Имею скафандр - готов путешествовать - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 22

Я переключился на антенну-рожок, ориентируя ее по блеску купола. Никакого ответа.

— Мы напрасно теряем время, Крошка. Пошли.

Она медленно отвернулась в сторону. Я физически почувствовал ее разочарование, сам я тоже дрожал от нетерпения. Догнав ее, я прислонил шлем к шлему.

— Не расстраивайся, Крошка! Не могут же они слушать весь день, ожидая нашего вызова. Теперь, когда мы видим станцию, мы уж точно дойдем.

— Я знаю, — ответила она хмуро. Начав спуск, мы потеряли станцию из вида — не только из-за запутанных поворотов, но и из-за того, что она ушла за горизонт. Я продолжал вызывать ее, потом потерял всякую надежду и выключил радио, чтобы спасти дыхание и аккумуляторы. Мы прошли уже вниз половину внешнего склона, как вдруг Крошка замедлила шаг, остановилась, села и замерла.

Я бросился к ней.

— Что с тобой?

— Кип, — еле проговорила она, — приведи, пожалуйста, кого-нибудь. А я подожду здесь. Я прошу тебя. Ты ведь знаешь теперь дорогу, а, Кип?

— Крошка! — сказал я резко. — Вставай, живо! Ты должна идти!

Я н-не м-м-огу! — Она начала плакать. — Я так хочу пить… и мои ноги… Она потеряла сознание.

— Крошка! — я тряс ее за плечо. — Ты не можешь, не смеешь сдаваться сейчас! Мэмми, да скажите же вы ей!

Ля, си, до, ре, ми, ре, до, соль.

Веки Крошки задрожали.

— Продолжайте, продолжайте, Мэмми! — я перевернул Крошку на спину и занялся делом. Удушье охватывает человека быстрее быстрого. Мне не требовалось смотреть на индикатор цвета крови, чтобы знать, что он показывает «Опасность», все было ясно по манометру ее баллонов. Баллоны с кислородом были пусты, резервуар со смесью кислорода и гелия почти пуст. Я закрыл ее выхлопные клапаны и впустил ей в скафандр все, что оставалось в резервуаре со смесью. Когда скафандр стал раздуваться, я перекрыл поток воздуха и чуть-чуть приоткрыл один из выхлопных клапанов. И только после этого я закрыл стопорные клапаны и снял пустой баллон. И здесь на моем пути стала нелепая до идиотизма преграда.

Крошка слишком хорошо навьючила меня; я не мог дотянуться до узла. Я нащупал его левой рукой, но не мог достать его правой; мешал баллон на груди, а одной рукой я распутать его не мог. Я заставил себя прекратить панику. «Нож! Ну, разумеется, мой нож!», старый скаутский нож с петлей на ручке, чтобы привешивать к поясу; на поясе он сейчас и висел. Но зажимы на поясе «Оскара» слишком велики для него, пришлось их сжимать. Я крутил его и крутил, пока петля не сломалась. А потом я никак не мог открыть маленькое лезвие. На перчатках скафандра ногтей ведь нет.

«Брось бегать по замкнутому кругу, Кип, — сказал я себе. — Ничего трудного здесь нет. Все, что ты должен сделать, — это открыть нож, и ты должен, потому что иначе Крошка задохнется».

Я оглянулся, ища подходящий обломок камня или что-нибудь, что сошло бы за ноготь. Потом проверил свой пояс.

Выручил меня геологический молоток. Зубец на его головке был достаточно остр, чтобы зацепить лезвие. Я перерезал веревку. Я все еще пребывал в тупике.

Мне было необходимо достать баллон за своей спиной. Когда я выбросил тот, пустой, и повесил себе на спину свежий баллон, я начал брать воздух из него и сэкономил почти половину заряда во втором баллоне. Я хотел сохранить его на крайний случай и разделить с Крошкой. И вот время пришло — у нее кончился воздух; у меня в одном баллоне тоже, но я все еще располагал половинным зарядом в другом, да еще одной восьмой заряда (или меньше) в баллоне с чистым кислородом, лучшее, на что я мог надеяться, уравнивая давление. Я хотел дать ей одну четвертую заряда кислородно-гелиевой смеси — она дольше продержится и будет иметь больший охлаждающий эффект.

«Типичный авантюризм странствующего рыцаря», — подумал я; и даже двух секунд не потратил на то, чтобы от этого замысла отказаться. Я же никак не мот снять баллон со спины.

