Ангел Габриеля - Кейтс Кимберли - Страница 14

– Мне кажется, что да, – рассеянно отозвалась Алана. – Разве когда-нибудь было, чтобы ты подбрасывал мяч вверх и он не возвращался к тебе?

Габриель благодарно улыбнулся ей, как если бы она открыла ему тайну Вселенной.

– Я бы хотел что-нибудь так высоко подбросить вверх, чтобы эта вещь осталась на небесах, – вдруг став серьезным, сказал мальчик. – Я бы хотел, чтобы мама ее там поймала.

Алана заметила, что Тристан вздрогнул, как от боли, и все же ласково спросил:

– И что бы ты хотел передать ей, сын?

– Письмо с пожеланием счастливого Рождества. На небесах обязательно празднуют Рождество, ведь это они устроили нам этот праздник. Вдруг ей там немного грустно, пусть даже с ангелами…

Алана почувствовала, как у нее сжалось горло, и она снова вспомнила печального маленького Габриеля у открытого окна, рассказывающего звездам о своих желаниях.

– Может быть, тут можно что-то сделать, – сказала она. – Тристан, вы ведь собираетесь отправить письмо со своими пожеланиями Санта-Клаусу? Пусть Габриель тоже напишет, и мы отправим его письмо на небо вместе с вашим.

Словно против воли на лице Тристана появилась улыбка. Добросердечие этой улыбки, когда-то столь глубоко тронувшей Алану в мальчике, было еще прекраснее, освещая мужественные черты взрослого мужчины.

– Я обязательно отправлю и его письмо, – сказал он тихо.

Габриель с надеждой посмотрел на Тристана: невинный ангел-ребенок и умудренный жизнью и страданием отец, один – полный ожиданий и грез, другой – расставшийся с ними навеки.

– Ты ведь поможешь мне написать письмо, папа?

Габриель доверчиво сунул свою маленькую ладошку в большую и сильную руку отца, и Алана отвела глаза, боясь не выдержать пытки.

Тристан повел сына к себе в кабинет, и Алана последовала за ними. На столе в кабинете высились горы бухгалтерских книг и стопки бумаг, исписанных рядами букв и цифр. Тристан отодвинул бумаги в сторону и вытащил чистый лист.

– Напиши все, что ты хочешь сказать маме, как будто ты сидишь рядом с ее креслом на своей скамеечке. Ты помнишь, как ты ей все рассказывал?

Габриель кивнул. Он взял перо, окунул его в чернильницу и начал писать. Неприятный скребущий звук вдруг нарушил тишину, и на бумаге расплылась большая чернильная клякса.

– Папа, я все испортил! – в ужасе воскликнул Габриель.

– На небесах не обращают внимания на кляксы, – успокоил его Тристан. – Кляксы там исчезают сами собой.

Мальчик недоверчиво улыбнулся:

– А ты тоже напишешь маме?

Тристан отвернулся, и Алана заметила, как потемнело его лицо: значит, догадалась она, Тристан и его жена отдалились друг от друга задолго до смерти прелестной Шарлотты. Наверное, тогда, когда он забросил живопись и погрузился в дела компании. После короткого раздумья Тристан кивнул:

– Я обязательно напишу. Уже очень, очень давно мне надо сказать ей нечто важное.

Габриель прилежно трудился над своим посланием, и Тристан тоже написал письмо, короткое, всего в одну строку, но эта строка была написана кровью сердца. Затем он аккуратно сложил лист вчетверо.

Габриель последовал примеру отца, но его прямоугольник получился кривым, к тому же мятым и испачканным чернилами. Одним словом, совсем таким, как письма, которые матери с незапамятных времен всегда хранили в своих заветных шкатулках.

– А что мы будем делать дальше? – Габриель вопросительно посмотрел на Алану.

– Папа тебе скажет.

Тристан подвел сына к камину, где ярко горел огонь и время от времени стреляли поленья.

– Мы бросим письма в огонь. Если дым сразу уйдет вверх, в трубу, значит, наши письма отправились прямо на небо и твое желание обязательно исполнится.

– А если нет?

– Тогда мы напишем еще раз, только немного погодя.

