Кое-что о Еве - Кейбелл Джеймс Брэнч - Страница 49

Но даже такие небольшие победы уже не под силу старым ногам, притупленному слуху, слабому зрению и сердцу, которое уже никогда не будет биться так воинственно.

Одну за другой он разрывал страницы, точно так же, как Эвайна в Литрейе рвала фиговые листки. Глом говорил, что фиговый листок был подлинным символом романа. Джеральд задумчиво опустил разорванные страницы своего романа в мусорную корзину.

Затем он спросил, но без особой надежды:

– Удавалось ли моему телу, пока ты обитал в нем, избегать Эвелин Таунсенд и оставаться свободным от любви доброй женщины?

– Твое тело и тело Эвелин Таунсенд всегда были такими хорошими друзьями! – осторожно ответил паренек, стоявший перед ним.

Джеральд улыбнулся.

– Узнаю эту фразу. Так значит за тридцать лет Личфилд не забыл свои вежливые заклинания, посредством которых изгонялось недопустимое!

– Всегда было заметно, – ответил молодой человек, – насколько выдающийся литератор был внимателен к своей подруге. До последнего времени ваша дружба не была такой тесной и не проявлялась так часто. Но появилось нечто, что помогло упрочить ваш союз – мальчик, зачатый твоим телом в ее теле. Долгое время вы держались вместе, и ваша дружба от этого только окрепла.

– Я совсем забыл про мальчишку, – сказал Джеральд. – Да, я помню, что ты предусмотрительно обеспечил меня потомством в мое отсутствие.

Джеральд откинулся на спинку кресла. Он сцепил пальцы и с улыбкой разглядывал их взглядом старческих глаз.

– Итак, я, в конце концов, остался верен одной женщине. Я оказался образцовым американским гражданином. Я строго соблюдал кодекс поведения джентльмена. В своей частной жизни я следовал всем правилам таинства прелюбодеяния, совершаемого равными по социальному статусу. На профессиональном поприще я создавал не детские слащавые романы, но только серьезные научные труды. Короче говоря, я стал гордостью не только Личфилда, но и всех Соединенных Штатов Америки.

Он пожал плечами и опустил свои старые, слабые руки.

– Ну что ж, я не собираюсь портить такое чудо. Я сдаюсь. Я уважаю законы собственности. Я принимаю правильный образ жизни. Я признаю свой успех. И я принимаю свою долю славы.

Потом Джеральд сказал:

– Поэтому я должен, пока остаюсь в живых, продолжать твои труды по фиксации исторических и религиозных истин, потому что именно эти истины сделали мое имя известным. О, можете на меня положиться, я буду чтить эти истины в той мере, насколько это возможно для человека в возрасте шестидесяти лет. Я буду служить им скорее пером, чем другими инструментами, которые сейчас слишком вялые. Ведь развитый ум известного ученого не может отрицать их особую важность для тех научных и исторических истин, которые сделали его знаменитым, да и мои поклонники, наверное, не захотят, чтобы я оставил свои труды.

И еще Джеральд сказал:

– Даже в личных отношениях, дорогой друг, которые вы так благородно уладили для меня, нельзя просить слишком многого. Ведь куда ни кинь – всюду клин, и я думаю, что смогу достойно продолжить эту затянувшуюся любовную интригу, тем более что мой преклонный возраст удержит меня от опрометчивых и чреватых далеко идущими последствиями поступков. В то же время легенда о незаконной любви длиною в жизнь замечательно предохраняет творчество писателя от забвения. Было бы еще лучше, если бы спрягая глагол «любить», вы сделали бы несколько ошибок в роде. Это еще более пикантно. Это безупречно. Но, повторяю, нельзя просить слишком многого. У меня есть вполне удовлетворительная история личного бессмертия, созданная без малейшего моего участия. Люди будут помнить ее. Так что, все кончилось хорошо. Я доволен тем, что нашел на Миспекском Болоте. Я доволен тем, что нашел в Личфилде. И я больше не буду думать об Антане, в котором, по тем или иным причинам, я не нашел ничего.

– Не следует легкомысленно говорить об Антане! Потому что я, – неужели вы не понимаете? – я призван царствовать над Антаном. Вы передали мне тайное слово и властный зов Горвендила. Антан – это обещанное мне королевство, в которое я вступлю верхом на серебристом жеребце, воспетом в древних пророчествах!

– Ах, так вот оно что! – сказал Джеральд. Все снова заканчивается опостылевшим возвращением da capo. А вечные поиски Антана продолжаются, хотя и без моего участия...

