Domnei - Кейбелл Джеймс Брэнч - Страница 13

И когда спустя полчаса судно подошло к Игле, каменное острие оказалось пустынным. Деметрий немногим раньше отпустил лошадь, скинул доспехи, бросил меч и разорвал одежду. Затем он искупался в первой попавшейся луже. И пешком, в грязных лохмотьях – поскольку никто не обратит внимания на нищего – вернулся он во владения короля Теодорета, где не ждали, что Деметрий придет невооруженным. Увидев, что таким способом легко проникнуть в столицу, что вскоре и было доказано, он обнаружил, что так же легко ее и покинуть.

Деметрий вернулся в Мегариду, где в недавно построенном замке Сан-Алессандро томился закованный Перион. Целый час ушел на суд, отлучение от церкви и прочее, так как пришлось унимать подвыпившего инквизитора, который мешал исполнению формальностей пением кабацких песен. Но, в конце концов, к всеобщему облегчению было постановлено, что граф де ла Форэ в день святого Ричарда будет разорван на части четырьмя лошадьми.

Деметрий, услышав об этом в трактире, купил крепкий напильник, алую шляпу и лютню. Амбродисио Браччиолини, главный тюремщик крепости, как выяснил из разговоров с местными жителями Деметрий, был в юности бродячим певцом, и менестрели всегда были желанными гостями в Сан-Алессандро.

Тюремщик был очень толстым человеком с маленькими ледяными глазками. Деметрий снял с него мерку с точностью до вершка, как только Браччиолини возник в дверях.

Деметрий постарался разыграть самую восхитительную простоту.

– Да поможет вам Бог, мессир, – глупо улыбаясь, сказал он. – Я привез драгоценный бальзам, который излечивает все болезни и унимает недомогания как тела, так и души. Поскольку что может быть лучше приятного товарища, который умеет петь веселые песни и рассказывать забавные истории?

– Ты похож на дурачка, – заметил Браччиолини, – но не все спят, кто храпят. Расскажи-ка мне о своих достоинствах!

– Я умею играть на лютне, скрипке, флажолете, арфе и свирели, – Деметрий перевел дух, – также на испанской пеноле, при игре на которой используют птичье перо, на органиструме, который приводится в действие вращением колеса, на трехструнной скрипке, которая очаровывает своим звучанием, на большом роге, который звучит, как гром.

– Это кое-что, – сказал Браччиолини. – А умеешь ты подбрасывать ножи и ловить их, не порезав рук? Умеешь ли ты жонглировать стульями и показывать фокусы? Умеешь подражать пению птиц? Кувыркаться и ходить на голове? Мне думается, не умеешь! Настоящее искусство умирает, а юнцы не хотят усваивать такие необходимые вещи. В мои дни все было не так, тогда артисты гордились своей профессией. Но, как бы то ни было, ты можешь войти.

Когда наступила ночь, Деметрий и Браччиолини, уютно устроившись, распевали песни о любви, радости и сражениях. Ярко горел огонь, а пол был устелен пестрыми циновками. На столе хватало и белых, и красных вин. Затем бражники перешли к песням более непристойного содержания. Деметрий спел о любви Думузи и Иштар, которую тюремщик весьма оценил, но после перекрестился и сказал:

– Ну, парень, ты, наверно, выловил такую мерзость в самой адской бездне!

– Я научился этой песне в Накумере, – ответил Деметрий, – когда был там в плену вместе с мессиром де ла Форэ. Это одна из его любимых песен.

– Да? – спросил Браччиолини и сурово посмотрел на Деметрия, сложив губы трубочкой. Он уже смекнул, что дело пахнет взяткой, но лицо Деметрия выражало сплошное благодушие.

– Итак, значит ты служил под его началом? Я помню, что его как-то взяли в плен язычники, и говорят, его выкупила какая-то женщина.

Деметрий, всегда готовый рассказать сплетню о ком угодно, поведал о жертве Мелиценты. И рассказывал он живо и правдиво, кроме того что себя он выдал за Вольного Соратника.

Браччиолини же под конец рассказа сделал заключение, что наместник поступил глупо, отдав изумруды.

– Он дал врагу оружие против себя.

– Но это оружие никогда не использовалось. Вспомните, что Перион тут же был принят на службу к королю Бернару. Так что Перион спрятал изумруды на черный день., закопал под дубом в Сан-Назаро, как он мне сказал. Думаю, они там покоятся до сих пор.

