Терновая крепость - Фекете Иштван - Страница 55

Дождь уже значительно тише барабанил по крыше хижины, усиливаясь лишь при порывах ветра, когда со старой ольхи на хижину низвергались потоки воды.

Однако этого наши друзья уже не слышали. Они крепко спали, хотя даже во сне нет-нет да вздрагивали, будто в сновидениях их снова подстерегали град и холод.

Матула шел несвойственной ему быстрой походкой, а когда он остановился у хижины, его приветствовал только Серка. Заглянув внутрь, Матула сразу понял, что произошло.

«Попали под грозу, — подумал он. — Но как же это они не заметили ее приближения? — Матула покачал головой. — Впрочем, если они были в камышах, так могли и не заметить».

Он тихо вошел в хижину, и когда совсем близко увидел спящих, то стал еще более серьезным. Забрав подбородок в кулак, он сказал самому себе: «Нужно отвезти их домой!»

И Матула молча повернулся и вышел из хижины. Вид мальчиков был красноречивее всяких слов: на голове и лице у обоих кровоподтеки и синяки, ссадины и шишки, оба в грязи. У Плотовщика рассечено веко, а нос…

«Не повезло им. Попасть под такой град! И, наверное, они порядком замерзли. Домой, только домой! Нанчи приведет их в порядок».

Когда он добрался до деревни, уже светило солнце. Сняв в кухне шляпу, Матула устало опустился на стул.

— Господин агроном дома?

— А-а, Герге! Ну и погода! Пропал урожай! Как там в поле?

— Твой урожай не пропал, Нанчи. Гроза прошла стороной. А вот разбери-ка постель для ребят, приготовь ванну и вскипяти чай.

— Господи!

Матула потянулся за шляпой.

— Когда хозяин приедет, скажи, чтобы послал за ребятами телегу.

— Подожди, Герге! Что с ними?

— Да промокли… На телегу положите одежду и одеяла.

— Погоди, Герге…

— Не могу ждать, Нанчи. Потому как сейчас они спят, и надо к тому времени, когда проснутся, развести костер.

— Не возьмешь чего-нибудь съестного?

— Дома их и накормишь.

Матула надел шляпу, а все мысли тетушки Нанчи уже сосредоточились на ванне и чае, ужине, куртках и теплой постели для ребят, а также на генеральном стратегическом плане их врачевания.

Пока же она смотрела на стул, на котором только что сидел Матула, и сокрушенно качала головой:

— Ну разве из него чего-нибудь вытянешь? Старый осел!

И поправила стул, хотя Матула даже и не сдвинул его с места.

Большой луг устало и лениво курился паром под лучами предвечернего солнца. Градины уже давно растаяли на дорогах, но камыш еще выглядел побитым, а заросшие травой прогалины имели такой вид, точно по ним проехал тяжелый каток. Деревья лишились половины листвы; поток воды нес вниз по течению трупик птенца цапли.

«Много птиц, наверное, погибло, — подумал Матула, — а вот кукуруза крепко все-таки стоит».

У хижины Матулу поджидал Серка, но и у него был унылый вид.

— Вижу, тебе тоже досталось. Ну и поделом — наверняка ты бродяжничал.

Матула шепотом отчитывал Серку, но вскоре разгорелся костер, и языки пламени буйно заплясали в прохладном воздухе.

Первым проснулся Кряж и испуганно приподнялся на постели: что горит? Потом заворочался и Плотовщик, а Матула обрадовался при мысли, что в хижине нет зеркала.

— Ну, что нового? — спросил он, стараясь изобразить на лице подобие улыбки.

— Ой, дядя Герге, мы чуть на тот свет не отправились.

— А вы разве не видели, что гроза идет? Плотовщик только рукой махнул.

— Когда мы заметили, гроза уже надвинулась на нас. Мы сидели глубоко в камышах, а тучи собирались у нас за спиной.

— Я так и подумал.

— Меня в озноб кидает, как только вспомню.

— Ну так и не вспоминай. А где ваша одежда? — Мы все побросали, и в ружье попала вода…

— Это не беда. Когда такое случилось, это все не беда. А теперь что нужно, то нужно. — И старик извлек из камыша бутылку с палинкой. — Ты и сейчас дрожишь в ознобе. — Матула налил немного в стакан.

— Не хочу, дядя Герге.

— Я ведь не спрашиваю, хочешь ты или нет. Сейчас это — лекарство!

— Дюла проглотил жгучую, как яд, палинку; его примеру последовал и Кряж. После этого они стали взирать на мир слегка отупело и в то же время с каким-то даже ухарством.

