Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Терновая крепость - Фекете Иштван - Страница 34


34
Изменить размер шрифта:

— Небось начнет сначала, — сказал Матула и вскинул голову, потому что в воздухе раздался присвист, напоминавший шипение пара. — Смотри! Смотри в оба!

Свист перешел чуть ли не в вой. Перед глазком промелькнули два шарика и вслед за ними серо-желтая птица с крыльями ласточки Потом всплеск воды и шарики исчезли, а преследователь, сделав петлю в воздухе, снова взмыл ввысь.

— Балабан. Гляди в оба. Ему только тогда удается схватить чирка-свистунка, если он нападает внезапно. А летать и тот горазд. Ты же видал.

Балабан кружил над водой там, где скрылись маленькие чирки.

— Летел бы ты куда-нибудь еще, — улыбнувшись, посоветовал Матула. — Ими ты уже не закусишь.

Балабан послушался Матулу, и тем временем все птицы вокруг поспешно опустились на воду, и наступила тишина. Дюла вспотел от волнения и тревоги за маленьких чирков, но успокоился, когда из озера вынырнули две головки, а потом осторожно всплыли и сами малыши с коричневыми в крапинку, блестящими перьями.

— А я думал, что они разбились.

— Эти? У них грудки крепкие, как железо. Но зато вкусные же они!

— А цапля балабана не испугалась?

— Кто ее знает? Но обыкновенно птицы на земле или на воде не пугаются. Балабан только в воздухе бог и царь, а на земле ему грош цена. В воздухе же, кого приметит, бьет насмерть, а когда жертва упала, опускается к ней. Ведь он может свернуть шею даже большому серому гусю.

Балабан улетел уже далеко, жизнь на поверхности воды замерла, и птичья суета не возобновлялась, потому что наступила изнуряющая летняя жара. Старая цапля предусмотрительно спряталась в тенек, и из шалаша ее не было видно, только чирки продолжали неутомимо нырять. Тень все убывала, и в шалаше тоже стало жарко.

Матула выбил трубку.

— Может, на сегодня хватит? Дюла, пыхтя, вытирал пот со лба.

— А мы приедем сюда еще?

— Конечно, но об эту пору все прячутся, и вряд ли ты увидишь что-нибудь новое. Наблюдать хорошо на зорьке да в сумерки, а в такую жару птицы вылезают, если только нужда придет. Давай-ка потихоньку выбираться отсюда.

Вода вокруг ослепительно сверкала. Матула посмотрел на небо.

— Гроза собирается. Не чуешь?

— Я ничего не чувствую.

— Не чуешь, как припекает?

— Нет.

— А здесь часа через два-три начнется гроза. Сдается мне, крепко погромыхает. Ну, да это ничего, только бы град не выпал. В другой раз приедем, получше здесь оглядимся.

Дюла обливался потом, Матула толкал лодку, И когда они взобрались на дамбу, то совсем задохнулись в горячем влажном воздухе. Рубашка у старика прилипла к спине.

— Ну, а теперь чуешь?

— Чувствую, дядя Матула, и теперь знаю, к чему это. Мне словно что-то сдавило грудь, и пот градом льется. А жара совсем не та, что вчера в то же время.

— Правильно! Погляди вверх: небо совсем белесое, и побьюсь об заклад, что Серка уже поджидает нас на берегу. Он страх как боится грома, хотя вообще-то ничего не боится. У собак чутье острое.

Они плелись, измученные зноем. У Плотовщика снова заныло все тело, сильней заболела натертая ладонь, и стали саднить подлеченные ожоги на плечах, о которых утром он почти забыл.

— В жарищу человек всегда еле ноги волочит, точно его огрели по голове, — сказал Матула. — Даже трубка не дымит! Не к добру. Погляди-ка вон туда!

На другом берегу, оскалив зубы, прыгал Серка: «Скорей, не то я лопну от нетерпения!»

— А я что говорил? В другой раз я бы пристыдил его за то, что он бросил шалаш, но сейчас не скажу ему ни слова.

Когда они переправились на лодке на свой берег, Серка тотчас бросился к Матуле, но сначала несколько раз тявкнул, показывая, как его напугала собирающаяся гроза.

— Ну ладно, — потрепал Матула струсившего сторожа. — Мы знаем. Ступай!

Серка сразу побежал впереди, но то и дело оглядывался, словно проверяя, идут ли за ним два его властелина.

Дюле казалось, что вокруг шалаша все изменилось. Гнетущее томление разлилось в воздухе. Кусты и деревья точно съежились, трава не колыхалась.