Однако радость и гордая убежденность мальчишки казались Джеральду немыслимо жалкими. Джеральд теперь, когда ему было пятьдесят восемь, был не особенно взволнован этой жалостью, потому что всякое сочувствие и сострадание к другим давно угасли в нем вместе с другими сильными страстями молодости. Кроме того, Джеральд понимал, что логически, с точки зрения арифметики, мальчишка ровным счетом ничего не значит. Миллионы таких же молодых парней в это самое мгновение стояли на пороге точно такого же краха. Вскоре и они станут равнодушно относиться к своей незначительности.

Поэтому Джеральд сказал только:

– Вы молоды. По крайней мере, у вас молодое тело. Поэтому берегитесь! Потому что когда вы будете блуждать по Миспекскому Болоту, совершая столь опасное путешествие, ваше тело будет одержимо коварной полумагией Двух Истин, и за каждым поворотом вас будет поджидать принцесса. Она будет встречаться вам под множеством имен, ибо, как вы сказали, женщины отличаются друг от друга именами. Она будет встречаться вам во многих обличьях. Она, как прекрасное, привлекательное и заманчивое препятствие, везде поджидает юных романтиков. Поэтому считаю очень маловероятным, что вам удастся закончить ваше путешествие в Антан. Я, во всяком случае, уже пожилой человек. И я говорю свое личное «прощай» полумагии скачущего пульса и трепещущих нервов...

Некоторое время Джеральд хранил молчание. В его старых глазах появился огонек, который всякий, кто был знаком с Джеральдом, сразу же узнал бы.

– Видите ли, – продолжал он дружелюбным тоном, пока вы занимались теорией, мой дорогой друг – о, весьма обстоятельно и с усердием, которое делает вам честь, – мои собственные исследования приняли более практический оборот. Я, разумеется, не могу говорить о своих любовных похождениях во время путешествия в Антан с большой откровенностью. Нет, это, так сказать, noblesse oblige. Но если бы вы только знали! Если бы вы только знали хотя бы половину того, что знаю я о веселых проделках леди Зигид из Аудирны и ее кузины Аббесс! А о том, что случилось со мною в гареме Халифа Мицраим! А о Беатриче, Генриетте, мадам Памеле, Виттории и Эльзбет! А о трех дочерях кожевника! А если бы вы знали, как однажды ночью меня и Ее Величество чуть не застукали вдвоем!..

– Я погляжу, – глубокомысленно сказал паренек, – вы были храбрым малым и большим повесой.

– Нет, не совсем! – ответил Джеральд, и лицо старика приобрело выражение, которое у людей помоложе обычно сопровождается появлением краски стыда. – Я просто рассуждал об этом несколько фривольно. Мой язык мне плохо повинуется. Поэтому я прошу тебя забыть все, что я здесь наговорил. Великих людей нельзя обсуждать с такой откровенностью, которой я часто злоупотребляю. Я это признаю и прошу прощения. Поэтому я не скажу ничего о восьми других королевах, в связи с которыми часто упоминают мое имя, – и я буду последним, кто признает, что для этого есть какие-то основания, – и ни слова об императрицах. На самом деле, скандал вокруг моих интимных отношений с одной из них был несколько преувеличен. Нет, я определенно не стану распространяться о своих небольших шалостях с Каролиной. Я просто подчеркну, не упоминая, однако, никаких имен, что у меня богатый опыт. И я уверяю вас, дорогой друг, что, в конце концов, эта магия не производит больших чудес.

– Но... – сказал мальчик.

– Нет, не стоит так красноречиво уговаривать меня! Достаточно того, что пока ты сидел здесь тридцать лет, занимаясь теорией и сочиняя все эти восхитительные книжки, эта полумагия влекла меня от одной интрижки к другой, и все они были похожи, как близнецы. Она влекла меня в более или менее ревностно охраняемые равнины, которые не сильно отличались друг от друга. Она вела меня из одной долины в другую, которая выглядела и даже пахла точно так же. Наконец, она привела меня к Прекрасногрудой Майе. Я подпал под влияние домашнего уюта и больше никуда уже не шел. Но там я был совершенно счастлив... Поэтому я не жалуюсь. Из-за этой полумагии я потерял свое королевство, свой Антан – так, по крайней мере, кажется мне в этом мире, в котором ничто не бесспорно, кроме, разве что, исторических и научных истин. И все-таки потерять свое королевство было приятно. Под воздействием этой полумагии я – в общем и целом – неплохо проводил время. Сейчас эта полумагия, цель которой заключается в том, чтобы помешать нам, романтикам, достичь Антана, больше не действует на меня. С этого дня я более не опасен. Теперь, когда мне уже почти шестьдесят, я почти старик. Следовательно, Антан больше меня не касается. Я больше не буду думать об Антане, где я, по той или иной причине, ничего не нашел.