Почтальон всегда звонит дважды - Кейн Джеймс - Страница 13

– Все было не так! Я об этом вообще ничего не знаю.

– В чем вы меня хотите убедить? Что все сделала она?

– Я вам не говорю, кто что сделал. Оставьте меня в покое. Все было не так.

– Откуда вы знаете? Я думал, вы были вдрызг пьяны.

– Насколько я помню, все было не так.

– Вы хотите сказать, что все сделала она?

– Черт возьми, я не говорю ничего подобного. Что думаю, то и говорю, и никак иначе.

– Послушайте, Чемберс. В машине были трое: вы, она и грек. Грек этого не делал, это понятно. Но если это сделали и не вы, остается только она, вам не кажется?

– Но кто, черт побери, утверждает, что кто-то что-то сделал?

– Я. Наконец мы к чему-то пришли, Чемберс. Потому что, возможно, вы тут и ни при чем. Вы утверждаете это и, может быть, не лжете. Но если вы говорите правду и эта женщина для вас была не больше чем жена вашего приятеля, вы не можете все это так оставить, а? Вы должны подать на нее в суд.

– Как вы себе это представляете?

– Если она убила грека, то хотела убить и вас, не так ли? Нельзя позволить, чтобы ей все сошло с рук. Кое-кто может прийти к заключению, что дело нечисто, раз вы уходите в сторону. Ну конечно, дураком надо быть, чтобы позволить ей так отделаться. Убрала мужа из-за страховки, хотела убрать и вас. С этим нужно что-то делать, не так ли? Я рассчитываю на вас.

– Возможно, будь оно так. Но я не знаю, как все было.

– Если я вам это докажу, то вы подпишете на нее заявление в суд?

– Разумеется. Если вы это докажете.

– Докажу. Когда машина остановилась, вы, случайно, не выходили из машины?

– Нет.

– Ну да? Я думал, что вы были вдрызг пьяны и ничего не помните. А вы уже второй раз что-то вспоминаете. Вы меня удивляете.

– Насколько я помню, не выходил.

– Нет, выходили. Послушайте, что рассказал один свидетель: «Машину я особо не рассмотрел, знаю только, что за рулем сидела женщина, внутри – какой-то мужчина, и смеялся, когда мы ехали мимо, а второй мужчина стоял сзади и его рвало». Так что вы были снаружи и вас рвало. Тогда она и огрела Пападакиса той бутылкой. А вернувшись в машину, вы ничего не заметили, потому что были пьяны, а Пападакис валялся, упившись до потери сознания, и нечего было замечать. Вы сели назад и отключились, а она тут же перешла на вторую скорость, прибавила газу и, выскользнув на подножку, пустила машину в пропасть.

– У вас нет никаких доказательств.

– Нет, есть. Свидетель Райт утверждает, что, когда он выехал из-за поворота, машина уже быстро катилась с обрыва, но женщина стояла наверху, на дороге, и звала на помощь.

– Наверно, успела выскочить.

– Если выскочила, то немного странно, что взяла с собой сумочку, вам не кажется? Чемберс, может женщина вести машину с сумочкой в руке? А если выскакивает, есть у нее время ее забрать? Чемберс, это невозможно. Нельзя выскочить из машины, которая летит с обрыва. Ее не было в машине, когда та перевернулась! Это убийственное доказательство!

– Я не знаю.

– Как это, вы не знаете? Подпишете заявление в суд или нет?

– Нет.

– Послушайте, Чемберс, это не случайность, что машина полетела вниз слишком рано. Она просто не желала оставлять свидетелей.

– Оставьте меня в покое. Я не знаю, о чем вы говорите.

– Решается вопрос, кто кого, вы ее или она вас. Если вы здесь ни при чем, то должны подписать, потому что если вы этого не сделаете, то я буду точно знать, как все было. И присяжные тоже. И судьи. И парень под виселицей.

Он еще раз посмотрел на меня, потом вышел и вернулся с каким-то человеком. Тот сел и заполнил форму. Саккет передал его мне.

– Здесь, Чемберс.

Я подписал. Руки у меня так вспотели, что этому сморчку пришлось осушить бумагу промокашкой.

Глава 10

Когда он ушел, полицейский вернулся и проворчал, что мы могли бы сыграть в «очко». Мы сыграли пару раз, но я никак не мог сосредоточиться. Пришлось придумать, что мне действует на нервы игра одной рукой, и бросить это дело.

– Я вижу, он вас достал, а?

– Есть немного.

