Взгляд кролика - Хайтани Кэндзиро - Страница 39

— Старье собираешь? Так заходи с черного входа, чего в парадную дверь лезешь?!

Котани-сэнсей, как ошпаренная, выскочила на улицу.

Ужас, ужас! Она снова покрылась холодным потом. Оказывается, старьевщики должны заходить с черного хода. Ну почему школьные учителя не знают элементарных вещей?

— Простите, я могу зайти?

— Чего тебе? — в дверном проеме показался мужчина в семейных трусах.

— У вас не найдется старых газет или журналов?

— Старьевщики, что ли?

— Да.

Конечно, она не старьевщик, но если каждому это подробно объяснять, то ничего не соберешь.

— В подполе есть бутылки. Можешь их взять.

В подполе была ужасная грязь. Но отказаться она уже не могла. Делать нечего: пришлось одну за другой извлекать из подпола бутылки. Котани-сэнсей запачкала и руки, и лицо, и одежду.

Когда она достала кошелек, чтобы заплатить мужчине за бутылки, тот сказал:

— Не надо. Я тебе их дарю. Ты еще такая молоденькая. И как это тебя угораздило на такую тупую работу устроиться? Неужели не нашлось занятия получше?

"Ну чего ты ко мне пристал?" — тоскливо подумала Котани-сэнсей, а вслух сказала:

— Я же не побираюсь. Возьмите деньги, пожалуйста.

На улицу она выскочила злая как черт.

"У-у, медвежатина! Придурок! Идиот! Чучело! Ошибка природы!" — мысленно ругалась Котани-сэнсей. Она начала понимать, почему сквернословят и хамят заводские дети.

Джун и Мисаэ тоже ходили по домам. И даже молчаливый Тэцудзо! Котани-сэнсей не верила своим глазам.

— Тетя, у вас нет старых журналов или газет? — вежливо спрашивала Мисаэ.

А Тэцудзо, просовывая в открывшуюся дверь голову, угрюмо говорил:

— Газеты.

— Какие еще газеты? — в замешательстве спрашивали его жильцы, выглядывая на улицу, и тогда он безмолвно показывал пальцем в сторону тележки.

"Надо же, — подумала Котани-сэнсей, — значит, вполне можно обойтись и одним словом". Тэцудзо и тут делал все на свой лад.

Однако, как они ни старались, собрать почти ничего не удалось. В работе старьевщиков тоже есть свои тонкости. Там, где тебя не знают в лицо, вряд ли удастся так просто наполнить тележку. Настроение у всех испортилось, к тому же они еще и порядком устали.

Спустя некоторое время они вышли к пустырю, посреди которого лежала большая бетонная труба. Котани-сэнсей оставила детей около тележки, а сама сходила за фруктовым эскимо. Вернувшись и раздав всем мороженое, она села на землю и прислонилась спиной к трубе.

— Теперь отдыхаем, — сказала она.

От вкусного эскимо усталость отступила, но на сердце у Котани-сэнсей все равно было тяжело.

— Еще немного, и по домам. Интересно, как там Токудзи и все остальные? — задумчиво сказал Джун.

— Быть старьевщиком совсем не так легко, как кажется. Да, сэнсей? — сказала Мисаэ.

— Да уж. — Котани-сэнсей улыбнулась и погладила девочку по голове.

Мисаэ права. Казалось бы, собирай себе старье и мусор, и все. Но вдруг становится ужасно стыдно и одновременно до слез себя жалко. В каждой работе есть свои трудности и свое достоинство. "Те, кто смеются над старьевщиками и презирают их, пусть попробуют разок пройтись по улицам и пособирать старье, — подумала Котани-сэнсей, вспомнив мужчину в семейных трусах, — тогда бы сразу поняли что к чему".

Вдруг внутри трубы что-то зашевелилось. Котани-сэнсей взвизгнула и подскочила. Джун кинулся к ней на помощь.

— Добрый день, юноша. Мое почтение.

С этими словами из трубы вылез очень странный тип с волосами до плеч и довольно густой бородой. Разобрать, во что он одет, было почти невозможно — не то в кимоно, не то в обычную одежду. Интересно, что, хотя наряд незнакомца был очень ветхим — буквально заплата на заплате, однако в нем чувствовался определенный шарм.

— Дяденька, вы попрошайка? — без тени смущения спросила Мисаэ.

