Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Половина собаки - Тунгал Леэло Феликсовна - Страница 8


8
Изменить размер шрифта:

6

Во дворе Леди снова взяла направление к старой знакомой туе. Мадис наверняка сказал бы по этому поводу: «Лишь бы такое не вошло у нее в моду!» Но по-моему, Леди действовала, так сказать, символично: она хочет сохранить жизнь и свободу, потому и стремится к туе, которую называют еще ведь «дерево жизни».

Как я понял со слов самого Каупо, Леди ждала в городе собачья жизнь. Какая-то жутко богатая дамочка лет тридцати пяти желает иметь Леди в качестве декоративной собачонки у себя перед камином! У дамочки, дескать, есть все: финская сауна, югославская мебель, богемский хрусталь и персидский ковер… Единственная отечественная вещь в доме — ее муж-очкарик. Но вишь ты, не получается домашнего уюта, и хозяйка считает, что для этого нужен лучший друг человека — по-настоящему интеллигентная собака, иначе ничего не выйдет. Вот только дамочка вроде бы не знает, какой друг подходит человеку больше: венгерский пули или английский сеттер. Главное — не порода, главное, чтобы собака была серой масти и не в щенячьем возрасте — у дамочки слабое сердце, и луж на полу она не переживет.

— Цены деньгам баба не знает! — похвалялся Каупо отцу. — Четыре сотни — это минимум, но я думаю, если уговорим, выкачаем у нее все пятьсот — и не кланяясь!

Отец молчал и, казалось, не реагировал. Каупо продолжал:

— Конечно, будучи людьми честными, мы должны бы деньги…

Больше я не мог это вынести, не стал слушать, схватил в кухне со стола три булочки, выбежал во двор и свистнул Леди.

Летом Леди живет перед нашим домом в будке, но на цепь мы ее не сажаем. Леди настолько интеллигентна, что никогда не гоняется за автомобилями и велосипедистами, как делают некоторые неумные дворняжки, зря не поднимает шума, не трогает живущих в нашем доме кошек и не убегает сама в лес гонять зайцев. Все люди в округе знают Леди, и она ко всем им благосклонна, но не любит, чтобы чужие гладили ее: помашет им хвостом в знак вежливого извинения и отходит на недостижимое расстояние. Поэтому, пожалуй, никто, кроме Пилле и Мадиса, не знает, что на ошейнике Леди есть серебристая пластинка:

«ЛЕДИ. Влад. К. Проман. Таллинн. Мустамяэ теэ…»

Когда Пилле увидела эту пластинку, она посоветовала мне или отодрать ее от ошейника, или нацарапать на ней мою фамилию. А Мадис даже пообещал, что сам это сделает, он умеет чеканить гвоздем на металле замечательные изображения. Но я не осмелился, не посоветовавшись с отцом, снимать с Леди ошейник. Эх, надо было все-таки снять! Прошлым летом, когда мы вернулись с собачьей выставки, я подумал, что теперь-то уж наверняка отец изменит свое отношение к Каупо. Мать тогда сказала сердито:

— Ну скажи, разве ты нанялся к Каупо псарем? Ты растишь собаку, учишь ее и… Ну, если хотя бы сосчитать, сколько стоит ее прокормить, то это давно превысило твой долг Каупо за собаку. И эта сегодняшняя история… Почему ты все время позволяешь себя стричь?

— Ну, значит, есть что стричь! — усмехнулся отец.

— У отца ведь еще долг чести! — встрял я в разговор, хотя у самого было полблина во рту.

— А ты будешь говорить, когда вырастешь! — сердито прикрикнул на меня отец. — Сначала прожуй и проглоти!

— Да, с набитым ртом в разговор не вступают, — поддержала его мать. — Но, Юри, подумай сам, подумай спокойно: мать Каупо умерла пятнадцать лет назад, ты помог купить плиту на ее могилу, ты всячески помогал Каупо — и работой, и деньгами, и советом. Институт ты закончил без отрыва от работы, заочно, и без чьей-либо помощи. Ведь ты же не виноват в том, что Каупо не закончил образования, а пустился в коммерцию и все только торгует и комбинирует…

— Пойду прогуляю собаку, — сказал на это отец и оставил стоявшие перед ним стопкой на тарелке блины нетронутыми.

