Нежная и бесстрашная - Кейн Андреа - Страница 1

Андреа Кейн

Нежная и бесстрашная

Глава 1

Лондон, Англия

Декабрь 1817 года

Она должна умереть. Это только вопрос времени. Он сидел за дальним угловым столиком лондонской кофейни, неторопливо пил чай и смотрел в окно, за которым бурлила жизнь. Лондон выглядел так же, как всегда. Правда, нынче было холоднее, чем в день его отъезда: зима неумолимо приближалась. Влажный туман серым одеялом окутывал землю. С каждой секундой он становился все более промозглым и густым, смешиваясь с облачками пара, вырывавшегося изо ртов бегущих по своим делам прохожих и устало бредущих по мостовой лошадей. Казалось, спешили все, даже владельцы магазинчиков. Они выскакивали из дверей и озирались по сторонам в надежде заполучить припозднившегося покупателя, а потом спокойно закрыть заведение до следующего утра и, защитившись от ветра поднятым воротником пальто, поспешить домой, к дожидавшимся их женам и детям. Как трогательно. Как по-обывательски. Толпа представляла собой интересный объект для наблюдения, а его угловой столик был идеальным наблюдательным пунктом. Он намеренно выбрал именно эту кофейню — любимое место отдыха артистов и писателей. Они-то уж наверняка не имеют понятия о том, кто он такой. Просто одинокий джентльмен, наслаждающийся в конце дня чашечкой чая. А если вдруг зайдет кто-то из знакомых и заприметит его — не беда. Он, естественно, поздоровается, а на вопрос, почему его светлости так долго не было видно, пояснит, что отъезжал по делам за границу. Учитывая его высокое общественное положение, это объяснение будет принято безоговорочно и не вызовет никаких сомнений. Он поставил чашку на стол и внимательно оглядел свои руки в перчатках — особенно правую. Ортопед-немец оказался на редкость умелым, усмехнулся он. Тот же размер. Та же форма. Если не снимать перчатки, и не скажешь, что вместо правого указательного пальца — протез. Он, естественно, не сгибается — дерево никогда не гнется, — но и нужды его сгибать больше нет. Работу указательного пальца теперь выполняет средний — он нажимает на курок ничуть не хуже. Кроме того, имеется и новое оружие, сконструированное специально для него тем же мастером, что изготовил первый пистолет. Оба пистолета уникальны, однако новый — подлинное произведение оружейного искусства. Чтобы научиться из него стрелять, потребовалось призвать на помощь весь свой опыт и умение. Однако он научился. Теперь он владел этим оружием и без указательного пальца так же блестяще, как и первым.

И обучился он этому искусству в течение месяца после отъезда из Англии. А вот победа над болью далась не так легко. На нее потребовались три долгих месяца. И тем не менее его мучительница постоянно напоминает о себе, причем иногда бывает настолько острой, что он с трудом сдерживает крик. Она никогда его не покинет. Ни на день. И он это знает. Но это его не остановит. Его ничто не в силах остановить. Словно ему назло, дверь кофейни распахнулась, впустив поток холодного декабрьского воздуха. Ворвавшись в помещение, ледяной ветер немедленно отыскал его, тихо сидевшего в уголке, и своими острыми зубами вцепился в руку. Стиснув зубы, он стал ждать, когда боль немного утихнет, с остервенением думая о том, как пережить зиму. Холод безжалостно терзал его, усиливая мучения и заставляя немыслимо страдать. Но ничего не поделаешь, придется терпеть. Черт бы побрал эту зиму! Черт бы побрал боль! И черт бы побрал Бреанну Колби! Он опустошил чашку и тихонько ругнулся: горячий чай не помог. Нужно выпить. Стаканчик хорошего крепкого бренди — как раз то, что ему сейчас необходимо, чтобы утихомирить грызущего его руку зверя. Он швырнул на стол несколько монет, вышел из кофейни, сунул руки в карманы и, смешавшись с толпой, направился к ближайшей таверне. Внутри было сумрачно и накурено, но это его не волновало. Сделав заказ и получив бренди, он в три глотка осушил бокал. Огненная жидкость свершила чудо. Она растеклась по телу, окутала его живительным теплом, и боль отступила. Когда все будет кончено, он будет проводить зимы только в теплых краях. Там он станет вести жизнь затворника и с наслаждением предаваться воспоминаниям о былых победах. Особенно о той, которая у него еще впереди, — его триумф, его долгожданная месть. Он расправится с этой мерзкой сукой, которая на целых три месяца ввергла его в пучину физических страданий и на всю оставшуюся жизнь сделала калекой.