– Ну и ну, – сказал Браччиолини и замолчал. Деметрий, не глядя на него, перебирал струны лютни.

Браччиолини наконец произнес:

– Ты говоришь, их было восемнадцать? И все совершенно превосходны?

– А? Ах да, изумруды? Да, они безупречны, мессир. Самый маленький был больше яйца малиновки. Но я вспоминаю еще одну песню, которой научился в Накумере…

Деметрий спел о Кальмуре и ее пяти любовниках, которых она удовлетворяла одновременно. Он особенно старался выделить самые пикантные моменты. Но Браччиолини бормотал лишь одно слово: «Замечательно!», находясь мыслями где-то далеко. Затем он якобы вспомнил о каких-то делах и покинул комнату. Деметрий слышал, как тюремщик запер дверь снаружи и стал терпеливо ждать. Вскоре Браччиолини вернулся, одетый в доспехи, в руке у него был обнаженный меч.

– Парень, – его голос был резок, – я уверен, что ты мошенник, и также я уверен, что ты собираешься освободить этого негодяя, графа де ла Форэ. Уверен я и в том, что ты пытаешься дать мне взятку, чтобы я помог графу бежать. Ничего подобного я не сделаю, потому что, во-первых, это будет грубейшим нарушением присяги, а во-вторых, меня за это просто повесят.

– Мессир, я клянусь!.. – воскликнул Деметрий с хорошо разыгранным возмущением.

– К тому же я уверен, что ты мне все время лгал. Я не верю, что ты когда-либо видел графа де ла Форэ. И, конечно, я не верю, что ты являешься другом графа де ла Форэ, потому что в таком случае ты никогда не дошел бы до такого безрассудства, чтобы признаваться в этом. Такое заявление – хорошее основание для того, чтобы повесить тебя дважды. Короче, я уверен только в одном, а именно в том, что ты безумен.

– Говорят, что я лунатик, – ответил Деметрий, – но скажу тебе по секрету: с той стороны луны находится некая мудрость, и вот почему звезды такие радостные и восхитительные.

– Все это ерунда, – заметил тюремщик и продолжил: – Сейчас я собираюсь устроить тебе очную ставку с графом де ла Форэ. Если твоя история окажется ложью, тем хуже для тебя.

– Это правда, но благоразумные люди всегда закрывают двери перед тем, кто говорит правду.

– Ни к чему такие разглагольствования, – сказал Браччиолини и продолжил свою мысль: – В таком случае мессир де ла Форэ несомненно будет очень тронут твоей преданностью и тем, что ты разыскал его в то время, когда весь остальной мир от него отказался. Ты еще долго будешь вспоминать, как эта самая преданность тронула меня до такой степени, что я даровал тебе последнее свидание с твоим бывшим господином. Мессир де ла Форэ, естественно, поймет, что у человека, разорванного на четыре части, нет особой нужды в изумрудах. Он, повторяю, будет весьма тронут. Из наилучших чувств, из благодарности и чистой любезности он откроет тебе, где лежат эти камни, восемнадцать безупречных камней. Ну, а если этот негодяй, граф де ла Форэ, не выкажет надлежащих чувств, скажу тебе откровенно, для тебя будет хуже. А сейчас идем!

Браччиолини указал на дверь, и Деметрий покорно вышел из комнаты. Браччиолини следовал за ним, по-прежнему не убирая меч в ножны. Коридоры были пусты. Главный тюремщик об этом позаботился. Его позиция была проста. Будучи вооруженным, он, естественно, не боялся нападения двух человек: одного безоружного, а другого закованного в цепи. Если этот бродяга солгал, Браччиолини убьет его за такую дерзость. Собственная нелегкая юность научила его, что у бродячего певца никаких прав нет, что его можно безнаказанно бить и грабить, а можно и убить.

С другой стороны, если этот бродяга сказал правду…

…то возможны два исхода. Или Перион не скажет, где спрятаны изумруды, и в таком случае Браччиолини убьет этого музыкантишку за его же собственную ошибку. Или пленник скажет все необходимое, и в таком случае Браччиолини убьет музыкантишку за то, что он слишком много знает. Браччиолини испытывал самое искреннее уважение к драгоценным камням и считал, что им не место ни под дубом, ни в кармане бродяги.