Сын Китиары - Уэйс Маргарет - Страница 71

– Ты уверена? – засомневался Танис. – Знает ли он, что нужно говорить, что делать? Мальчику всего шестнадцать…

– Дай ему попробовать, – улыбнулась Лорана.

– Сейчас как никогда, нельзя нанести рыцарю ни малейшего оскорбления… – Танис мягко отвел руки жены. – Пожалуй, я все же лучше пойду.

– Слишком поздно. Он поехал прочь, – сказала Лорана.

– Ну, что я тебе говорил, – раздосадованно отозвался Танис.

– Не расстраивайся, он совсем не выглядит оскорбленным. Гил возвращается домой. Ох, Танис, он может подумать, что мы подсматриваем за ним! Этого никак нельзя допустить! Только вспомни, каким он стал обидчивым в последнее время. Ну, скорее же, придумай что–нибудь!

Лорана поспешно уселась обратно на свой стул и, схватив чистый лист, принялась неистово писать. Танис, чувствуя себя законченным идиотом, пересек комнату и уставился на карту Ансалона, развернутую на столе. Смущение и неясная тревога охватили его душу, когда из сложного сплетения дорог и названий одно слово бросилось ему в глаза, приковав к себе внимание, – Квалинести.

«Вполне логично», – подумалось Танису. Стоило ему взглянуть в последнее время на сына, и в памяти вставали картины его детства, проведенного в Квалинести – стране, где он появился на свет, и появился на свет в бесчестии. Прошли годы, прошли столетия, но воспоминания все еще приносили ему боль. Снова и снова ему было шестнадцать, и он жил в доме брата его матери, незаконнорожденный сирота.

«Обидчивый», – охарактеризовала Лорана их сына.

Танис и сам был обидчивым в этом возрасте или, вернее сказать, походил на некую дьявольскую машину, изобретенную гномами. Человеческая кровь кипела и бурлила в нем, ища выхода, и, если не находила, происходил взрыв.

Танис не замечал своих черт в физическом облике сына. В юности он не был ни хрупким, ни болезненным. Он был силен, крепок – гораздо сильнее и крепче, чем требовали эльфийские каноны и эстетические воззрения. Широкие плечи и сильные руки Таниса оскорбляли взгляды большинства эльфов как постоянное напоминание о его человеческом происхождении. Он же щеголял своей человечностью – это он признавал и сейчас. Он довел их до того, что они выгнали его, а потом еще обижался, что они так поступили.

Свою общность с сыном Танис ощущал в более глубоких пластах. Внутреннее смятение, непонимание, кто он, где его корни. И хотя Гил ничего ему не говорил об этом – они вообще редко разговаривали, – Танис догадывался, какие муки переживал его мальчик в последнее время. Танис молил богов, чтобы они избавили его сына от сомнений и самокопаний, но, похоже, его молитвы не были услышаны.

Гилтас из рода Солостарана был сыном Таниса, но на деле являлся ребенком Лораны – он был истинное эльфийское дитя. Гилтас был назван в честь Гилтанаса, брата Лораны, чью странную трагическую судьбу было не принято обсуждать громко. Гил был высок, строен, тонок в кости, ладно скроен, светловолос и с миндалевидными глазами. Все, что он имел общего с людьми, – это отец–полукровка, но и эта чуждая кровь была еще в нем разбавлена, что выглядело так, как будто чистота эльфийского происхождения никогда и не нарушалась, а кровь его была лишь кровью эльфов–королей, завещанной ему с обеих сторон.

Танис не переставал надеяться, что мальчик вырастет эльфом, что человеческая кровь в нем будет слишком слабой, чтобы мучить его, – это было в интересах самого Гила. Однако надеждам его не было суждено сбыться. В шестнадцать лет Гил вовсе не был вежливым, предсказуемым и послушным эльфийским ребенком. Он имел неровный характер, был раздражительным и взбалмошным. И Танис, памятуя, как он сам то и дело норовил выйти из повиновения, старался держать сына в ежовых рукавицах.

Усердно разглядывая карту, Танис изо всех сил делал вид, что не заметил Гила, вошедшего в библиотеку. Он даже не поднял глаз, слишком хорошо зная, что увидит: себя самого, стоящего посередине комнаты. И так как Танис слишком хорошо знал, что собой представляет, то боялся увидеть черты, отражающие его слабости, в собственном сыне. Танис слишком сильно боялся этого и предпочитал об этом молчать.