Она заплатит за каждый из этих девяноста дней, за каждую ночь, когда он просыпался весь в поту от очередного приступа боли. О да, она заплатит. Сначала — глядя, как ее драгоценная кузина будет умирать у ее ног, а потом — с содроганием ожидая, когда вторая пуля пронзит ее подлое сердце. А он спешить не будет. Он с удовольствием подождет, ощутит свою власть над ней. Он станет с наслаждением смотреть, как она обезумеет от страха. И в последнем пароксизме ужаса наконец поймет, что ей от него не убежать. И осознает, что он никогда не проигрывает, всегда добивается своего. Когда уяснит, что ему потребуется всего одна пуля, одна-единственная. И когда поймет, что он ни на миг не выпускал ее из виду, играл с ней как кошка с мышкой и сам решил, когда и где закончится ее никчемная жизнь. «О, леди Бреанна Колби, к тому времени, как я тебя убью, ты будешь сама молить о смерти. И смерть тебя настигнет».

Глава 2

Кент, Англия

Окрестности Медфорд-Мэнора были наполнены звуками бурной деятельности. Рабочие — а их было бесчисленное множество — занимались каждый своим делом. Кто орудовал молотком, кто пилой, а кто рубанком, внося свою лепту в строительство дома, обещавшего стать жемчужиной архитектурного искусства и возводившегося напротив уже существующего. На лесах стояли каменщики. Они клали раствор, а на него — последние ряды кирпичей. Плотники поднимали наверх стропила и водружали их туда, где им надлежало быть. Печники сооружали мраморные камины в многочисленных будущих спальнях, Рядом тщательно отшлифовывали камни, которые впоследствии украсят дорожки со скульптурами по обеим сторонам и ступеньки лестницы, ведущей к главному входу. Бреанна стояла ярдах в тридцати, скрестив руки на груди, обозревала радующую глаз картину и одобрительно кивала. Работа над домом для Анастасии и Деймена шла полным ходом. Наладить строительство таким образом, чтобы уложиться в намеченные сроки, оказалось делом весьма нелегким. Для начала, чтобы ускорить процесс, Бреанна за неделю до свадьбы сделала несколько эскизов — основываясь на вкусах кузины и своих предположениях о вкусах Деймена. Показав наброски будущим новобрачным, она получила их немедленное и безоговорочное одобрение. Впрочем, с улыбкой вспомнила Бреанна, Деймен с Анастасией были настолько поглощены друг другом, что вообще ни на чем не могли сосредоточиться, не говоря уж о каких-то рисунках. Изобрази она им огромный разукрашенный ночной горшок и радостно возвести, что это рисунок их будущего особняка, которому надлежало быть самым изысканным зданием во всей Англии, они бы повосторгались немного да и забыли о нем. Любовь… Стаси с Дейменом имели право насладиться ею, они ее выстрадали. Господь свидетель, через какие муки ада они прошли, перед тем как сыграть свадьбу. И вот он наступил, этот чудесный день, и самая восхитительная пара на свете наконец соединилась. А эскизы?.. Да Бог с ними! Бреанна полагала, что новобрачные будут довольны. В тот же день она взялась за дело. Наняла лучших архитекторов и лучших строителей и заявила им, что дом маркиза и маркизы Шелдрейк должен быть построен в рекордно короткие сроки, однако чтобы качество от этого не пострадало. Все дружно приступили к работе. И через несколько дней проект был готов и накануне свадьбы одобрен Бреанной. Будущая новобрачная была слишком возбуждена предстоящим событием, чтобы заниматься какими-то чертежами. Кроме того, Стаси радостно заявила, что у Бреанны есть художественный вкус, а у нее он отсутствует напрочь. Пришлось Бреанне сдаться и возложить эту заботу на себя. В результате в день, когда Стаси с Дейменом отправились в свадебное путешествие, прибыла бригада рабочих и строительство началось. Похоже, они успеют закончить к марту, к началу лондонского сезона. Деймен