Вероятно, это удалось бы мне, не переделай я лямки под свои нестандартные баллоны. Инструкция гласит: «Протяните руку за плечо, закройте стопорные клапаны баллона и шлема, отсоедините зажим». На моем мешке не было зажимов, я заменил их петлями. Но я и сейчас не думаю, что человек, одетый в термоскафандр, сумеет сунуть руку на плечо и толково ею действовать. Сдается мне, что инструкцию писал кабинетный работник. Возможно, ему доводилось видеть, как кто-то делал это в благоприятных условиях. Может, он и сам это делал, но тогда он должен быть каким-то чудом-юдом, у которого плечи вывернуты. И я готов прозакладывать полный баллон кислорода, что монтажники на космической станции № 2 помогали друг другу управляться с баллонами точно так же, как мы с Крошкой, либо заходили в шлюз и снимали скафандр.

Если только доживу, я все это изменю. Все, что нужно делать человеку в скафандре, должно быть предусмотрено так, чтобы ему не приходилось лезть за спину, — все клапаны, зажимы и прочее должны располагаться спереди. Мы же устроены не так, как Червелицый с его тремя глазами и руками, гнущимися как угодно. Мы можем работать, только глядя перед собой, а в космическом скафандре это справедливо втройне. И обязательно нужно, просто необходимо оконце под подбородком, чтобы видеть, что делаешь! Многие вещи прекрасно выглядят на бумаге, но не на практике!

Однако я вовсе не тратил времени на бесполезные стенания. У меня под руками была одна восьмая заряда кислорода, и я схватился за этот баллон.

Моя несчастная, неоднократно использованная лента представляла собой жалкое зрелище. С бинтом я и возиться не стал, дай бог, чтобы лента держала. Обращался я и с ней так осторожно, как будто она была из золота, постарался замотать ее потуже и оставил конец, чтобы перекрыть полностью выходной клапан, если скафандр Крошки начнет сдавать. Когда я кончил работать, пальцы у меня тряслись.

Крошка уже не могла помочь мне закрыть клапан. Я просто сжал стык одной рукой, другой рукой открыл ее пустой баллон, быстро повернулся и открыл баллон с кислородом, потом перехватил руку, зажал клапан баллона Крошки и стал следить за датчиками.

Две стрелки пошли навстречу друг другу. Когда они замедлили движение, я начал закрывать ее баллон, и в это время мой схваченный лентой стык сорвался. Клапан я успел закрыть так быстро, что много газа из ее баллона не ушло. Но ушло все, что было в подающем баллоне. Я не стал тратить время на переживания, отодрал кусок ленты, проверил чистоту соединительного штыря, подсоединил слегка заряженный баллон обратно к скафандру Крошки и открыл стопорные клапаны.

— Крошка! Крошка! Ты слышишь меня! Очнись! Очнись! Мэмми, заставьте же ее очнуться!

Мэмми запела:

Ля, си, до, ре, ми, ре, до, соль.

— Крошка!

— Да, Кип?

— Очнись! Вставай! Миленькая моя, душечка, пожалуйста, вставай!

— Помоги мне снять шлем… я не могу дышать.

— Нет, можешь. Нажми подбородком клапан, ты сразу почувствуешь! Свежий воздух!

Она вяло пыталась нажать клапан. Перекрывая его помощью внешнего, я пустил ей в шлем быструю сильную струю воздуха.

— О-о-о-ох!

— Вот видишь? У тебя есть воздух, много воздуха! Теперь вставай.

— Ради бога, дай ты мне спокойно полежать.

— Черта с два! Ты противная, мерзкая, избалованная маленькая дрянь, если ты сейчас не встанешь, никто никогда не будет тебя любить! И Мэмми тебя любить не будет, да скажите же ей, Мэмми!

— Вставай, доченька!

Крошка пыталась встать изо всех сил. Я помог ей — главное, что она пыталась! Дрожа, она приникла ко мне, и я удержал ее от падения.

— Мэмми, — позвала она слабым голоском, — Я встала. Вы… вы все еще меня любите?

— Да, милая.

— Я… меня… кружится… голова… я… наверное… не смогу… идти.

— Тебе не надо идти, маленькая, — сказал я ласково и взял ее на руки. — Больше не надо.

Она совсем ничего не весила. Тропа исчезла, когда кончились холмы, но следы краулера ясно отпечатались в пыли и вели на запад. Я сократил поступление воздуха так, что стрелка индикатора цвета крови повисла на самом краю отметки «Опасность». Я держал ее там, нажимая подбородком на клапан лишь тогда, когда она начинала наползать на эту отметку. Я решил, что конструктор должен был оставить какой-то запас прочности, как бывает со счетчиками бензина в автомобилях. Крошке я велел не спускать глаз с ее индикатора и держать его в таком же положении. Она обещала слушаться, но я все время напоминал ей об этом, прижимаясь к ее шлему, чтобы мы могли разговаривать.