Двадцать миллиардов лет спустя - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович - Страница 4

Он вспомнил, что Каролина осталась в посольстве, вспомнил и забыл.

Едва он опустился на заднее сиденье, машина рванулась и понеслась по необычно пустынным улицам Вашингтона, сопровождаемая эскортом охранения и неумолкающим воем боевых сирен.

— Что это значит, черт возьми? — обернулся Купер к Крэмптону, занявшему свое обычное место в углу салона у левой дверцы.

— Боевая тревога, господин президент, — отрапортовал майор. — Генерал Хэйлуорд запрашивает санкцию на «Трамплин».

Голос Хэйлуорда был чист от помех и вроде бы спокоен. Докладывал он кратко и четко. Ничего лишнего, но из слов генерала следовало, что «Трамплин» — естественная необходимость. Ответный удар.

— Ошибка исключена? — спросил Купер. Машина резко затормозила у восточного входа в Белый дом. Президент не пошевелился. Времени на беготню по коридорам не оставалось. Он должен принять решение здесь и сейчас.

— Ошибка исключена, — сказал Хэйлуорд. — На кассету пошла вторая волна противоракет, но перехват становится все менее вероятным.

Решение. Купер всю жизнь карабкался вверх по чужим спинам и оказался перед выбором. Он должен выбрать так, чтобы не проиграть.

Ответный удар. Это будет справедливо. Это будет соответствовать директивам комитета начальников штабов. Он сам утверждал их. Он знал, что поступил правильно, и думал о том, что суть подписанного им документа ни в коем случае не должна просочиться в прессу. Потому что одним из пунктов он отвергал любые сношения с Москвой, будь то по телефону или иным способом, в случае объявления тревоги-ноль. Единственной возможной реакцией на нападение должен быть массированный ответный удар.

Купер никогда не проигрывал, но сейчас — он знал это — проиграл самую важную битву. Если он отдаст приказ — он проиграл. Мир погибнет, и он, президент, будет править руинами и трупами. Если выживет сам. Если он не отдаст приказа — он проиграл как государственный деятель. Подписавший директиву и не выполнивший ее. Струсивший. Конченый человек.

Купер достал из левого нагрудного кармана бумажник и вытянул из него личную карточку с шифрами. Крэмптон услужливо положил свой дипломат на колени президента, протянул трубку радиотелефона. Купер откашлялся.

— Говорит президент, — начал он. — Подтверждаю…

…Подтверждаю прошлое лишь аналогиями. Только по аналогии я могу понять, что было в моей жизни до взрыва. Но разве есть аналогия между жизнью и смертью? Я знаю, что все было пронизано разумом, но какими они были, разумные?

Когда я думаю о прошлом, что-то во мне меркнет. Чаще — хотя я вовсе не желаю этого! — умирают звезды, и даже кажется, что галактики разбегаются быстрее, ускоряя мой конец. Это, конечно, невозможно — разбегание галактик не зависит от моей воли. Все расширяется, все распадается…

Не надо об этом. Моя мысль опять сосредоточилась на…

…Машина свернула на улицу Ветеранов и помчалась вдоль трамвайной линии, обгоняя красно-желтые вагончики.

Сейчас шофер повернет направо — вот повернул, и через два дома откроется дощатый забор — вот открылся, но уже не дощатый, а сплетенный из тонких чугунных прутьев, обвитых плющом. Машина медленно въехала в аллею. Скрипел гравий, в парадном строю стояли ели.

Генерал Сахнин вошел в сумрачный холл. Он оробел. Он всегда робел в больницах и госпиталях, сам не зная почему. Натянув халат, он поднялся на второй этаж.

Отец лежал в палате один, кровать стояла у окна. Внешне отец почти не изменился — даже морщин не прибавилось. Сахнин хотел наклониться, поцеловать его, но раздумал, вспомнив несентиментальный его характер, и сел на стул у изголовья.

— Форма твоя что ли действует? — сказал отец.

Сахнин удивленно поднял брови.

— В такое время не пускают, — пояснил отец. — Спят все.

Сахнина пропустили, потому что главврачу позвонил сам министр. Тихим своим голосом он объяснил, что сын больного Сахнина прибыл в Москву по делам службы на несколько часов и нельзя ли в виде исключения…

— Не беспокойся обо мне, — сказал отец. — Врачи здесь прекрасные, а я послушный больной. Выкарабкаюсь. От инфарктов сейчас помирают редко…

— Я пришлю Жанну, — сказал Сахнин. — Она побудет с тобой.

— Жена должна быть при муже, а не при свекре… Что-нибудь случилось?

— Что? — не понял Сахнин.

— Ты явился в Москву на считанные часы. Не из-за меня же?

— Обычный отчет, — Сахнин пожал плечами.

Это не был обычный отчет. Было совещание в Генштабе, и все слушали его, Сахнина, доклад. Он говорил странные и страшные вещи.

— Слава, — сказал отец, — ты там у себя читаешь газеты? Телевизор смотришь?

Отец попытался повернуться на бок, чтобы лучше видеть сына, и Сахнин мягко удержал его. Он знал, о чем пойдет разговор.

— Что за представление устроил Купер в пятницу? Это ведь по твоей части.

— А что пишут? — осторожно спросил Сахнин.