— Ну и здорово же ты, выглядишь, Кряж! Счастье, что тебя не видит твоя мать!

— Плотовщик, если бы ты видел себя! Жаль, что здесь нет зеркала.

— Ужо дома посмотрите на себя, — вмешался в разговор Матула, сушивший над костром их одежду.

— К тому-то времени мы будем как огурчики.

— Не думаю, — проговорил Матула, поворачивая над огнем штаны, от которых шел пар. — Но сегодня же мы возвращаемся домой…

— Что-нибудь случилось, дядя Герге?

— Ничего! А чему бы случиться? Град сильнее всего был здесь, а деревне досталось меньше. Молотьбу приостановили, тока прикрыли брезентом, а когда я второй раз возвращался, уже снова гудели машины.

— Второй раз? — удивленно посмотрел на старика Дюла.

— Когда я первый раз был здесь, вы спали и даже под одеялом дрожали. Ну, я вижу, дело дрянь, и вернулся опять в село, потому как вам нужна сейчас Нанчи. Только Нанчи: А она, конечно, рада, что сможет отмыть вас, намазать всякими там мазями, ну и накормить.

Ребята слушали молча, но на лице Плотовщика появилось обиженное выражение. Правда, эта обида была неглубокой да и заметить ее было трудновато, так как лицо нашего славного Плотовщика теперь не способно выражать какие бы то ни было чувства. Неглубокой же она была потому, что, хотя ему и тяжело было расстаться с хижиной и со старым Герге, его все же радовала мысль о ласковых руках тетушки Нанчи, о теплой постели и вообще о каменном доме, не продуваемом насквозь ветром.

— А сколько мы должны будем там пробыть, дядя Герге?

— Сколько захотите.

— Ну, это не плохо, — проговорил Кряж, поглаживая свою измолоченную градом голову. — Нам не повредит, если нас малость подвинтят.

— Ну, об этом и речи нет, — успокоил их Матула, неправильно поняв Кряжа. — Разве что господин Иштван скажет вам пару теплых слов, но это не беда.

— Кряж даже сапог потерял в иле, потому что пришлось тянуть лодку за цепь к камышам. Грести совершенно нельзя было. Второй сапог, правда, уцелел.

— Один сапог — это не сапоги, — глубокомысленно заметил Матула. — Но, к счастью, тут пешком-то идти совсем чуток.

— Н-да… подумать даже страшно, — сразу потускнел Плотовщик. — Ноги у нас все в порезах и царапинах… И мокро сейчас.

— Телега вас будет ждать у моста, а до моста мы доедем на лодке.

— Дядя Герге! — воскликнул Плотовщик, готовый броситься на шею старику. — Вы обо всем подумали!

— Обо всем не обо всем, только о том, о чем надобно. Но одежда ваша уже просохла. А телега, наверное, уже у моста.

Мальчики тотчас же оделись. Правда, когда они одевались, им казалось, что вся одежда их утыкана колючками.

— Я с удовольствием отправился бы совсем раздетым, — морщась от боли, проговорил Плотовщик. И действительно на теле с трудом можно было отыскать живое место.

— Можно я буду грести, дядя Герге? — спросил Кряж, державшийся более стойко.

— Еще успеешь погрести, а сейчас нам надо спешить.

И Кряж увидел, что значит грести по-настоящему. Впрочем, Дюла еще не видел ничего подобного, ведь до этого Матула никогда не спешил. А сейчас он торопился, и лодка буквально летела по воде.

Исхлестанные градом ребята сидели в лодке и дрожали, а Кряж вдруг так громко чихнул, что даже вспугнул цаплю, которая, вытянув тонкие, как мундштуки, ноги, выпорхнула из камыша.

— Ага, — промолвил Матула, — ага! Начинается уже. Ну да ничего, тетушка Нанчи сделает вам ванну и напоит горячим чаем…

Когда телега въехала во двор, тетя Нанчи стояла в дверях, подбоченившись, с воинственной миной на обычно кротком лице. Тетушка Нанчи была подготовлена к тому, что ребята «промокли», как сказал Матула, и поскольку это сказал Матула, то она готова была даже и к тому, что дети очень промокли, но такого зрелища она никак не ожидала.

— Добрый день, тетя Нанчи, — хрипло произнес Дюла и попытался улыбнуться, но левый глаз у него только наполовину раскрылся, а распухший нос, украшенный двумя ссадинами, наверное, с орех величиной, вообще не смог принять участие в улыбке, считая, что она ему сейчас никак не соответствует.