— Когда-то я просил подаяние, милая барышня, но теперь это уже в прошлом, — раскинув руки в стороны, с поклоном ответил ей выходец из трубы. Мисаэ ужасно развеселилась, подошла поближе и присела перед ним на корточки.

— Милая барышня, у вас еще осталась половина эскимо. Не согласились бы вы любезно уступить его мне? Ведь, подавая неимущим, имущие исполняют волю всевышнего. Бакшиш.

— Дяденька, чего это вы говорите? Бакшиш?

— О, сколь приятно быть выслушанным. Бакшиш — слово на языке индусов, означающее божественное милосердие, божественное милосердие милой барышни, готовой пожертвовать своим эскимо…

— Это вы, что ли, у меня мороженое так просите?

— Какой невероятно светлый ум! — И незнакомец снова раскинул руки в стороны, выражая свое благодарное восхищение.

— Ну, вы и странный, — сказала Мисаэ и протянула ему недоеденное эскимо. — Вот, держите.

Котани-сэнсей с неодобрением наблюдала всю эту сцену.

— А вы, прелестная барышня, — внезапно обратился бородач к ней, — пленили меня своей красотой. Я повержен, я ослеплен.

Когда стало ясно, что ничего плохого странный тип им не сделает, Джун снова уселся на землю. Котани-сэнсей тоже присела рядом, но чувствовала она себя не очень спокойно.

— Так кто же вы друг другу, уважаемые? Смею предположить, что вас не связывают семейные узы.

— Это наша учительница, а мы ее ученики, — сказал Джун и лизнул эскимо.

— Удивлению моему нет предела! Где это видано, чтобы школьный наставник уподоблялся старьевщику?

Джун, скорчив недовольную гримасу, кратко объяснил бородачу, в чем дело.

— Эта удивительная и печальная повесть тронула вашего покорного слугу до глубины души! Я поражен в самое сердце.

— Дяденька, а чего это вы так странно разговариваете? Как будто в историческом сериале, — спросила Мисаэ.

— Ваш покорный слуга ненавидит современность и все ее атрибуты: электричество, автомобили и иже с ними. Впрочем, я обожаю эскимо!

Мисаэ засмеялась.

— Умоляю вас довериться мне, вашему покорному слуге, — сказал престранный бородач и приблизился к тележке. Он впрягся в нее и резво зашагал по улице.

Джун, Мисаэ, Тэцудзо и Котани-сэнсей поспешили за ним.

— Джун-тян, может, заберем у него тележку и убежим?

— Да ладно, он ничего плохого нам не сделает.

— Я тоже так думаю, но все-таки как-то…

Бородач свернул на ту улицу, откуда Котани-сэнсей позорно бежала за несколько часов до этого, спасаясь от пристальных взглядов молодых мамаш. Он остановился на самой середине проезжей части и заголосил:

— Ваш покорный слуга у ваших дверей! Несите старье! Несите старье! Ваш покорный слуга у ваших дверей!

Откуда ни возьмись, набежала куча детей. "Покорный слуга пришел! Покорный слуга пришел!" — радостно кричали они. Похоже, бородача тут хорошо знали.

— Стар и млад, отверзните уши и внимайте! Сегодня ваш покорный слуга пришел к вам не за старьем, а для свершения благороднейшего из дел своей жизни. Взгляните на этого выдающегося педагога, на эту восхитительную барышню, отринувшую мирские радости и готовую мыкать горе, собирая никчемный хлам и отбросы. Она как милосердная богиня, тысячерукая сияющая Каннон, день изо дня, ночь за ночью, собирает средства на госпитализацию парализованных детей…

У Джуна глаза на лоб полезли.

— Эй, дядя, полегче! Я вам такого не говорил! — возмутился он.

— Юноша, не тревожьтесь. Предоставьте все мне, — безо всякого смущения сказал бородач и продолжал:

— В наши дни редко услышишь столь трогательную и прекрасную историю, достойную того, чтобы просветленные монахи из пречистого храма Рокухарамицу размышляли над ней во время своих бдений. Так давайте же, несите свое старье!

Проникновенная импровизация бородача потрясла Котани-сэнсей. "Поразительно, — думала она, — этот человек говорит все, что ему взбредет в голову". Своим нахальством он напоминал ей Адачи.

Люди начали выносить старые вещи. Джун, Мисаэ и Тэцудзо принялись их сортировать, увязывать и укладывать. Котани-сэнсей едва успевала взвешивать все новые и новые увесистые пачки.