— Ерунду. Ты что, не знаешь? По одним сообщениям американцы устроили крупную тревогу с имитацией нападения советских ракет, по другим, — это была не имитация. В общем, бред. Атомные взрывы в космосе — это тоже утка или факт?

— Говорят, вроде факт…

— Ну ладно, — рассердился отец. — Вроде говорят… Напускаете туману.

— Не сердись, — миролюбиво сказал Сахнин. — Я действительно мало знаю. Это ведь не у нас было, а там. Не волнуйся. Поговорим о другом.

Знал он, конечно, много. Однако только сейчас, после совещания, ход событий стал ему ясен окончательно. Начиная с того раннего утреннего часа, когда домой позвонили из штаба ПВО округа. На станции дальнего обнаружения было ЧП. Металлическое тело, хорошо отражающее радиоволны, двигалось из дальнего космоса под большим углом к эклиптике. Обогнув Землю над Тихим океаном, оно должно было удалиться восвояси. «При чем здесь ПВО?» — сказал он, еще не представляя, что начнется в ближайшие часы. «Тело меняет орбиту, — сказали ему, — высота расчетного перигея уменьшается. Значит, тело искусственное. Ракета». Тогда он оделся и поехал в штаб.

— Не завидую твоей службе, — сказал отец. — Постоянное напряжение, даже когда мир. Среди генералов, наверное, тоже много инфарктников? Эта мысль, к слову, как-то примиряет меня с твоей профессией. Поздно, конечно…

Сахнин улыбнулся. В свое время отец и слышать не хотел о том, чтобы Славка пошел в военное училище. Но тут был вопрос принципа. Сахнин был воспитан в твердости, отец сам же и учил его стоять на своем до конца. Сказав «нет», отец потом не вмешивался, делал вид, будто ничем, кроме своей астрофизики, не интересуется. Но с тех пор между ними был холодок. Сахнин вел кочевой образ жизни, за первые десять лет они с Жанной переменили не меньше дюжины городов и поселков — служба, ничего не поделаешь. С родителями виделся редко. Мать умерла давно, еще не старой, отец вдовствует четверть века, с головой ушел в работу, что-то публиковал и, говорят, был добрейшим экзаменатором. С его мнением считались. В чем это мнение состояло, Сахнин не знал, устройство Вселенной было слишком далеко от его сугубо земных забот. С отцом виделся один-два раза в год во время наездов в Москву. Беседовали дружески, но что-то оставалось недосказанным и невысказанным.

— Папа, — Сахнин запнулся. Отец взглянул с усмешкой, и Сахнин повторил: — Папа, я знаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь об инфарктах у генералов. Конечно, лучше, когда военные умирают в постели, а не в бою. Наверно, у нас единственная на земле профессия, в которой чувствуешь себя счастливым, если не представляется случая применить знания на деле.

— Слишком много у вас знаний, — сказал отец, — и слишком еще много возможностей их применять… Помнишь, как я злился, когда ты в детстве играл в войну? Я всегда думал, что нет ничего хуже, чем автомат в руках ребенка. Пусть игрушечный.

— Ты бы не волновался… папа, — торопливо сказал Сахнин.

— Не перебивай, я сам знаю, что мне можно. Хочу объяснить. Было это весной сорок пятого, — отец говорил, отвернувшись к окну, будто для себя. Вспоминал и рассказывал: — Мы тогда прошли Верхнюю Силезию, и меня ранило в плечо. Госпиталь был в небольшой польской деревушке. Два десятка дворов. Передовая недалеко, когда били пушки, то стекла звенели… Весна. Лес рядом, за домами. Сосны в основном. Деревья частью сожжены, но лес жил. Зайдешь в чащу и теряешься. Я не лежал, рана была пустяковой, я ходил и ныл. Просился в часть… Да, дети, ребятишки. Они играли на опушке, между домами и лесом. Вдруг выстрелы. Мы не сразу поняли. Подбежали — двое ребят уже мертвые. Остальные разбежались. Только девочка лет восьми. Над братом. Плачет. Шальные выстрелы? Откуда? Не шальные. Обе очереди в голову. Точный прицел. Какая-то, думаем, сволочь, не удравшая со своими. Ребята из охранения прочесали лес. Ничего… На другое утро одного пацана наповал уложило прямо у двери дома. Одной очередью. Из леса. Стрелок был отменный… Пока искали, он застрелил девочку, ту самую, что убивалась по брату. В детей стрелял! Только в детей… К вечеру мы его взяли. Не живым. Ребята били наугад по соснам. Попали случайно. И он упал. Это… Мальчишка. Из гитлерюгенда. Лет десять, не больше. Как он только шмайссер поднимал? Почему он стрелял в детей? Я долго думал. Тогда и потом. Может, он воображал, что это игра? С тех пор, если я видел мальчишку с автоматом или пистолетом — конечно, это были игрушки, — что-то подступало, я не мог… Я сжег бы все игрушечное оружие… Когда ты начал копить деньги и покупал себе тайном пистолет с пистонами или ружье… Если бы не мама, я бы тебя лупил. Она тоже ничего не понимала, бедная… А на фронт я больше не попал. Сразу после войны всерьез занялся космологией. Из-за того мальчишки, представь. Сейчас трудно объяснить связь. Мысли, ассоциации, с пятого на десятое…