Domnei - Кейбелл Джеймс Брэнч - Страница 22

Он же сказал:

– Я с подозрением отношусь к неизведанным путям. Несмотря на все твои уговоры, я не стану связываться с незнакомыми мне добродетелями. Мой план окончательный и изменению не подлежит.

– Ах нет, Агасфер! Подумай только, как я сложена! Нет в этом полном похоти мире более привлекательного животного. Я даже не могу сосчитать, сколько мужчин погибло из-за того, что я настолько привлекательна… – Она улыбнулась, как улыбается тот, кто слишком устал рыдать. – Это тоже старо, как мир. Сейчас, как ни прискорбно, я снижаю цену. За губы, грудь и бедра нужно совершить только один честный поступок, и вряд ли найдется человек, который станет торговаться.

Он же ответил:

– Ты забываешь, что у Периона всегда найдется пара громких слов в отношении твоих сделок. Как ты помнишь, Деметрий заключал сделки. Деметрий был ужасным властелином. Но ему приходилось непрестанно воевать, чтобы сохранить права на твое тело. А у меня нет ни мечей, ни замков, и я не смогу сохранить ни Мелиценту, ни спокойное существование в обозримом будущем. Нет, я не питаю к моему бывшему командиру никакого недоброжелательства, у меня лишь сильное отвращение к тому, что он перережет мне глотку. Я просто знаю, что пока Перион жив, он не перестанет стремиться к тебе. Я же очень тихий человек и ненавижу всяческие распри. Вот почему я буду избегать таких распрей, которые обязательно приводят к перерезанию глоток. Что ж касается остального, то я не думаю, что ты убьешь себя. Поэтому я не изменю своего плана.

Он оставил ее, а Мелицента уже больше не молилась. С какой целью молиться, если у Периона не остается никакой надежды?

В два часа пополудни в спальню Мелиценты вошел Жид Агасфер. Она сидела в постели и увидела, как он, скорчившись от холода, грел пальцы над светильником, и худое его лицо как бы плыло по золотистому озеру среди полной темноты. Она удивилась, что годы, которые миновали с их первой встречи, никак не повлияли на это омерзительное существо. Он мягко произнес:

– Давай поговорим. Некоторое время я тебя любил, прекрасная Мелицента.

– Ты желал меня, – ответила она.

– Поверь мне, я такой же мужчина, как и все остальные, независимо от возраста. Черт возьми! В человеке заключено дыхание Яхве, но в Священном Писании также сказано, что человек сделан из земли. – Еврей выпятил губы, словно что-то вспоминая. – «Ты – великолепный кусок плоти», – подумал я, когда пришел к тебе в Бельгард, чтобы поведать о пленении Периона. Я только это и подумал, поскольку в свое время у меня было столько великолепных женщин, что тебе трудно представить. Потом, по причине, которая касается только меня, я добровольно и верно служил Деметрию. Я служил ему почти так же, как служил королеве Фрайдис, когда привез твоих отца с матерью на Саргилл, где ты и родилась. Однако только сын Мирамона Ллуагора умел великолепно платить мне, причем весьма любопытной монетой. По просьбе Деметрия я соорудил такую грандиозную ловушку, в которую, по-моему, должна была попасться любая женщина на свете. И почему бы мне было не сделать западню для тебя? И кто еще являлся невестой короля, к тому же юной, красивой, одаренной богатством, почестями и всем, что может предложить рай? – Еврей передернулся, словно одежда мешала его изможденному телу. – И ты все это отбросила как ничего не стоящее. Ловушка сработала.

– Но я сделала это ради спасения Периона, – задумчиво сказала она.

– Бесстыжая лгунья, – ответил он. – Ты смело и бессовестно купила у жизни то, что тебе искренне хотелось иметь. Ни Соломон, ни Аристотель, ни Мерлин, ни один другой мудрец, которого обманывали женщины, не получил от жизни большего. Но я увидел и то, что не видел никто другой. Я увидел хитрую и бесстрашную душу Мелиценты. И я полюбил тебя, и я составил свой план…

– Ты ничего не знаешь о любви… – сказала она.

– Однако я воздвигал в ее честь храм, – заметил еврей и продолжал с претящей кротостью: – Восхитительный храм… но нельзя его построить без того, чтобы множество людей не копалось долгое время по пояс в грязи. Именно такое копание в грязи, похоже, необходимо. Так что я играл. Я играл коварную музыку. Гордость Деметрия, ревность Каллистион, жадность Ореста – вот лишь некоторые из отверстий на той флейте, на которой я играл свою коварную, смертоносную музыку. А кто это запретит?

