Таинственный замок - Кейбелл Джеймс Брэнч - Страница 18

Флориан нетерпеливо освободился от объятий Филиппа.

– Черт возьми! Я умоляю вас, оставьте все эти ласки для спальни! Нет, вам придется найти другого партнера на сегодня. Я действительно не могу согласиться на арест и испортить себе Рождество.

– Но если я продолжу игнорировать твои выходки, могут пойти ненужные разговоры.

– Возможно, ваше высочество. Но, боюсь, под арестом я тоже стану разговорчивым.

– И что же ты поведаешь миру?

Флориан некоторое время изучал лицо герцога, сидевшего за другой стороной письменного стола.

– Я расскажу о недавней смерти дофина; о смерти герцога Бурбонского; о смерти маленького герцога Бретаньского; о смерти герцога де Берри. Я расскажу о смерти всех, кто стоял между вами и властью. Я расскажу, наконец, о необъяснимых смертельных болезнях ваших кровных родственников, сделавших вас хозяином Франции и претендентом на трон.

Орлеанский выдержал паузу. Когда он заговорил, голос его был спокойным, но немного хриплым.

– Ваше счастье, друг мой, что я отослал слуг. Я ожидаю мадам де Фалари, до забавного застенчивую в своих супружеских изменах. Итак, мы одни и можем говорить откровенно. Так вот, я предупреждаю, что никому не позволительно шантажировать принца крови. Если ты продолжишь в том же духе, то вскоре у тебя не будет возможности говорить о чем бы то ни было ни в одной из подчиненных мне тюрем.

– Ах, ваше высочество, не стоит угрожать мне. Вы первый пожалеете о моей смерти.

– Я буду сожалеть о вашей смерти? Не уверен в этом, – голова Орлеанского почти лежала на его левом плече.

– Монсеньор, элементарные правила этикета требуют, чтобы чья-либо смерть вызывала хотя бы подобие горестных чувств у друзей покойного. Убежден, ваше горе будет глубоким и неизбежным. Поскольку я не являюсь приверженцем трюизмов…

– А какое отношение имеют трюизмы к нашему делу?

– Утверждение, что мертвые не говорят, ваше высочество, и есть трюизм.

– Да. Скажу откровенно, именно эта мысль и пришла мне в голову минуту назад.

– Должен разочаровать вас, монсеньор. Мое завещание уже составлено, судьба усадьбы и имущества предопределена. Частью завещания является также одно письменное послание – весьма правдивая история о последних часах жизни четырех ваших родственников. А адресовано письмо вашему кузену – герцогу Бурбонскому. Стоит мне скончаться в одной из ваших тюрем – а я вполне допускаю такую печальную возможность развития событий – и герцог получит мое письмо.

Филипп Орлеанский обдумал слова де Пайзена. И так уже по стране ходили недобрые толки. Люди на улицах выкрикивали «Сжечь отравителя!» вслед его карете. Но тут все гораздо серьезнее. Если Бурбонский узнает хоть половину того, что написано в письме, то последствия не трудно предугадать. Конечно, его не сожгут – все-таки речь идет о принце крови – но стремительное падение неизбежно. А за ним последует скоропостижная смерть от застрявшей в горле вишневой косточки…

Орлеанский хорошо понимал это. Он также знал Флориана.

В конце концов Филипп спросил:

– То, что ты сказал – правда?

– Слово дворянина, монсеньор!

Орлеанский кивнул.

– Жаль. Посмертное признание послужит гарантией вашей безопасности. Если вы говорите правду, то ваша смерть не принесет мне никакой выгоды. А вы говорите правду, черт вас возьми! Будучи дальновидным, вы остаетесь романтиком. Я еще ни разу не видел, чтобы вы нарушили данное слово или солгали в корыстных целях. Вы до странного щепетильны в таких вопросах.

– Признаю. Де Пайзен лжет лишь для удовольствия, никогда ради выгоды. Но какое значение имеют мои слабости? Ничто не имеет значения, кроме факта – мы полезны друг другу. Не хочу хвастаться, но полагаю, вы считаете мою помощь весьма эффективной. Вы нуждались в скорейшем свершении неизбежного, в небольшом ускорении естественных процессов для достижения желаемого. Что ж, четырежды мы лишь поторопили события по рецепту одного моего хорошего друга. Бесценный рецепт сделал вас хозяином королевства. Не всегда в вашей власти без неприятностей устранить болезненного ребенка, чье существование мешает вам получить королевский титул. Да, думаю, я помог вам. Другие на моем месте проявили бы большую алчность. Я же прошу лишь лист бумаги с вашей подписью. Я даже обещаю, что ваше милосердие не вызовет враждебных толков, и что завтра люди заговорят кое о чем другом.