недвусмысленно дал понять, что намерен наполнить дом детьми и ждать с этим не станет. А зная Деймена и Стаси… в общем, Бреанна предпочитала, чтобы дом был поскорее готов. Запахнув накидку, она склонила голову набок, внимательно оглядела строящийся особняк и одобрительно кивнула. Хорош. Ничего лишнего, никаких нагромождений. Просторный, очаровательный дом, полный света, воздуха и любви. Особенно любви. Бреанна радостно улыбнулась: Деймен со Стаси вот-вот вернутся из Штатов. Они отсутствовали почти три месяца и обещали приехать домой к Рождеству. Суда по письмам, свадебное путешествие удалось на славу. Банк «Доверие и кредит», основанный Стаси и Дейменом, открыл свои двери в октябре и уже процветает. А из газетных вырезок, прилагавшихся к письмам, Бреанна узнала, что его открытие стало в Филадельфии настоящим триумфом. Теперь, соединив свои капиталы, новоиспеченные мистер и миссис Локвуд могли, не беспокоясь о делах, наслаждаться созерцанием достопримечательностей Филадельфии и перемежать посещение званых вечеров с полным уединением. Улыбка Бреанны стала еще шире: Стаси о многом писала, а об остальном она читала между строк. На нескольких страницах кузина делилась с Бреанной восторгами по поводу того, как это замечательно — показывать Деймену город, в котором она прожила десять лет, и знакомить мужа с его жителями. Но о более интимных аспектах путешествия она умалчивала. Судя по той страсти, которая вспыхнула между Стаси и Дейменом, можно было предположить, что они не слишком часто проводят время в обществе. Вряд ли им хватало сил на то, чтобы еще и танцевать. Как бы то ни было, до Рождества оставалось всего несколько недель. А поскольку Стаси всегда выполняла свои обещания, они с Дейменом наверняка уже едут домой. Как же Бреанне хотелось поскорее обнять свою дорогую кузину, увидеть, какой радостью вспыхнут ее глаза при виде уже почти достроенного особняка! Дома, олицетворявшего собой первый этап осуществления дедушкиной мечты. Бреанна взглянула на небо и почти явственно ощутила дедушкино присутствие. Как бы он порадовался тому, что его внучки будут жить в Медфорд-Мэноре, будут рожать здесь детей. Именно этого он и хотел, когда дарил ей и Стаси по монете: чтобы род Колби не прерывался. Когда она вспоминала дедушку, на глаза всегда наворачивались слезы. Она повернулась лицом к другому зданию — дому, в котором с того ужасного августовского дня, когда полицейские с Боу-стрит схватили отца и посадили в Ньюгейтскую тюрьму, она жила одна со своими слугами. Даже сейчас при воспоминании о тех событиях и злодеяниях отца Бреанне становилось не по себе. Он был жестоким человеком, и слабая искорка чувств, которая в ней теплилась, погасла, когда она узнала об уже совершенных, а также задуманных им преступлениях. Такое невозможно простить. Наутро после ареста она закрыла его комнату, тем самым дав понять слугам, что вычеркивает отца из своей жизни. Они последовали ее примеру и не обсуждали произошедшее, несмотря на то что газеты пестрели сенсационными статьями и смаковали подробности злодеяний виконта Медфорда, непременно упоминая также о пожизненном заключении, полученном за преднамеренное убийство. Впрочем, Бреанне и ее верным слугам, воспитывавшим ее с детства, слова были не нужны. Они, как и их любимая госпожа, испытали шок и ужас. Ей, правда, еще пришлось переживать стыд и горе, так как виконт Медфорд, как ни крути, приходился ей отцом. Немало времени прошло, пока горе немного притупилось, а жизнь вошла в нормальную колею. Наконец все осталось позади. И сейчас она была свободна… свободна от зловещего присутствия отца. Словно тяжелый груз свалился с ее плеч, и она с упоением ощутила восхитительную легкость, а верные слуги радовались вместе с ней. Ведь они были ее