– Крутой тип. Достанет кого угодно. Выглядит как проповедник любви ко всему человечеству, но сердце у него из камня.

– Из камня, это точно.

– С ним в этом городе может справиться только один человек.

– Кто?

– Некто Кац. Слышали о нем?

– Разумеется, слышал.

– Он мой приятель.

– У вас хорошие друзья.

– Слушайте, вам еще не положен адвокат, так как еще не предъявлено обвинение, и вы не можете за ним послать. Вас могут держать сорок восемь часов в предварительном заключении, таков закон. Но если сюда вдруг зайдет Кац, я его пошлю к вам, да? Он может зайти, если я с ним поговорю.

– Хотите сказать, что вы с ним в доле.

– Я хочу сказать, что мы с ним друзья. Почему бы другу и не поделиться со мной, если он настоящий друг? Он отличный парень. Единственный, кто в этом городе может положить Саккета на лопатки.

– Давай, друг. И чем раньше, тем лучше.

– Я сейчас вернусь.

Он вышел на минутку и, вернувшись, подмигнул мне. И вот через полчаса кто-то постучал, и вошел Кац.

Это был маленький человек лет сорока с лицом словно из старой кожи и черными усиками, и первое, что он сделал, – достал пачку табаку «Бул Дэрхем» и коричневую бумажку и свернул себе сигарету. Когда он прикуривал, она сгорела сразу до половины, но он ее больше как будто и не замечал. Она просто свисала из уголка его рта, и тлела она илипогасла, и дремал он или бдил, я понять не смог.

Так он и сидел – глаза полузакрыты, одна нога заложена за ножку стула, шляпа сбита на затылок. Возможно, вы скажете, что для парня в моем положении это грустное зрелище, но это не совсем так. Может, он и спал, но все равно было похоже, что знает он намного больше, чем остальные люди в бодром состоянии, а у меня в горле просто комок стоял. Мне казалось, что мои качели уже достигли нижней точки и сейчас понесут меня вверх.

Полицейский наблюдал, как он сворачивает сигарету, с таким видом, как будто тот был акробатом и готовился сделать тройное сальто. Полицейскому не хотелось уходить, но пришлось. Едва он вышел, Кац кивнул, чтобы я начинал. Я сказал ему, что мы попали в катастрофу, и что Саккет хочет пришить нам убийство грека ради страховки, и что он заставил меня подписать заявление в суд, будто она хотела убить и меня. Он выслушал все и, когда я кончил, еще немного посидел молча. Потом встал.

– Да, здорово он вас расколол.

– Мне не надо было ничего подписывать. Не верю, что она способна на такое свинство. Но он перехитрил меня. А теперь я даже не знаю, какого черта мне делать.

– И все равно не надо было подписывать.

– Мистер Кац, вы сделаете для меня кое-что? Можете зайти к ней и сказать, что...

– Я зайду к ней. И скажу ей все, что нужно. Все остальное – моя забота. Ясно?

– Да, сэр, ясно.

– Я буду с вами перед Большим жюри. Или пришлю того, кого сам выберу. Поскольку Саккет сделал вас истцом, я не смогу защищать вас обоих, но буду контролировать ситуацию. И еще одно, что бы я ни делал, это моя забота.

– Делайте все, что нужно, господин Кац.

– Еще увидимся.

Вечером меня снова положили на носилки и отвезли в суд. В полицейский суд, не в обычный. Там не было ни скамьи присяжных, ни места для свидетелей, ничего такого. Судья сидел на возвышении, за ним стояли несколько полицейских, а перед ними – длинный стол во всю комнату, и когда кто-то хотел выступить, он подходил к столу, задирал голову и говорил.

Людей там было как сельдей в бочке, и фотографы сверкали вспышками, когда меня вносили внутрь, и уже по этой суете было видно, что готовится громкое дело. С носилок я мог разглядеть немного, но мельком увидел Кору, сидевшую на скамейке рядом с Кацем, и Саккета, который в стороне беседовал с командой элегантных молодых людей с плоскими чемоданчиками, и еще нескольких полицейских и свидетелей. Меня на носилках поместили перед столом судьи на два стула, сдвинутых вместе, поправили одеяло, и, когда суд закончил с делом китаянки, один из полицейских начал наводить тишину. Пока он стучал своей дубинкой, ко мне наклонился молодой человек и сказал, что его зовут Уайт и что Кац поручил ему представлять мои интересы. Я кивнул, но он продолжал твердить, что его послал мистер Кац; а полицейский возмутился и начал так колотить по столу, что чуть не проломил его.