Почтальон всегда звонит дважды - Кейн Джеймс - Страница 10

– Буду.

– Тогда вытерплю.

– На меня не обращай внимания. Я пьян. Они это проверят и убедятся. Я с ходу начну говорить. Это чтобы сбить их с толку, потом протрезвею и выдам им новую версию, которую ты сможешь разбить в пух и прах.

– Я запомню.

– И ты на меня ужасно сердита. Что я так напился. Что я во всем этом виноват.

– Да, я знаю.

– Тогда за дело.

– Фрэнк...

– В чем дело?

– Еще одно. Мы должны любить. Если мы будем любить друг друга, то все остальное неважно.

– А разве мы?..

– Я скажу это первая. Я люблю тебя, Фрэнк.

– Я люблю тебя, Кора.

– Поцелуй меня.

Я поцеловал ее и прижал к себе, и тут увидел свет фар на спуске к ущелью.

– А теперь лети на дорогу. Ты справишься.

– Теперь я справлюсь.

– Проси о помощи. Ты еще не знаешь, что он мертв.

– Хорошо.

– Ты упала, когда вылезла наружу. Потому ты вся в песке.

– Ладно. Прощай.

– Прощай.

Она кинулась к дороге, а я – к машине. Но тут я заметил, что я без шляпы. Я должен был быть в машине, и шляпа со мной. Я кинулся искать ее вокруг. Машина была все ближе. До нее оставалось всего два-три поворота, а я все еще не мог найти шляпу, и на мне ни царапинки. Я плюнул и побежал к машине, тут же упал и попал ногой в шляпу. Схватив ее, я прыгнул внутрь. Я еще не упал на пол, когда автомобиль вдруг покачнулся и рухнул на меня. Это было последнее, что я увидел.

Потом я лежал на земле, а со всех сторон были слышны чьи-то крики и разговоры. Левую руку пронизывала такая дикая боль, что я выл и ругался при каждом ее приступе, и со спиной дело было не лучше. В голове у меня как будто работали мехи, которые то надувались, то опадали. Земля подо мной вдруг куда-то провалилась, и меня вырвало всем тем свинством, которое я выпил. Я был там и не был, но в голове у меня осталось еще достаточно мозгов, чтобы бить по земле вокруг себя. Вся одежда у меня была в песке, и этому нужно было найти объяснение.

Потом мои уши резанула сирена, и я оказался в санитарной машине. В ногах у меня сидел полицейский, а моей рукой занимался врач. Увидев свой руку, я снова сомлел. Из нее хлестала кровь, а между запястьем и локтем она была согнута, как кривая ветвь. Перелом. Когда я снова пришел в себя, доктор еще возился с ней, а я вспомнил о своей спине. Попытался шевельнуть ногой и посмотрел, не сломал ли и ее. Она двигалась.

Тряска снова привела меня в чувство, и, оглядевшись, я увидел грека. Он лежал на соседних носилках.

– Эй, Ник!

Никто ничего не сказал. Я продолжал озираться, но Кору нигде не увидел.

Потом мы остановились, и грека вынесли наружу. Я ожидал, что меня тоже вынесут, но нет. Я знал точно – теперь он мертв, и никакая сказочка о кошке теперь не пройдет. Если бы нас вынесли обоих, мы были бы в больнице. Но раз вынесли только его, значит, остановка была у морга.

Мы поехали дальше, и, когда снова остановились, меня вынесли наружу, потом внесли внутрь, положили носилки на каталку и привезли в белую комнату. Там начали заниматься моей рукой, принесли машинку, из которой я должен был надышаться веселящим газом, но что-то напутали. Потом появился еще один врач, который кричал, что он тюремный врач и что больничные доктора все испортили. Я знал, о чем он. Речь шла о пробах на алкоголь. Дай они мне наркоз, они бы испортили пробу, самую важную. Тюремный врач наконец победил и дал мне подуть в стеклянную трубочку с какой-то жидкостью, похожей на воду, но тут же пожелтевшей, когда я в нее дунул. Он взял у меня пробу крови и сделал еще кое-какие анализы, которые поместили в бутылочки. Только после этого мне дали наркоз.