Итак, он хранил молчание. Стоял и безмолвно созерцал карту, то место, что было обозначено словом «Квалинести».

Только появившись в комнате, Гилтас сразу же понял, что родители подсматривали за ним из окна. Об этом говорили слабый румянец смущения, заливший щеки матери, и заинтересованность, с которой Танис. разглядывал карту, им же самим охарактеризованную как устаревшая, а также тот факт, что, когда он вошел, на него никто не взглянул.

Гил ничего не сказал, предоставляя родителям первыми сделать шаг навстречу. Наконец мать подняла глаза и улыбнулась ему.

– С кем это ты разговаривал у дома, мапет? – спросила Лорана. Запутанный знакомый узел раздражения зашевелился в животе Гила.

Мапет! Эльфийское нежное словечко, которым успокаивают малышей!

Не дождавшись ответа, Лорана приобрела вид еще более смущенный и виноватый. Она поняла, что. совершила ошибку.

– Мм… Ты ведь говорил с кем–то на улице? Я слышала лай собак…

– Это был рыцарь, сэр Какеготам, – ответил Гил. – Я не запомнил его имя. Он сказал…

Лорана отложила перо. Она старалась успокоить сына каждым своим движением, малейшим оттенком голоса.

– Ты пригласил его зайти?

– Конечно, пригласил, – резко вмешался Танис. – Гил достаточно образован, чтобы обращаться с Соламнийскими Рыцарями учтиво. Ну и где же он, сын?

«Сейчас тебе. Ведь сам прекрасно видел, что рыцарь уехал, – огрызнулся Гил про себя. – Похоже, вы принимаете меня за законченного болвана!» Вслух же, потеряв самообладание, воскликнул:

– Отец, будь добр, позволь мне договорить! Конечно, я пригласил рыцаря зайти, я же не дурак. И правила хорошего тона мне знакомы. Он сказал, что не может останавливаться. Спешит домой. А заехал, чтобы передать вам с матерью вот это. – И Гил вытащил свиток. – Это от Карамона. Рыцарь останавливался в гостинице «Последний Приют», и когда Карамон узнал, что сэр Вильям едет в этом направлении, он попросил передать вам это письмо.

Гил холодно передал свиток отцу.

Танис бросил на Гила встревоженный взгляд, потом взглянул на Лорану, которая пожала плечами и терпеливо улыбнулась, как будто говоря: «Ну вот, мы снова обидели его. Снова!..»

Гил был «слишком чувствительным», как выражалась его мать, но он имел на это полное право. Слабый и болезненный ребенок, чье рождение было таким желанным и долгожданным, Гил был очень слаб здоровьем всю свою жизнь. В возрасте шести лет он был на грани гибели, и его перепуганные родители, души в нем не чаявшие, с тех пор держали его «запеленутым в шелк», как гласила пословица. То есть связанным по рукам и ногам.

Он перерос свои болезни, но сейчас страдал от мучительных, изнуряющих головных болей. Они начинались со вспышки перед глазами и заканчивались ужасными страданиями, приводящими его в состояние, близкое к обмороку. Болезнь не поддавалась никакому лечению. Жрецы Мишакаль пытались что–нибудь сделать, но не смогли.

Танис и Лорана слишком много времени проводили вне дома, занятые грандиозной задачей своей эпохи – сохранить слабые нити сотрудничества, объединившие разные народы после Войны Копья. Гила же, слишком слабого для путешествий, оставляли на попечение преданной прислуги, обожавшей его не многим меньше, чем родители. Для всех них Гил оставался тем слабеньким малюткой, что еще совсем недавно пылал в лихорадке.

Из–за болезненности Гила ему не разрешалось играть с другими детьми, и, хотя у живущих поблизости людей были дети, они в их дом не допускались. Танис Полуэльф, любивший уединение, нарочно построил свой дом достаточно далеко от соседей. Одинокого, оставленного наедине со своими мыслями ребенка одолевали странные фантазии. Одной из них была идея, что головные боли вызваны человеческой кровью, текущей в его жилах. Постепенно в нем росла уверенность, порожденная ночным кошмаром, привидевшимся ему после особенно жестокой головной боли, что его мучения закончатся, если он вскроет вены и выпустит эту чуждую кровь. О фантазиях такого рода он никогда никому не говорил.