Флориан вкрадчиво улыбнулся, незаметно доставая то, что лежало в потайном кармане его жилета, и размышляя, что Франции точно будет о чем поговорить завтра.

«Этот элегантный дьявол в его неизменном зеленом костюме уничтожит меня» – решил герцог. Но он уже достал бумагу из верхнего ящика стола, заполнил ее, подписал и переправил через стол де Пайзену.

– Благодарю вас за оказанную любезность, монсеньор. Приложу все силы к тому, чтобы сделать вас следующим королем Франции. Выпьем же за Филиппа Седьмого! – предложил Флориан.

– Нет. Выпьем лучше за ту, что вот-вот прибудет, ибо я утратил желание стать королем. Конечно, король Франции – звучит соблазнительно. Но если поразмыслить, то титул не даст мне больше того, что я уже имею. Напротив, я получу лишь массу мелких неприятностей. Став великим, я не смогу избежать всех отрицательных сторон бытия великих. Сейчас у меня есть возможность отойти от дел, забросить светскую жизнь и найти массу желающих занять мое место. Но от трона нет иного спасения, кроме сводов Сен-Дени. Я подумываю о том, чтобы устранить мальчишку с дороги и оставить свой пост премьер-министра, но до завтра не предприму ничего определенного.

– Есть множество хороших высказываний, посвященных разумному ожиданию. Логика – замечательная вещь, монсеньор, и она говорит мне, что никто не может быть уверен, что доживет до завтра, – сказал Флориан, наливая вино и, повернувшись спиной к герцогу, высыпал в бордовую жидкость яд.

Орлеанский взял высокий темный бокал.

– Но быть великим – совсем небольшое удовольствие. Я сыт по горло своим величием. Хозяин Франции, я могу претендовать на звание хозяина Европы. Раньше мне казалось верхом блаженства управлять королевствами. Но теперь, теперь игра не стоит свеч. Иногда мне хочется умереть и покончить со всем этим, – герцог лениво пригубил отравленное вино.

– Ну, ваше высочество, вам не придется ждать слишком долго.

– Да, но ты считаешь, что я должен продолжать борьбу!

И Филипп принялся оплакивать свои политические трудности.

Флориан выдержал соответствующую приличиям паузу, мимо ушей пропуская жалобы на упрямство Парламента, заговоры Альберони и Виллеруа в ссылке, на коварное предательство Фрежюса, на наследных принцев, Бурбонского и Ноайи, на глупость английского наследника, на пустую казну – обо всем этом Филипп говорил вперемешку, не доводя ни одной мысли до конца. Но Флориан размышлял о том, что никоим образом не было связано ни с одним из упомянутых лиц. И размышления вызывали у него легкий душевный трепет.

– Бесконечные интриги сводят меня с ума, и нечем снять нервное напряжение. К сорока девяти годам для этого остается не так уж много способов. Раньше я был веселым гурманом: сейчас мне приходится думать о своем пищеварении. Я мог пьянствовать неделями: теперь всего одна ночь совершенно пуританских оргий делает меня ни на что не годной развалиной, а врачи поговаривают об угрозе апоплексического удара. Флориан, выпьем же снова – от долгих речей у меня пересохло в горле. Даже женщины не вызывают больше никаких чувств. Я слишком хорошо знаю, что представляют из себя их тела, и давно утратил радость открытия. Теперь я частенько ложусь в постель в одиночестве. Даже мои дочери, девушки прекрасные во всех отношениях…

– Я знаю, – прервал его Флориан с двусмысленной улыбкой.

– …Даже они не радуют меня более. Нет, друг мой, я открыто заявляю, что чего бы человек ни достиг в жизни – ему всегда мало. Мы несем на себе проклятие вечного желания того, чего у нас нет. Мы говорит «Счастье там!», хотя на самом деле оно нигде. Те, кто не преуспели в своих стремлениях, все еще надеются на обретение счастья. Но тот, кто достиг своего с помощью убийцы, получив желаемое, убеждается, что больше не хочет этого. И желание мертво в нем, и сам он мертв. Флориан, выпьем же еще, ибо ты постоянно возвращаешься к вопросу о смерти. Послушай меня, дружище, и постарайся избежать величия и могущества.