Когда я начал приходить в себя, оказалось, что я лежу в постели, вся голова у меня обмотана бинтами, рука тоже, да еще и на перевязи, а спина так плотно облеплена пластырем, что я едва мог шевельнуться. Возле меня сидел полицейский и читал газету. Голова у меня раскалывалась от боли, спина горела, а в руке кололо тысячами игл. Потом пришла сестра, дала мне порошок и я уснул.

Я проснулся, когда был уже день, и мне дали что-то поесть. Пришли еще двое полицейских, положили меня на носилки, спустили вниз и сунули в санитарную машину.

– Куда мы едем?

– На опознание.

– На опознание? Это делают, когда кто-то умер, да?

– Верно.

– Да, я боялся, что они не выкарабкаются.

– Только один.

– Кто?

– Мужчина.

– Вот что... А как она, тяжело ранена?

– Не очень.

– Мои дела обстоят неважно, да?

– Держи язык за зубами, парень. Все, что скажешь, может тебя здорово подвести, когда предстанешь перед судом.

– Это точно, спасибо.

Мы остановились перед похоронным бюро в Голливуде и меня внесли внутрь. Там была Кора, и выглядела очень неплохо. На ней была блузка, которую явно одолжила ей какая-то надзирательница, она топорщилась на животе, как набитая сеном. Костюм и туфли все еще были грязные, а один глаз совсем заплыл – с той стороны, где я ее ударил. С ней была тюремная надзирательница. Коронер стоял сзади, у стола, с каким-то бумагомарателем. С одной стороны сидело с полдюжины насупленных типов под присмотром полицейских. Это были присяжные. Там была еще уйма других людей, и полицейские расставляли их по местам. Хозяин похоронного бюро на цыпочках ходил вокруг, то и дело придвигая кому-нибудь стул. Он принес два стула для Коры и надзирательницы. С одной стороны стола что-то было прикрыто простыней.

Как только мы с носилками разместились как надо, коронер постучал карандашом, и тут все началось. Первым пунктом программы было опознание личности. Когда простыню подняли, она разрыдалась, да и мне не слишком понравилось то, что я увидел. Когда она посмотрела, и я посмотрел, и присяжные посмотрели, простыню опустили.

– Вы знаете этого человека?

– Он был моим мужем.

– Его имя?

– Ник Пападакис.

Тут пришли свидетели. Сержант рассказал о том, как ему позвонили, и как он прежде всего вызвал «скорую», и как потом поехал туда с двумя полицейскими, и как отправил Кору в больницу, остановив попутную машину, а меня и грека – на «скорой», и как грек умер по дороге, и как его выгрузили у морга. Затем говорил какой-то почтальон, его звали Райт, что проезжал поворот, когда сначала услышал женский крик, а потом – грохот и увидел, как какой-то автомобиль с включенными фарами катится прямо в обрыв. Он увидел на дороге Кору, она звала на помощь, спустился с ней к машине и попытался вытащить меня и грека. Ему это не удалось, потому что на нас лежал автомобиль, и тогда он послал брата, который ехал с ним, за помощью. Вскоре там было много людей и полицейских, и, когда те взяли все в свои руки, автомобиль отодвинули и нас погрузили в «скорую». Его брат рассказал то же, с той только разницей, что вернулся с полицейскими.

Тюремный врач показал, что я был пьян и что анализ содержимого желудка грека показал – тот тоже набрался, но Кора пьяна не была. Потом он объяснил, из-за какого повреждения умер грек. Затем ко мне повернулся коронер и спросил, хочу ли я дать показание.

– Да, а почему бы и нет?

– Предупреждаю, что все, что вы скажете, может быть использовано против вас и что вы не обязаны давать показания, если не желаете.

– Мне нечего скрывать.

– Ну хорошо. Что вы об этом знаете?

– Я знаю только, что вначале ехал совершенно нормально. Потом я почувствовал, что машина подо мной проваливается, меня что-то ударило, и это все, что я помню, пока не очнулся в больнице.

– Вы говорите, ехал?

– Да, сэр.

– Хотите сказать, что машину вели вы?

– Да, сэр, я.

От этих слов я хотел потом отказаться, когда начнется что-то посерьезнее этого слушания. Я рассчитывал, что если вначале я выдам такую глупость, а потом одумаюсь и буду утверждать совсем другое, то вторая история будет звучать как чистейшая правда, а если мы с Корой начнем петь в унисон с самого начала, в этом сразу заподозрят сговор.