрос, у меня кровь стынет в жилах. Ради Бога, подумайте о мальчике. О том, что с ним происходит.

– Я только об этом и думаю. – Помолчав, она добавила: – Но Пип мой, мне его любить, и мне из-за него волноваться. Вам он никто.

– Проклятие, я не хочу пребывать в неведении в собственном доме. Вы мне расскажете, или...

– Да я скорее окажусь на дороге, чем буду страдать от вашего вмешательства в дела, которые вас не касаются. Мы уйдем немедленно, если вы мне заплатите. – Она протянула руку.

– Как бы не так!

Он отказывается платить? Дело плохо. Понял, что она его обманывает? Выставляет дураком? Нет. В его голосе не было ни торжества, ни мрачного удовлетворения. Но не все ли равно, почему он отказывается ей платить? Итог один, и она не в силах что-либо сделать.

Кто ей поможет? Едва ли она может обратиться к властям. Данте знает это. Он с самого начала подозревал, что она беглянка.

Ханна содрогнулась при мысли, что Пип лишится крова.

– Вы должны мне деньги, – настаивала она.

– А вы должны мне все объяснить, но, похоже, ни один из нас не получит желаемого. Вы ведете опасную игру. Судя по тому, что вы рассказали, отец Пипа – настоящий сукин сын, способный на насилие. Вы не можете притворяться, будто этого зла не существует.