Аристос - Роговская Наталия Феликсовна - Страница 6

Атеизм

74. Я сам атеистом себя не считаю, тем не менее вышеизложенная концепция «Бога» и наша неизбежная бесхозность вынуждают меня держать себя так, как если бы я атеистом и правда был.

75. Какую бы симпатию я ни испытывал к религиям и какое бы восхищение к отдельным их последователям, какую бы историческую или биологическую необходимость я в них ни видел, какую бы метафизическую истину в них ни признавал, — я не могу их принять как правдоподобное объяснение реальности. Степень их неубедительности для меня находится в прямой зависимости от того, в какой мере они требуют от меня веры в положительные человеческие качества и в способность вмешательства, которой они наделяют свои божества.

76. Я живу в ситуации случайности и бесконечности. Вокруг простирается космос — галактические луга, бескрайние дали темного пространства, звездные степи, океаны тьмы и света. И нет в нем никакого внемлющего бога, никакой ни о чем особой заботы и ни к чему особенной милости. И однако повсюду я вижу живое равновесие, дрожь напряжения, всеобъемлющую и все же таинственную простоту, нескончаемое дыхание света. И я сознаю, что быть — значит понимать то, что я обречен существовать во власти случая, но что целое случайности неподвластно. Видеть это и понимать это — значит обладать сознанием; принимать это — значит быть человеком.

II

Человеческие неудовлетворенности

1. Почему мы думаем, что это не лучший из всех возможных миров для человечества? Почему мы в нем несчастны?

2. Перечислим важнейшие наши неудовлетворенности. Я утверждаю, что все они существенно необходимы для нашего счастья, поскольку создают ту почву, на которой оно произрастает.

Смерть

3. Мы ненавидим смерть по двум причинам. Она пресекает жизнь раньше срока; и мы не знаем, что дальше — за ней.

4. Солидное большинство из разряда образованного человечества ныне ставит под сомнение существование жизни после жизни. Ясно, что единственно возможный научный подход — это позиция агностицизма: мы просто-напросто не знаем. Мы в Ситуации Пари.

5. Ситуация Пари — это ситуация, когда мы не можем быть уверены относительно какого-то события в будущем; и вместе с тем ситуация, когда для нас жизненно необходимо как-то определиться относительно его природы. С такой ситуацией мы сталкиваемся перед началом забега на ипподроме, когда хотим знать имя победителя. Нам остается в худшем случае гадать на кофейной гуще, в лучшем — предугадывать путем умозаключений, с учетом предыдущих результатов, состояния паддока и прочих факторов. Искушенные игроки знают, что второй метод больше отвечает их интересам; именно этим методом следует воспользоваться и нам, когда мы решаем поставить на жизнь после жизни или на полное исчезновение. У нас две лошади, но выбора, разумеется, три — поскольку мы вправе придерживаться той точки зрения, что ставить не стоит ни на одну из них, то есть остаться на позициях агностика.

6. Для Паскаля, который первым прибегнул к аналогии с пари, ответ был ясен: ставить следует на христианскую веру в то, что загробная жизнь, в которой всем воздастся, существует. Если же это неверно, рассуждал он, что мы теряем? Ничего, только свою ставку. Зато если верно, обретаем все.

7. И даже атеист, современник Паскаля, вполне мог согласиться с тем, что (в случае несправедливого общества, где большинство придерживается удобной для всех веры в геенну огненную) идея, ложная или истинная, загробной жизни ничего кроме пользы принести не может. Но сегодня концепция адского пламени отметена даже богословами, не говоря о всех прочих. Преисподняя была бы справедливой только в мире, где все были бы в равной мере убеждены в ее существовании; только в мире, который допускал бы полную свободу воли — предполагал бы, другими словами, что все люди, как мужчины, так и женщины, биографически и биологически вполне друг другу подобны. Относительно того, в какой мере человек в своем поведении детерминирован внешними обстоятельствами, спорить можно, но что он детерминирован ими в немалой степени — неопровержимо.

8. Идея загробной жизни настойчиво преследует человека, потому что неравенство настойчиво его тиранит. И не только для неимущих, увечных, горемычных подзаборных псов истории привлекательна эта идея; она импонирует чувству справедливости, присущему всем честным людям, — причем зачастую параллельно с тем, что привлечение этой идеи для поддержания status quo в обществе, основанном на неравенстве, вызывает у них отторжение. Вера в загробную жизнь зиждется на том, что где-то есть система абсолютной справедливости и день абсолютного суда — есть критерий и есть срок, и каждому воздастся по заслугам.

9. Но по-настоящему человечество мечтает вовсе не о загробной жизни, а о торжестве справедливости здесь и сейчас, при котором необходимость в загробной жизни отпадет сама собой. Миф о загробной жизни был компенсирующей сказкой, психологическим клапаном, предохраняющим от разочарований реального существования.

10. Нам самим нужно добиться торжества справедливости в нашем мире; и чем больше мы утрачиваем веру в загробную жизнь и при этом почти ничего не делаем для исправления вопиющих проявлений неравенства в нашем мире, тем большей опасности мы себя подвергаем.

11. У нашего мира неважно сконструирован мотор. Пока в него подливали масло мифа о загробной жизни, он на протяжении многих веков исправно работал и не перегревался. Но теперь уровень масла упал до тревожной отметки. Вот почему уже недостаточно просто стоять на позициях агностицизма. Мы должны поставить на другую лошадь: жизнь у нас одна, и она кончается полным исчезновением и тела, и сознания.

12. И думать надо не о нашем личном проклятии или спасении в мире грядущем, а о наших ближних в мире нынешнем.

13. Вторая причина, по которой мы ненавидим смерть, заключается в том, что она почти всегда приходит слишком скоро. Мы заражены иллюзией, недалеко ушедшей от иллюзии желанности загробной жизни, будто мы были бы счастливее, если бы жили вечно. Животные желания всегда настоятельно требуют продолжения того, что их удовлетворяет. Всего две сотни лет назад человек, достигший сорокалетнего возраста, перешагивал рубеж средней продолжительности жизни, и вполне возможно, еще две сотни лет спустя столетние станут таким же обычным явлением, как ныне семидесятилетние. Но и столетние будут так же молить продлить им жизнь еще и еще.

14. Функция смерти — привносить в жизнь напряжение; и чем больше мы увеличиваем продолжительность и безопасность индивидуального существования, тем больше мы лишаем жизнь ее напряженности. Все, что доставляет нам удовольствие, окрашено легким, но жутковатым привкусом последней трапезы осужденного на казнь, — это как эхо интенсивности чувств поэта, который знает, что дни его сочтены, или молоденького солдата, которому не суждено вернуться из боя.

15. Каждое переживаемое нами удовольствие означает, что одним удовольствием стало меньше; каждый прожитый день — удар по наковальне календаря. И мы никак не желаем принять того, что радость этого дня и его мимолетность — вещи неразрывные. И если наше существование стоит того, чтобы его продолжать, так это потому, что его «стоимость» и его продолжительность — его качество и протяженность во времени — столь же нерасторжимы, как время и пространство в релятивистской математике.