С собачьей выставкой получилось невесело, это верно. Началось-то все весьма обнадеживающе: прекрасным летним днем к нам явился Каупо, ему требовался отец. Естественно, в такое время отец и мать были уже давно на работе, поэтому, взяв меня проводником, Каупо поехал в совхозный центр и потребовал, чтобы отец отпросился на день с работы. В Таллинне, дескать, происходит собачья выставка, и Каупо внес Леди в список участниц. Английских сеттеров на выставке очень мало, поэтому у Леди есть шанс получить медаль или хотя бы диплом — уж это наверняка! Каупо расстелил на заднее сиденье своего «Москвича» старое одеяло — туда поместились Леди и я, а отец сел впереди, рядом с Каупо. Ехать в город было здорово: если Леди замечала у дороги какую-нибудь собаку, она всякий раз долго приветствовала ее на собачьем языке, возбужденно помахивала хвостом и, похоже, была весьма довольна поездкой. Правда, потом она устала и свернулась на сиденье клубком, а я смотрел в окошечко машины и пытался представить себе, какие будут лица у всех, когда Леди появится в Майметса с серебряной или даже золотой медалью на шее.

Площадь, на которой проводилась выставка собак, была возле реки Пирита, неподалеку от руин старинного монастыря. Большие яркие и пестрые палатки виднелись уже издалека. Я подумал: «Интересно, в палатке какого цвета будет жить Леди?» Но Каупо объяснил, что палатки эти для людей — в них помещаются штаб, медпункт и еще всякое разное. Собаки же оставались под открытым небом, у каждой к ошейнику был прицеплен большой номер. И каждая собака была привязана цепочкой к столбику с таким же номером. Собаки вели себя по-разному: некоторые яростно лаяли, пытаясь сорваться с цепи и освободиться, некоторые спали, некоторые со скучным видом наблюдали за происходящим вокруг. Леди сделалась беспокойной, но сдерживалась и приветствовала всех, помахивая хвостом.

Каупо оставил меня, отца и Леди ждать, а сам пошел разыскивать штабную палатку. Мы все трое проголодались, и хотелось пить. Отец сказал, что наверняка где-то поблизости есть буфет, чуть попозже подкрепимся. Каупо заставил себя долго ждать, и, когда затем вернулся, на лице его была озорная улыбка: один сельский житель, владелец гончей, спросил у него, где тут должен находиться гинеколог, и Каупо дал ему адрес роддома в Пельгулинне, на окраине Таллинна.

— Вот будет шутка! — рассказывал Каупо, хихикая. — Представляешь, Юри? Когда этот мужлан наконец доберется в другой конец города и потребует осмотра!

— Ну, будем надеяться, что он спросит адрес еще у кого-нибудь, — сказал отец, усмехаясь.

— Видишь, Олав-парниша, что значит недостаток образования? Если бы тот мужик поучился подольше, он знал бы, что гинеколог — это женский врач, а кинолог — специалист по собакам! — Каупо расхохотался. Но мне было очень жаль того владельца гончей.

Мы посадили Леди на цепь и пошли в буфет. Каупо сказал, что у него по двум торговым делам переговоры, и уехал. Без него было гораздо спокойнее. Мы ели бутерброды с колбасой, я пил лимонад, а отец — пиво, и смотрели на собак. Больше всего на выставке было эстонских гончих — гладких, с черными спинами и желтыми мордами, их и в наших местах держат многие охотники. Некоторые гончие были покрупнее и потемнее, отец знал, что это русские гончие. Лайки мне не понравились — они все время шумели, были какими-то озлобленными, взъерошенными и, по-моему, походили на обычных дворняжек с хвостом колечком. Зато спаниели мне понравились, они немного напоминали сеттеров, только лапы у них как бы укороченные и уши свисали, пожалуй, слишком низко. А из сеттеров Леди была точно самой красивой. Еще один сеттер, правда, выделялся роскошной красновато-коричневой шубой, но глаза у него были тупые и сонные, а уши какие-то совсем вялые. Еще два сеттера, похожих на Леди, стояли, расставив лапы и свесив животы, — явно городские собаки, переевшиеся и мало бегающие.

Мне было жаль Леди, не понимающую, почему ее держат на цепи. Она изучала, что творится вокруг, нюхала следы прохожих и, похоже, совсем растерялась. Не находя знакомых запахов, она села на землю, задрала морду вверх и завыла почти по-волчьи. Но вдруг она заметила нас, встала, принялась яростно махать хвостом и призывно гавкать: «Сюда! Сюда! Я здесь! Идите сюда, освободите меня наконец!» Когда я присел рядом с нею, она положила передние лапы и морду мне на ботинок. Так она поступает всегда, если боится, что ее собираются где-то оставить.