Она жестом велела ему продолжать. Теперь она его не боялась.

– Перейдем тогда к последней ноте моей музыки! Ты предлагаешь сделку, говоря: «Спаси Периона и получишь мое тело». Я же отвечаю: «Щелк!» Поворот ключа решает все. Соответственно я предал Накумеру. Я впустил в крепость Периона и его широкоплечих воинов. Сейчас, когда я говорю с тобой, они убивают Ореста во Дворе Звезд. – Агасфер беззвучно рассмеялся. – Тщеславие не к лицу еврею, но должен отметить, что я сделал все это великолепно. И, следовательно, я дарю Периону не только жизнь. Я дарю ему также победу, множество перерезанных глоток и необыкновенно богатую крепость. Разве я не заплатил твою цену, Мелицента? Разве я честным образом не заполучил шедевр Небес из плоти, волос и прочих телесных мелочей с помощью куска проволоки, кошелька и большого ключа?

– Заплатил, – сказала она. Он же спросил:

– Но будешь ли ты придерживаться условий сделки? Тебе достаточно лишь громко закричать, и ты избавишься от меня: этот замок теперь принадлежит Периону.

– Ты заплатил мою цену, – ответила она.

Еврей, находясь в каком-то жутком возбуждении, воздел руки к небу и сказал:

– О, я почти готов восхвалять Яхве, который создал непобедимую душу Мелиценты. Ты победила: ты, как всегда, выиграла и, независимо от цены, получила то, что желала. И тебя больше ничего не интересует. Но из-за данного тобой слова, если б я приказал, ты бы сейчас встала и пошла за мной по моим темным тропам. Ты не станешь жульничать, даже в таком крайнем случае, когда это было бы так просто! Перион в безопасности. Ничто не сравнится с этим, и ты не нарушишь клятву, даже данную мне. Ты необъяснимая, ты глупая и беспомощная. И снова я вижу ту Мелиценту, у которой не только фиолетовые глаза и желанная плоть.

Лицо у него стало таким, каким она никогда его не видела. Агасфер сказал:

– Мой путь к победе был достаточно прост. Но я не учел одно препятствие: я влюбился в душу Мелиценты, а не в великолепный кусок плоти, в который все мужчины – даже Перион! – так страстно, до безрассудства влюблялись. Я никак не ожидал, что здание, над которым трудился, станет лишь постелью для моих чувственных вожделений. И потому я играл свою коварную музыку… и потому я отдаю тебе праведного и честного Периона, и именно я бросаю тебя в его объятия. Мне жаль, что вследствие человеческой природы они, по сути, ничем не отличаются от объятий Деметрия. Между тем твой герой, должно быть, все еще занимается великодушной резней во Дворе Звезд.

Агасфер встал на колени и поцеловал ее руку.

– Прекрасная Мелицента, такие отвратительные люди, как Деметрий и я, неизбежно похожи друг на друга. Мы отрицаем, высмеиваем, порицаем или даже ненавидим святость любой благородной дамы, но нет у нас возможности избежать поклонения ей. Твой ветреный Перион, который даже не понимает, в каком мире мы живем, не скоро познает душу Мелиценты. Таково наше печальное утешение. О, ты все еще мне не веришь. Пройдут годы, и ты поверишь. Ну, а сейчас – О всепобеждающая и всетерпящая! – сделай свое последнее дело. И – если мой Брат осмелится это допустить – победи Периона!

И он исчез. Она его больше никогда не видела.

Она взяла лампу, которую принес еврей. Она прошла с ней через Сад Женщин, где метались какие-то беспокойные тени, но не было ни души. Она подошла к выходу из Сада. Там шло сражение. Она обошла сражающихся и спустилась по Царицыной Лестнице на балкон, возвышающийся над Двором Звезд. На балконе никого не было.

Под нею тоже шла битва. В дальнем конце двора на желтых и красных плитах (от крови желтые плиты тоже стали красными) распростерлось тело Ореста, а над ним возвышался Перион Лесной. Победитель вытирал меч о тот самый диван, на котором возлежал Деметрий, когда Мелицента впервые его увидела. А Перион, вкладывая меч в ножны, повернулся и увидел знакомую и дорогую его сердцу обитательницу его снов. В руке у нее мерцала лампа.