семьей — единственной настоящей семьей, помимо любимой кузины, Анастасии. Пройдя немного, Бреанна остановилась, охваченная внезапным желанием петь. Впервые жизнь казалась ей замечательной, наполненной радостью и весельем. Стаси счастливо вышла замуж и после медового месяца с любимым мужем возвращалась домой. Предстояла целая череда праздничных балов и званых вечеров, наполненных шутками и смехом. Впереди простиралась целая жизнь. Жизнь, которую она, Бреанна, так робко начала, а теперь уверенно продолжает, оправившись после позорного ареста отца. Она была готова к тому, что ее станут сторониться, особенно представители высшего общества. Но к ее удивлению, ничего подобного не произошло. Люди с состраданием отнеслись к ее плачевному положению: ведь единственная ее вина заключалась в том, что ее угораздило быть дочерью Джорджа Колби. И вот один за другим стали наезжать визитеры. Сначала добросердечные матери семейств, почувствовавшие настоятельную потребность утешить бедняжку Бреанну. Потом их дочери — молодые женщины, с которыми Бреанна познакомилась на немногочисленных званых вечерах, которые она посетила два года назад. А потом наступил кульминационный момент. Ей нанесла визит леди Маргарет Уорнер, благоволившая к Бреанне с прошлого лета. Это послужило сигналом для светских дам, принадлежавших к наиболее влиятельному кругу, и они последовали ее примеру. С каждым днем в Медфорд-Мэноре гостей становилось все больше. Сначала великосветские дамы приезжали к Бреанне посплетничать, но вскоре, прознав про ее художественные таланты, — показать рукоделие либо спросить ее мнение о рисунке. Девушка реагировала со свойственной ей душевной теплотой, и ее стали приглашать в гости. Жизнь Бреанны стремительно изменилась. Она обнаружила, что вовсе не так уж нуждается в одиночестве, как ей всегда казалось. Наоборот, она жаждала общения, которого была лишена при отце. Прошло совсем немного времени, и у нее появились подруги. Она начала ездить с визитами, посещать всевозможные вечера, балы и благотворительные мероприятия. Она больше не проводила все дни напролет в тоскливом одиночестве, переставляя фарфоровые статуэтки, рисуя или читая. Теперь гостьи приезжали несколько раз на дню, а пару раз ее даже навещали джентльмены. Ни один из них, правда, не произвел на Бреанну особого впечатления. Впрочем, ей этого и не требовалось. Хотелось обычных, вполне невинных развлечений; непринужденной беседы, прогулки, быть может, легкого флирта — в общем, всего того, чего она была лишена. И что с того, что молодые люди оказались до приторности вежливыми и скорее скучными, чем веселыми? Именно с такими — надежными, спокойными и воспитанными — она чувствовала себя уверенно. И тем не менее в течение последних нескольких недель она ощущала какое-то смутное беспокойство. Ну да ничего. Оно исчезнет, как только вернется Стаси. И тут Бреанна вспомнила о вечере, который Стаси собиралась устроить по приезде. О Господи! Как же она могла забыть? Перед отъездом кузина предложила устроить в Медфорд-Мэноре грандиозный праздник по случаю совершеннолетия, своего и Бреанны. Точную дату она не назвала. Что ж, сейчас самое подходящее время претворить ее идею в жизнь. Стаси исполнился двадцать один год в октябре, а ей — на прошлой неделе. Так что можно одновременно отпраздновать и дни рождения, и возвращение Стаси с Дейменом домой. А потом начнется Рождество, и будет новый повод для веселья. Что ж, следует поторопиться, решила Бреанна. Нужно немедленно начать составлять с Уэллсом список гостей, после чего не мешкая разослать приглашения. Да, но хватит ли времени на подготовку? Подхватив полы накидки, Бреанна помчалась вверх по лестнице и, ворвавшись в парадную дверь, столкнулась со стоявшим на своем посту Уэллсом.