Вокруг не видно было ни одной птицы, только слепни жужжали и жалили беспощадно.

— Пообедаем? — спросил Матула.

— Я что-то не хочу есть, — признался Плотовщик. — Аппетит у меня совсем пропал.

— Об эту пору всегда так. Самое умное теперь завалиться на сено, хотя уснуть вряд ли удастся. Чую я, гроза здесь будет раньше, чем я думал. Слышишь?

— Слышу что-то. А разве это не самолет?

— Погляди на пса.

Серка сидел как каменный, но его уши стояли торчком, повернутые к юго-западу, точно две слуховые трубки.

Налетел ветер, но сразу стих, и снова все замерло в напряженном ожидании.

— Слышишь?

Теперь где-то вдали уже отчетливо загремело, но так далеко, что чудилось, будто клокочет земля. А в ответ совсем тихо, но жутко зазвенели бесконечные камышовые заросли.

Вихрем взвилась зола над кострищем, закружились листочки, пригнулась трава.

— Только бы не принесло града, — вздохнул старик. — Овес в поле еще не убран, половина пшеницы не заскирдована, кукуруза не налилась.

Дюла молча прислушивался.

— Большая гроза собирается, — сказал Матула, — но ненадолго. Раз неожиданно нагрянет, значит, быстро пройдет.

Зашелестела ольха, и небо так потемнело, словно солнце заслонила густая пыль. Камыш заговорил басом; страшный далекий рокот все приближался.

— Я выйду, — сказал Плотовщик.

— Ну иди посмотри.

Когда мальчик вышел из шалаша, ветер чуть не сбил его с ног. Ветер дул ровно и не мешал дышать. Он несся равномерно, как вода на речном пороге. Камыш совсем склонился к земле, деревья горестно вздыхали, и громкий хруст возвестил о том, что где-то обломился огромный сук. Дюла с трудом защищал глаза от носившихся в воздухе соринок, но картина, которую он видел, была устрашающе прекрасна.

На юго-западе небо совсем почернело, словно темные горы выросли из глубин, скрытых горизонтом, и, как челноки на ткацком станке, метались молнии. Кружевные гребни облаков стали изжелта-белыми, небо и землю точно заволок густой дым от сырой соломы. Ветер уже ревел. По воздуху неслись ветки, тростинки, листья, и мерещилось, будто на мир вот-вот обрушится страшная движущаяся стена. Но самым грозным в этом адском спектакле был аккомпанемент — нарастающее клокотание, несмолкаемый гул, зловещий рев надвигающейся бури. Казалось, еще минута, и наступит конец света.

Мальчик стоял, зачарованный бурей. Он не ощущал страха и не замечал дождя, крупные капли которого барабанили по листьям. Солнце уже скрылось, над головой проносились нагромождения туч, и, когда он ощутил, что эта сконцентрированная безграничная сила разрывает ему грудь, все растворилось в страшной, гремящей вспышке, расколовшей небо.

Пробираясь почти на ощупь, наш Плотовщик поспешил укрыться в шалаше, потому что молния словно разворотила дно небесного океана, и на землю хлынули потоки воды.

Матула набивал трубку, Серка лежал, развалившись, возле постели Дюлы. Мальчик растянулся на своем ложе. Они втроем смотрели на струи ливня снаружи, заслонившие все кругом, и молчали, но им дышалось уже свободно и в каждом движении чувствовалось облегчение.

Дали видно не было, но им и не надо было смотреть вдаль, так как всеми нервами они ощущали, что горизонт уже расширился; на их души излился сонный покой. Дюла успел заметить, что старик положил трубку, а потом он слышал только клокотание дождя на лугу и его громкую дробь по крыше шалаша.

Вскоре он и это перестал слышать.

На этот раз Дюла спал без сновидений, словно провалившись в серую пустоту. Если бы кто-нибудь посветил в шалаше — там ведь всегда царил полумрак, — то увидел бы, что люди дышат ровнее, а их лица постепенно разглаживаются. К Серке, чью морду украшала густая шерсть, это, разумеется, не относилось, но его нос во сне спокойно и одобрительно втягивал воздух, отдающий дождем. Пока Матула и Дюла спали, он три раза подходил ко входу, а затем, вернувшись на свое место, тут же закрывал глаза. Но после четвертого раза-почувствовал, что старый хозяин смотрит на него, и, подойдя к Матуле, прижался мордой к его руке.