Габриель напряженно сморщился и сунул свой прямоугольник в самый огонь. Концы листа обуглились и вспыхнули, бумага загорелась. Все трое напряженно следили, что же будет дальше. Алана затаила дыхание, изо всех сил желая, чтобы дым пошел прямо вверх. Дым действительно пошел прямо в трубу, его слабые завитки потянулись к небу, к облакам, к ангелам, к той, которой Габриель написал свое письмо.

– Папа, папа, она меня услышала! Мама меня услышала! Как тогда, когда она прислала Алану! – Габриель сиял от счастья. – А теперь очередь за тобой!

Тристан опустился на колени и бросил в огонь свое послание; вся его фигура выражала напряженное ожидание, на грустном лице была написана безнадежность.

Записка сгорела дотла, и завитки дыма поплыли вверх, по своему пути к небу.

Габриель придвинулся к отцу и прижался головой к его плечу.

– Папа, а что ты попросил у мамы?

– Я попросил у нее прощения, – еле расслышала Алана шепот Тристана.

– Почему ты просил прощения, папа?

– Потому что я не был ей хорошим мужем, Габриель. А тебе не был хорошим отцом.

– Ты замечательный отец, папа. Только ты очень занятой человек и часто беспокоишься.

– Я лишил тебя Рождества, Габриель, – напомнил Тристан, безжалостно клеймя себя презрением.

– Ну и что же, папа. Ты сделал мне необыкновенный подарок: знаешь, ты улыбнулся целых три раза. Это ведь не последнее Рождество, впереди у нас еще много праздников, когда ты не будешь печальным.

Нечто похожее на стон вырвалось из груди Тристана. Это не последнее Рождество… «Нет, последнее, Габриель, только ты об этом не догадываешься. Последнее Рождество, которое ты проводишь в этом доме…»

В следующем году все будет по-иному. Габриель будет жить в доме Бет и ее мужа, надежного и очень доброго Генри. Гуляя, Генри будет держать Габриеля за руку, Генри будет утешать Габриеля, если тот вдруг разобьет коленку. Генри научит Габриеля ездить верхом и играть в крикет, он вырастит из него мужчину.

А будущее Тристана лежало перед ним, как заброшенная земля в осенний день под моросящим холодным дождем. Тристан осознал, чего он лишится, расставшись с Габриелем.

Озарение было столь ярким, что Тристан вздрогнул. И все же Габриелю будет лучше без него. У Тристана не было другого выбора, кроме как отдать Габриеля Бет. Тристан с трудом удержался, чтобы не обнять сына: поддайся он соблазну, его воля ослабела бы и он никогда бы уже не решился отослать его от себя.

– Тебе пора ложиться спать, сын, – сказал Тристан. Габриель доверчиво улыбнулся и вдруг быстро обнял отца, что было совсем на него не похоже. Мальчик охотно обнимал миссис Берроуз, не забывал и мистера Берроуза, ласкался к матери и теперь к Алане, но очень редко – к отцу.

Тристан взял на руки драгоценный груз и отнес сына в постель. Он заботливо подоткнул со всех сторон одеяло, а любимого игрушечного пони Габриеля уложил на подушке рядом. Когда Габриель был уже устроен на ночь, Тристан поднял голову и встретился глазами с Алан ой, наблюдавшей за ним, стоя на пороге. Ее взгляд проник в самую его душу, но она тут же повернулась и исчезла, лишь ее серое платье мелькнуло в дверях.

Оттаявшее сердце Тристана проснулось, вздрогнуло и сжалось от боли впервые за много лет.

Это все Алана, это она перевернула его жизнь. Кто она, эта женщина, которую не устрашила его суровость, которая разгадала тайну его страданий и проникла в волшебный мир, созданный Габриелем? Габриель утверждал, что она его ангел. Но, стоя на коленях у постели сына, Тристан спрашивал себя, в ответ на чьи молитвы явилась сюда Алана Макшейн – Габриеля или его собственные?

Глава 7

Ночь за окном гостиной была темной, одинокой и бесконечной. Алана в ночной рубашке смотрела в ее черноту, и старый дом вокруг вздыхал во сне, как беспокойно вздыхает седой, но все еще крепкий пожилой джентльмен.

Прошло уже много часов с тех пор, как она оставила Тристана у постели сына. Сначала у себя в спальне она при колеблющемся свете свечи читала дневник в зеленом кожаном переплете. А потом целую вечность ходила по комнате, мучительно переживая слова, написанные Шарлоттой Рэмзи много лет назад.